Жизнь и работа со Средмашем
Судьба свела нашу семью с Министерством среднего машиностроения (ныне Росатом) после войны 1941-45 гг., когда моих родителей по оргнабору направили на работу в закрытый город Челябинск-40. К тому времени мой отец — фронтовик-орденоносец, офицер-танкист, член партии — работал механиком на Челябинском трубопрокатном заводе. Мама — выпускница Ярославского химического техникума — работала на шинном заводе. В Челябинске-40 отец работал механиком на заводе, мама — там же, в химлаборатории.
Родители были молодыми, познакомились, поженились, и на рубеже 50-х годов родились мы с сестрой. Мама рассказывала, что в город приезжали ученые из Москвы, и она брала нас с сестрой на встречу с И. В. Курчатовым в местном клубе.
По рассказам мамы, в то время в городке и особенно на промплощадке были очень вредные условия. Поэтому нас с сестрой отправили в деревню, в Ярославскую область, к маминым родителям. Здоровье у папы стало совсем ухудшаться, и друзья помогли ему перевестись на строящийся новый завод Первого главка Минсредмаша близ г. Пятигорска, на Кавказе.
В начале 1954 г. наша семья воссоединилась, и мы приехали в молодой городок Лермонтов, который тогда назывался Соцгород. Город построен на пустом месте у подножья гор Шелудивая и Бештау, где подземным способом добывали урановую руду. Завод по переработке руды был построен с учетом розы ветров в чистом поле на расстоянии 2-3 км от города, и многие работники, будучи молодыми людьми, на работу ходили пешком.
Условия работы, особенно на подземных рудниках и на заводе, были особо вредными, список № 1. Людей привлекали повышенная зарплата и хорошие условия жизни, ну а расплата за это наступала позже, когда после выхода на пенсию в 50 лет люди проживали не более 5-10 лет, как и мой отец, которого не стало в 60 лет.
Мы росли вместе с городом, который сначала строили заключенные, затем военные и гражданские строители. Вокруг города для работников п/я №1 сначала были построены бараки, а в городе строились 2-3-этажные каменные дома с центральным отоплением и удобствами. Моим родителям как ИТР завода выделили двухкомнатную квартиру по улице Школьной, тогда как в нашем доме люди жили в комнатах коммунальных квартир.
На заводе работали многие знакомые родителей с Урала, из Челябинска-40, жившие в Лермонтове, а также в Пятигорске, в 15 км, где изначально располагалась дирекция нового секретного рудника. В середине 50-х годов в город и на завод приезжали многочисленные китайцы перенимать опыт работы.
Город постепенно строился и благоустраивался: вместо старого деревянного клуба строителей в 1957 г. на площади был построен новый 3-этажный Дворец культуры, позади него был разбит городской парк, выше построен стадион с футбольным полем и спортзалом. Позже по инициативе В. И. Химченко там был сооружен открытый плавательный бассейн. Рядом со стадионом был построен кинотеатр "Мир", куда по воскресеньям мы ходили на утренний сеанс за 10 копеек.
Сначала мы с сестрой ходили в детсад №4, откуда отлично была видна гора Шелудивая и пятиглавый Бештау. Затем мы пошли в школу №1. В нашем классе учились дети работников предприятия, в частности, дочь директора завода — Оля Антосикова. У нас было счастливое детство: мы ходили в многочисленные кружки и спортивные секции, ездили с классом на экскурсии в соседние города Пятигорск, Железноводск, Ессентуки, Кисловодск. Любимым местом вылазок на природу было городское озеро у подножья горы Шелудивой и гора Бештау.
Нашим активным походам на природу способствовал благоприятный кавказский климат и вся окружающая город Лермонтов природа: с вершины Бештау, куда мы частенько поднимались, отлично видны окружающие степные горы Кавминвод: Машук, Ютца, Шелудивая, Верблюд, гора Бык, где также добывали урановую руду, Железная, Острая, Кабанка, Развалка, Змейка, Кинжал, которую срыли почти до основания, т.к. она находилась на глиссаде аэропорта Минводы. Даже из города в ясную погоду был хорошо виден величавый Эльбрус и весь главный Кавказский хребет с вершинами Ушбы, Шхельды, Донгузаруна, Тихтингена и др.
После окончания школы встал вопрос дальнейшей учебы. Сестра уехала учиться в Челябинск, а я поступил в Северо-Кавказский горно-металлургический институт во Владикавказе (ныне) на специальность, аналогичную профилю завода в г. Лермонтове — «Обогащение полезных ископаемых». Выбор специальности был не случаен: отец, что можно было, рассказывал о своей работе на заводе, и я решил идти по его стопам. В школе я не был отличником, учился на четверки и не стремился в столичные вузы.
