Суровая школа Средмаша
Я учился на физико-химическом факультете на спецкурсе по специальности «физикохимик». Но в дипломе есть приписка: «Технология естественных и искусственных радиоактивных элементов». Изначально на курсе нас было 120 человек, а закончили вуз только 50 — остальных «отсеяли».
Факультет был особенный. И внимание к нему было повышенное. Два раза в год, после каждой сессии, в институт наведывался представитель Главного управления высших и средних технических учебных заведений (Главвтуза) некто Ветров и дотошно знакомился с результатами сессии каждого студента нашего спецкурса. Как только представитель покидал институтские стены — троих-пятерых студентов сразу же переводили на другие факультеты. Ветрова не устраивали знания этих ребят.
Кроме того, он регулярно знакомился с нашими личными делами. Особенно его интересовали характеристики студентов, их родственные связи: был ли кто в немецком плену или за границей, не сидел ли кто из «предков» в тюрьме... Да, были случаи — отчисляли. Учился у нас один паренек, но на другом спецкурсе — по боеприпасам. Отличный парень! Спортсмен! И вдруг его отчисляют с четвертого курса… по состоянию здоровья. «Какое состояние здоровья — он же спортсмен!» — прибежали друзья к декану факультета. Тот им объяснил: мол, отец вашего товарища — директор крупного завода, а на днях его арестовали. «Такие вот дела!..» — развел руками декан.
На нашем спецкурсе учились всего четыре девчонки. Следом за нами уже девчат не принимали. Не было и иностранцев.
В Кирово-Чепецк из нашего института приехало 12 человек. Теперь уже я остался один. Ушли...
Мало осталось тех, кто работал при Средмаше. Время было интересное. И трудное. Хотя — когда в России было не трудно?
Датой образования Кирово-Чепецкого химзавода считается 1946 год. Но начал он строиться в 1938 году. Уже в 1942 году здесь пустили карбидный цех. Подростки пускали! Восемнадцатилетние все были на фронте. Для пуска нужны были дрова — печи, обжиг… На лесозаготовки отправляли девчонок — по 16 лет! А я знаю, что такое лесозаготовки — я вырос на лесопункте, на Вологодчине.
Тогда обеспечили карбидом кальция не только кировские заводы, но и другие предприятия — вплоть до Новосибирска. В регионе было немало эвакуированных металлообрабатывающих заводов — им тоже требовался карбид. Да и наш химзавод продолжал строиться. И все конструкции — металлические, без сварки не обойтись. А карбид кальция для сварочных работ — самая необходимая вещь.
Сначала Кирово-Чепецкий химзавод относился к Министерству химической промышленности. У нас планировали производство фосфора и фосфорных удобрений. Фосфор — для военных действий, удобрения — для народного хозяйства.
Пока химзавод строился, война закончилась. А в мире по-прежнему было неспокойно… Поэтому началась работа над атомным проектом.
Создание атомной бомбы потянуло за собой все промышленные отрасли страны: нужен был совершенно другой металл, который бы устоял при высочайших температурах, в радиационном поле; нужны были сверхчистые материалы — тот же углерод, чтобы не было никаких примесей… Подтянули к проекту и науку.
Площадки под новые заводы выбирали академики Анатолий Петрович Александров и Игорь Васильевич Курчатов, а также Лаврентий Павлович Берия — куратор атомного проекта. Располагались эти площадки, как правило, у больших водоемов (атомная промышленность потребляет много воды) и глубоко в провинции. Как говорится, с глаз долой: чтобы не видели, кому не положено, — да и кому положено, чтобы тоже не видели.
Несколько площадок выбрали в Сибири. Рассматривали и нашу, кирово-чепецкую площадку. Есть служебная записка Лаврентию Павловичу Берии от академика Игоря Васильевича Курчатова. В ней говорится о том, что если не будет решения строить соответствующий завод на кирово-чепецкой площадке, то ее необходимо зарезервировать за спецкомитетом (он был создан при Совете Министров СССР для координации работ). Площадку зарезервировали. А спецкомитет — это и был будущий Средмаш. Вот и получилось: наш завод строил и пускал Минхим, а в 1957 году предприятие передали Средмашу.
Но химия на заводе все-таки осталась. Ни на одном аналогичном заводе, где занимаются атомной тематикой, химии нет — только производство гексафторида урана и его сопутствующих, а у нас есть. Такая вот получилась смесь! И нам постоянно советовали: «Бросьте вы эту химию!». Действительно, для Четвертого главного управления Средмаша, под руководством которого работал Кирово-Чепецкий химзавод с 1957 года, химия была занозой.
Постоянно, раз в четыре года, возникал вопрос о передаче Кирово-Чепецкого химзавода химикам. Нашего директора Якова Филимоновича Терещенко спрашивали: «Как все-таки будете решать вопрос?». Терещенко отвечал: «Пока я директор — никакой передачи химикам не будет!». А позже я узнал, что на такой позиции стоял и Александр Дмитриевич Зверев, руководитель нашего Главка. Он заявлял: «Пока я начальник Главка — никакой передачи завода не будет! — И добавлял: — Я создавал эти заводы! И никому свое не отдам!».
Кроме того, цеха Кирово-Чепецкого химзавода всегда были полигоном для создания всяких новых «атомных» вещей: мы отработаем, а потом отдаем сибирякам, и они начинают внедрять.
Средмаш — это когда я не знаю, чем занимаетесь вы, а вы не знаете, чем занимаюсь я, хотя работаем рядом — бок о бок. К примеру, мастер цеха, где я начинал, понятия не имела, что название «ОПШ-6», которое она ежедневно слышала, означает гексафторид урана. Ядерное топливо. Мы же, выпускники спецкурса, конечно, все понимали и знали, что производится на заводе.
Однажды захожу в цех в свою смену и вижу, что на полу сидят аппаратчики, а кругом — радиоактивные отходы, около которых можно находиться не более полутора-двух минут. А больше — нельзя! Аппаратчики же долбят эти спекшиеся куски молотками… «Вы чего делаете?» — не на шутку встревожился я. «Приказ начальника участка — раздолбать отходы!» — отвечают рабочие. «А я вам давал такое задание? Нет! Почему тогда занимаетесь?» Я в то время был начальником смены.
Наутро, разгоряченный, я прибежал к начальнику участка: «Вы что делаете?!». Она слушала, слушала меня — не поймет, о чем это я… Потом, видимо, дошло: «Вы — инженер, вы и занимайтесь! Вы и решайте!». Начальником участка была Александра Андреевна Масленникова — уважаемый человек, награждена орденом Ленина. А в те времена орденами не очень-то разбрасывались. Но секретность такая, что даже ей было невдомек…
Я и расписку давал: не разглашать! Сейчас не помню, на сколько лет. Но больше, чем на десятилетие — это точно. Многие давали такие расписки. Запрещалось тренькать языком в поездах; нельзя было проживать в гостиницах и отдыхать в санаториях, в которых селились иностранцы; не выпускали нас и за границу (правда, туда мало кто и ездил).
Одна наша работница (был такой случай) остановилась в Киеве в гостинице, в которой проживали иностранцы. И чего она туда полезла? А когда вернулась в Кирово-Чепецк, уже был подписан приказ о ее увольнении с завода. Как узнали? Эти «ребята» (понимаете какие!) были всегда и везде…
Не обошлось у нас и без «шпионской» истории. Работал на заводе инженер — занимался приборами: ремонтировал их, с новыми возился. А в наш цех, который занимался гексафторидом урана, у него не было пропуска. Инженер несколько раз писал служебную записку с просьбой, чтобы ему выдали пропуск. Однако начальник бюро КИПиА Иван Егорович Юдин ему не подписывал. А раз нет подписи Юдина, то не подписывали и начальник цеха, и 2-й отдел — отдел режима и охраны. Инженера потом поймали. Как говорится, с поличным — хотел продать секреты иностранцам. Да и не секрет это уже был — ерунда! Но состоялся военный суд. Инженер «загремел» на 8 лет — дали «за попытку».