К тому времени наши родители уехали в молодой город Степногорск на севере Казахстана. Ранее туда на пуск завода ГМЗ на Целинном горно-химическом комбинате (ЦГХК) Минсредмаша из Лермонтова уехали работать его друзья (В. И. Сивков) и знакомые отца (А. А. Ливадний, В. И. Бубнов и др.). На заводе в Степногорске отец, как и в Лермонтове, работал механиком.
Зимой 1969 года после зимней сессии я впервые поехал в Степногорск проведать родителей и увидел молодой, современный город в степи. Город мне понравился, и после окончания института в 1973 г., получив диплом инженера-обогатителя, по вызову с комбината я поехал туда работать. К тому времени наши родители, выйдя на пенсию, вернулись в Лермонтов, а в Степногорске жила моя сестра, которая работала в ЦНИЛе завода.
По приезду на завод ЦГХК выяснилось, что вакантных должностей ИТР пока нет, предложили поработать рабочим. После проверки анкеты оформили пропуск на секретный, строго охраняемый завод. Работать начал аппаратчиком на урано-фосфорных рудах в третьем цехе ГМЗ на переделе тяжелосредного обогащения, сушки концентрата и сухого измельчения в трубных мельницах. Условия работы там были адские: несмотря на систему пылеулавливания, в воздухе висела тонкая пыль после сухого измельчения уранового концентрата, так что лампы под потолком цеха были как в тумане. За смену (8 часов плюс дорога, переодевание) уставал очень сильно — после смены почти валился с ног.
Вскоре появилась вакансия мастера смены в соседнем цехе №2 переработки урано-молибденовых руд. Кроме измельчения, в цехе №2 было много нового для меня оборудования: 125-кубовые автоклавы карбонатного выщелачивания, работающие при высоком давлении и температуре, сорбционные колонны, отделение готовой продукции с печами прокалки и другие. Но работа мастером — это прежде всего работа с людьми, и для меня, 23-летнего инженера, было непросто руководить 40-45-летними рабочими. На новой работе мастером мне очень помог житейским советом и морально поддержал начальник отделения Виктор Петрович Кадочников — строгий, но честный, принципиальный и благородный человек с большим жизненным опытом.
Было очень интересно, тем более что мастера были, как и я, бывшие студенты и молодые инженеры, но других специальностей. От них я узнавал много нового, чего не преподавали в нашем институте. За полтора года работы облазил-осмотрел весь завод, но постепенно как-то всё стало приедаться.
Однажды знакомые пригласили в ЦНИИЛ, показали лаборатории. Заинтересовала исследовательская работа. Появилась возможность, и я перешел на новую работу в лабораторию в качестве инженера-исследователя, чтобы заниматься совершенствованием знакомых процессов на ГМЗ. Летом 1976 г. на работе увидел объявление о приёме в аспирантуру отраслевого НИИ в Москве — ВНИИХТа по своей специальности. Решил попробовать, рискнуть и немножко подучиться. Осенью успешно сдал экзамены и поступил на очное обучение.
В молодости велико желание новых впечатлений и перемен. Решение оставить ставший близким молодой г. Степногорск ради учебы в Москве, где ни знакомых, ни родных, далось мне нелегко. Резкая смена обстановки и уклада жизни, когда переезжаешь из маленького, уютного, благоустроенного городка в большой, чужой, незнакомый, громадный город была сродни длительному стрессу.
Отраслевой НИИ Минсредмаша — ВНИИХТ, куда я приехал на учебу в ноябре 1976 г. — оказался внутри режимного объекта, окруженного мощным забором с проволокой, контрольной следовой полосой, и охранялся прапорщиками КГБ. Утром у проходной объекта выстраивалась длинная очередь — охрана долго и внимательно всматривалась то в фото на пропуске, то на тебя, так что невольно закрадывались мысли: всё ли в порядке. Вход в корпус внутри территории также контролировала охрана — внутренний контур. На одной территории располагались три разных института, хотя все одного ведомства — Минсредмаша.
По установленному правилу сотрудники не имели права знать, чем занимаются в соседней комнате: режим. Сменить внешность, отпустив бороду или усы, было почти невозможно. Однажды меня арестовали, когда я пытался вынести иностранный журнал, чтобы дома заняться переводом — все печатные материалы должны иметь цену, это мне объяснили на будущее.
На пропуске значилось время начала работы, перерыв на обед и окончание работы. Раньше указанного времени выйти на улицу было нельзя — требовалась увольнительная от начальства. Институт поразил размахом и мрачностью. Мощное квадратное здание с внутренним двором, с неоштукатуренными стенами внутри оказалось с широкими лестницами и коридорами, в которых не видно дверей — они были в нишах. Комнаты с высоченными потолками, на первом этаже — окна с решетками. На территории несколько корпусов соединялись галереями, и перемещаться можно было не выходя на улицу.
Постепенно я начал знакомиться с сотрудниками института, и здесь меня ждали открытия: таких всесторонне развитых, образованных, эрудированных, начитанных людей мне, провинциальному жителю, раньше встречать ещё не приходилось. Иной раз я слушал их, раскрыв рот, узнавая много нового, и не столько по работе, сколько по литературе, истории и прочему. Общение с такими людьми было очень интересным, оно меня просто очаровало. Также очень понравилась техническая библиотека со множеством иностранных журналов в оригинале. Всё это было в новинку, производило очень сильное позитивное впечатление. Во внерабочее время я открыл для себя парусный спорт в яхт-клубе "Аврора" на Клязьминском водохранилище.
В аспирантуре меня направили в отдел обогащения, где работал мой научный руководитель, доктор технических наук, профессор Р. Ш. Шафеев, с которым я познакомился заочно, ещё работая в Степногорске. Рафаэль Шарипович оказался очень приветливым, доброжелательным и знающим человеком, с остроумием и иронией. Он был автором нескольких учебников и книг. Мы набросали план работы, мне определили место в рабочей комнате, и я приступил к сбору материалов для диссертации. Для этого потребовалось проведение лабораторных экспериментов на нестандартном оборудовании, которое ещё нужно было изготовить в мастерской отдела.
Но главное — это данные работы промышленного оборудования в разных режимах на действующих предприятиях Минсредмаша и на других фабриках отрасли. В то время в отрасли только начиналось использование нового, современного процесса — самоизмельчения руд. Требовалось изучение особенностей процесса и возможностей оборудования — мельниц типа «Каскад» для достижения требуемых результатов. Возникла необходимость поездок в командировки для работы над диссертацией, которая совпала с необходимостью подобных работ по темам лаборатории. Появилась возможность и необходимость совмещения учебы и работы, и меня оформили на полставки младшего научного сотрудника в лабораторию. Это явилось хорошим подспорьем к моей аспирантской стипендии в 100 руб. Большую поддержку в этот период и все последующее время мне оказывал начальник лаборатории В. А. Хорошев — честный и принципиальный человек.
Первая командировка состоялась в январе 1977 г. на ГМЗ-2 Навоийского ГМК в г. Зарафшан (Узбекистан). Поехали втроём, самолет приземлился в Самарканде, и до вечернего поезда мы с интересом осматривали старинный город. Загадочный Восток в образе солнечного Узбекистана меня очаровал. В г. Навои мне пришлось быть впервые, и впечатление от города осталось очень хорошее: по благоустройству он даже превосходил Степногорск.
На ГМЗ-2 в г. Зарафшане в 1969 г. был впервые внедрен в промышленном масштабе бесфильтрационный процесс переработки бедных золотосодержащих руд с использованием сорбционного выщелачивания, ранее разработанный во ВНИИХТе для урановых руд под руководством академика Б. Н. Ласкорина. Этот процесс оказался прорывным в переработке бедных руд. Метод с сорбционным извлечением металла непосредственно из пульп позволил в 2-3 раза снизить себестоимость переработки, что позволило использовать его для бедных, нерентабельных ранее руд. Данная технология до настоящего времени является эталоном мирового уровня.
Впоследствии по решению Совета Министров эта технология была внедрена на многих золотоизвлекательных фабриках Министерства цветной металлургии. Непосредственно с академиком Ласкориным мне работать не пришлось, но общаться во время командировок приходилось, что было очень интересно и познавательно. На ГМЗ-2 пришлось ездить несколько лет для проведения испытаний и совершенствования мельниц "Каскад".
Далее последовали ознакомительные командировки на Украину, КМА, Тырныауз на Кавказе, Каджаран в Армении, в г. Мирный в Якутии, где работали мельницы "Каскад". В то время у меня была возможность самому себе выписывать командировки для сбора данных, чем я и пользовался. В результате я побывал на многих предприятиях страны, в том числе и машиностроительных, выпускающих мельницы.
Работа над диссертацией продвигалась по плану, но внезапно возникла трудность — мой научный руководитель уехал в другой город, и я оказался без наставника. В этот непростой для меня период заботу и содействие проявила зав. аспирантурой — Алевтина Васильевна Мосинец, которая помогла убедить заместителя директора института — д.т.н., проф. Б. В. Невского взять меня в его аспиранты. Несмотря на занятость, Борис Владимирович взялся направлять и проверять мою работу над диссертацией, благодаря чему через полтора года мне удалось закончить аспирантуру и успешно защитить диссертацию.
В 1978 г. возникли проблемы в работе мельниц "Каскад" на РПК Приаргунского ГХК в Краснокаменске. Это предприятие стало базовым для написания моей диссертации. Однажды для представления состояния внутри мельницы объемом 70 кубометров мне пришлось спускаться внутрь горячего аппарата сразу после остановки. Внутри оказалось жарко, как в парилке, и темно. Кроме того, пульпа, подобная трясине, вполне могла засосать, а при глубине барабана более трех метров это было рискованно. Кроме того, горячая урановая руда интенсивно эманировала радиоактивный газ радон.