Мы Юдина тогда спрашивали (и судья ему задавал этот вопрос): «Почему вы ему не подписывали пропуск? Какая вам разница?». «Не знаю, почему. Не подписывал — и все», — отвечал Иван Егорович. Вероятно, он чувствовал человека на расстоянии. Нюхом чувствовал.
Однажды пережили в цехе и аварийную ситуацию — была большая газовка. Вообще-то тренировки газовой тревоги проводились ежемесячно. Неожиданно просигналят — и надо было на всех скоростях бежать из цеха. Засекали время: за сколько минут люди успевали покинуть цех. Самый отличный результат был — две минуты. А вот когда случилась настоящая газовка… Быстрее, чем за две минуты, все выскочили из цеха.
Утечку ликвидировали — нашли место, откуда газило. Что интересно, окна в цехе не открывались никогда — насмерть стояли. И так было задумано изначально. Чтобы газ (химические элементы были и в газообразном состоянии) не попал в атмосферу, на улицу.
В Средмаше не забывали об экологии. К примеру, у нас в цехе не было канализации. Поэтому все «обмывки» (после чистки, промывки оборудования) сливали в приямок. Из приямка их перекачивали в железнодорожную цистерну. Ее передавали в другой цех. Там откачивали «атомный» продукт (то его количество, которое попало в «обмывки») и снова запускали в производство.
Работать в Средмаше было интересно. Во-первых, высокая исполнительская дисциплина. Во-вторых, постоянное стремление к новому — начинали-то с нуля: работали, изучая, — и изучали, работая. В третьих, очень высокая ответственность; а может, это во-первых — ответственность за всё.
В середине 60-х годов запустили производство специальных смазок, которые «стоят» в очень агрессивных средах, при высоких температурах, при высоких скоростях. Естественно, новое производство было из атомной тематики, для которой минеральные, синтетические смазки не годились.
Впервые производство специальных смазок было организовано на опытной установке в городе Дзержинске Горьковской области. Но не удовлетворяли объемы производства. И Четвертое главное управление Средмаша принимает решение: организовать это производство на Кирово-Чепецком химзаводе. (Кстати, смазки производят на Кирово-Чепецком химкомбинате и сегодня — предприятие по их производству ныне называется ООО «ГалоПолимер Кирово-Чепецк»).
Правда, однажды со смазками приключилась история. Их производят из нефтяного масла. А там — гамма всяких органических продуктов. Поэтому страдало качество смазок. И мы решили, что смазки первого сорта будем отправлять предприятиям Средмаша, а второго сорта — продавать тем, кто купит. Письмо со своими предложениями отправили Александру Дмитриевичу Звереву. Он на нашем же письме, внизу, начертал: «Я знаю только одно качество — высший сорт!». И нам все стало ясно — никакого разнобоя сортов!
Почему я вспомнил о смазках? Как-то среди руководства зашел разговор (а был конец месяца, и все волновались): «Выполнит ли завод план по минеральным удобрениям? (В составе Кирово-Чепецкого химкомбината такой завод уже ввели в эксплуатацию). Если не выполнит, не останется ли руководство комбината без премии?». И я на это сказал: «Если ЗМУ не выполнит план, то другие заводы минеральных удобрений сделают — подтянут. И страна будет в порядке. И премия будет. А вот если мы по смазкам не выполним задание, тогда директору комбината уж точно голову отсекут». Разный спрос был. А в Средмаше спрос был строгий. Однозначный.