Ездить в Краснокаменск на испытания пришлось лет пять даже после окончания аспирантуры и защиты диссертации. В Краснокаменске встретились общие знакомые моего отца по Лермонтову — В. А. Телятников и Ю. Г. Максимов. На РПК и в ЦНИЛе работали знакомые по Степногорску — Э. Н. Спирин, И. О. Шнель и др. Познакомившись со специалистами на работе, мы продолжали общение на рыбалке, в поездках по Забайкалью на охоту, за ягодой.
Некоторое время пришлось ездить на ГМЗ в г. Желтые Воды на Украине. Также при нашем участии проводились работы по совершенствованию мельницы "Каскад" на Ленинабадском комбинате в пос. Той-Тепа близ Ташкента. Оттуда я поехал на предприятие в г. Янгиабаде, а также посетил Ангренскую ЗИФ и Алмалыкский ГМК. Везде, где приходилось бывать, вспоминали предприятия Минсредмаша как образцы порядка, дисциплины, высокой культуры производства и оснащенности.
В конце 80-х годов пришлось принимать участие в пуске и наладке процессов на новой Малышевской редкометалльной обогатительной фабрике в пос. Малышева на Урале, а также на Забайкальском ГОКе. Приходилось бывать и на ГМЗ Прикаспийского ГМК в г. Шевченко. Получилось, что к концу 80-х годов мне пришлось участвовать в работах почти на всех ГМЗ Первого главка Минсредмаша, кроме зарубежных.
С началом 90-х годов во ВНИИХТе наступили тяжелые времена — темы с предприятиями Первого главка, образно говоря, «обсохли» без договоров. А выбор у предприятий был: или поддерживать родные ЦНИЛы, где работали друзья и жены, или далёкий московский НИИ, пусть и «свой». Как говорится, «своя рубашка…». Оставалась вся надежда на Минсредмаш. И деньги институту давали, но для рядовых исследователей, работающих у аппаратов на установках (работяги и лаборанты разбежались), почти ничего не оставалось. Даже доходило до того, что работали по два-три дня в месяц, т.к. зарплаты не было.
Выживать приходилось «халтурами», «левыми» случайными заработками — и в рабочее время, и после работы, или даже в ночь. Какими только специальностями не пришлось овладеть — от пекарей до маляров-высотников, благо были молоды (40 лет) и никакой работы не боялись.
В начале 1993 г. в лабораторию обратились с Нижне-Амурского ГОКа с проблемой работы мельниц "Каскад". Туда, на Дальний Восток, пришлось приезжать несколько раз. По нашим рекомендациям и при нашем участии была проведена реконструкция, которая позволила успешно решить проблему.
Иногда в институт обращались сторонние кампании с заданием провести изучение обогатимости их руд и разработать технологию переработки — то, чем мы занимались всегда. Создавался временный творческий коллектив (ВТК), причем приглашали не всех, а тех, кто нужен и мог быть полезным. Называлась сумма оплаты каждому (конфиденциально), при этом повторялось: «Мы вас не обидим». Работу выполняли, сдавали, оплату получали. Какой же бывал осадок, когда впоследствии случайно становилось известно, какова была сумма договора и сколько в итоге выделяли на оплату участникам ВТК! Десять — пятнадцать процентов! Вот и «не обидим»...
В конце 90-х годов Забайкальский ГОК наконец своими силами построил сезонную фабрику на Этыке. Нашей лаборатории пришлось в течение пяти сезонов заниматься пуском, отладкой и реконструкцией фабрики. Это была хоть и не постоянная, но привычная работа по специальности со скромной зарплатой. В этот период удалось съездить на конференцию на Ульбинский завод в Усть-Каменогорске. Однако в конце 2003 г. стало ясно, что работа Этыкинской фабрики прекращается.
Будучи в командировке в Забайкалье, я случайно узнал, что в соседней Амурской области построили новую золотоизвлекательную фабрику на Покровском руднике, которую проектировали наши соседи-проектировщики (ВНИПИпромтехнологии).
Решил поехать, посмотреть. Понравилось, спросил не могу ли быть полезным. Мне ответили — если что, то меня найдут. В начале 2004 г. меня нашли в институте и предложили поработать у них на Покровке вахтовым методом. Я дал согласие и проработал там 15 лет вплоть до пенсии.
Так я закончил свою работу в Минсредмаше, хотя иногда заходил в родной институт по работе и к знакомым. Всего со Средмашем жизнь меня связывала более 50 лет, из них более 30 лет по работе. Я благодарен судьбе за эти годы жизни и работы.