В свое время у завода — потребителя нашего продукта — стали забиваться трубопроводы. Они начали в наш Главк писать рекламации, копии — нам. Но никак не могли окончательно сформулировать, чем забиваются трубопроводы — продукт-то у нас по всем показателям был отличный! Его проверял ОТК, принимала контрольно-приемочная инспекция, которая числилась в штате Главка, а не в штате нашего завода… Не могли найти причину засора! И тогда к нам на завод приехал разбираться сам Александр Дмитриевич Зверев. Он вызвал главного инженера предприятия Бориса Петровича Зверева. Тот вызвал всех начальников цехов. Разбирались, разбирались… Потребители по-прежнему не могли сформулировать, чем забиваются трубопроводы, а мы их не могли понять. «Ладно, — произнес Александр Дмитриевич. — Еще одна рекламация — и я вам откручу голову!». А мы знали, что слов на ветер он не бросает. И тут уж Борис Петрович Зверев поставил всех на уши — в первую очередь, центральную заводскую лабораторию. Слава Богу, причину нашли. И дело пошло.
В 1975 году программу производства гексафторида урана у Кирово-Чепецкого химкомбината забрали — развивались мощности сибирских заводов. В годы холодной войны (чтобы американские ракеты с территории Европы не дотянулись до нас) секретные производства стали «прятать» за Урал.
Вообще-то с сибиряками мы всегда жили дружно. Они с нами делились знаниями и опытом. Два раза в год Борис Петрович Зверев отправлял наших специалистов в сибирские командировки. И надо было обязательно что-то привезти новенькое. Если не привез — значит, задание не выполнил. «Ты что там? Прогулял?» — гневно спрашивал Зверев. А «добро» на командировки работникам химзавода давали лишь после проверки Главком их подноготной.
Помню, как Борис Петрович учил меня краткости — сестре таланта. Мне нужно было написать служебное письмо на имя другого Зверева — Александра Дмитриевича. Я накатал четыре листа. Борис Петрович заставил ужаться: «Такой объем никто читать не будет. Оставь эти же мысли, но сформулируй их на пол-листа. Все должно быть четко, точно и — никакой двусмысленности».
Когда я только начинал свою трудовую деятельность на химзаводе, мне, недавнему выпускнику института, мой непосредственный начальник напутствовал: «Если случилось чрезвычайное происшествие — значит, ты нечетко определил задание своим подчиненным. Они тебя не поняли и выполнили так, как поняли тебя».
Школа Средмаша была хорошей школой.
Мне посчастливилось увидеть и самого Ефима Павловича Славского, министра Средмаша. Точно не помню, какое мероприятие проводилось в нашем заводском ДК «Дружба», но Славский выступал с трибуны. Он ведь в гражданскую воевал в Первой конной у Семена Буденного. И своим коллегам я на этом мероприятии посоветовал: «Читайте про гражданскую войну! Воевали такие казаки, которые шашкой разрубали врага до седла!». А сказал это потому, что, когда посмотрел на Славского, поверил — пишут правду. У него был кулак, как моя голова. Такой рубанет — запросто до седла разрубит.
Ефим Павлович был министром три десятилетия. Ни одного такого министра-долгожителя не припомню. Светлая была голова! Человек работал до глубокой старости.
Любовь к химии мне привила моя школьная учительница. Я пошел учиться в институт на специальный курс потому, что нигде такой специальности больше не учили. Да и романтика! И никогда не пожалел, что выбрал именно такой путь в жизни. Работали беззаветно…
Когда поступил на работу на Кирово-Чепецкий химзавод, в нашем цехе было 42 человека. И, в основном, все — вчерашние выпускники различных учебных заведений. Те, у кого за плечами было пять лет работы на заводе, уже считались стажистами.
Мне всегда везло на хороших людей. Я учился у хороших учителей в школе, учился у отличной профессуры в институте, учился жизни и профессии у талантливых людей Кирово-Чепецкого химзавода — химкомбината.