Романтика атомных будней
Родился и вырос я в городе газовиков и нефтяников Ухте (Коми АССР). Там в середине 60-х годов прошлого века на подъеме была геофизика. Стараниями молодых ученых, которые занимались геологоразведочными исследованиями, в помощь старшеклассникам, стоящим на пороге выбора профессии, была организована малая академия. Я с удовольствием посещал занятия и лекции, которые проводили эти молодые люди. От них я услышал про первые ЭВМ, которые разрабатывались в нашей стране, узнал о полупроводниках, о строении вещества, об атоме. Это было время подъема, время той самой оттепели, о которой сейчас вспоминают как об особом периоде в развитии нашей страны.
Однажды по приглашению наших преподавателей к нам на занятия пришел студент МИФИ и стал рассказывать о своем учебном заведении и о том, каких специалистов там готовят, и я загорелся желанием там учиться.
В Москве, когда уже были сданы вступительные экзамены, я встретил своего земляка Серегу Черного, который внешне совершенно не соответствовал своей фамилии, поскольку был ярким блондином. Он предложил съездить в Обнинск, где была пущена первая в мире АЭС, и мы поехали.
Был солнечный летний день. Мы спустились по уютной дорожке соснового бора, мимо площадки Физико-энергетического института, прямо на пляж реки Протвы. И перед нами открылась картина, словно в каком-то фильме. Вдоль реки, рассуждая о физике, о протонах и нейтронах, ходили загорелые молодые люди — ученые. Это зрелище произвело на нас довольно сильное впечатление, и мы попросили приемную комиссию МИФИ перевести нас в Обнинское отделение. Наше желание удовлетворили, тем более что в Москве было тяжеловато с общежитием. Этот выбор и определил мою будущую судьбу.
Учиться было интересно, поскольку рядом находился научно-исследовательский институт — та самая «лаборатория В», где развернулись серьезные научные исследования в области реакторов на быстрых нейтронах, за которыми стояло будущее всей нашей атомной энергетики. Помню, как на первом курсе я услышал о циклотроне, о преимуществах реактора на быстрых нейтронах перед реакторами на тепловых нейтронах, услышал буквально рядом, в кафе при гостинице института. Было все это очень интересно и романтично для нас, первокурсников.
Студенческие годы пролетели быстро. Моя дипломная работа была посвящена урану: его состоянию и изменениям в процессе работы реактора. Как известно, реактор первой атомной станции в Обнинске работал на урановом топливе, и многие вопросы, связанные с этой темой, представляли тогда практический интерес. Нужно было всесторонне исследовать происходящие в реакторном топливе процессы и найти наиболее оптимальные для практического применения решения. После успешной защиты диплома в Физико-энергетическом институте я получил специальность металлофизика.
В то время уже планировалось построить десятки АЭС в нашей стране и за рубежом. Несколько специалистов из Физико-энергетического института, относившегося к Министерству среднего машиностроения, перешли работать в Главатомэнерго, созданном при Министерстве энергетики именно для эксплуатации АЭС. Съездил я в Главатомэнерго и предложил свои услуги. Как раз шел набор на Кольскую атомную станцию, и меня взяли: специалистов-атомщиков в Министерстве энергетики крайне не хватало.
Была весна 1972 года, когда я прибыл в Заполярье. В это же время прибыли и выпускники Московского энергетического института Александр Матвеев, Фоать Хасаншин, Анатолий Тютюнник, Дмитрий Катаузов. Первый практический опыт мы приобретали на строительной площадке станции в качестве кураторов систем реакторного отделения и контроля поступающего на станцию оборудования для нашего подразделения. Контролировали качество выполняемых монтажных работ, дабы избежать повреждения оборудования. Для этого, собственно, реакторный цех и был образован одним из первых цехов на станции, чтобы уже на стадии монтажа и завершения строительства контролировать качество выполняемых работ.
Помню, как привел меня на площадку Владимир Павлович Клюшин, исполнявший тогда обязанности заместителя начальника реакторного цеха, в котором насчитывалось всего 5-7 человек. Площадка была вся в строительных лесах. На ней оказалось очень много людей: монтажники, строители — все заняты своим делом, постоянно то там, то здесь сверкают огни электросварки. Поднимаясь по лесам, я ощущал себя молодым и ловким, даже не держался за поручни. Это заметил Владимир Павлович и по-отечески похлопал меня по плечу: «А за перила надо держаться!».
Практические навыки работы с системами и оборудованием АЭС я получил летом на действующем третьем блоке Нововоронежской АЭС. Туда нас, новичков, вместе с такими опытными специалистами, принятыми в цех, как Юрий Петрович Ермаков, Эдуард Михайлович Кульматицкий и Лев Николаевич Журавлев, направили на стажировку. Это был фактически такой же блок, как 1-й блок Кольской АЭС. Только приводов АРК побольше, да конструкция верхней крышки немножко другая. Все остальное оборудование, которое нам предстояло эксплуатировать, было один в один. За три недели нам надо было его изучить, пройти стажировку на БЩУ и сдать экзамены.
По возвращении нас с Анатолием Тютюнником поставили курировать монтажные работы на первом контуре. Фоать Хасаншину поручили курировать борный узел, где должны были разместить системы безопасности. Мы ходили на работу по сменам. Наиболее напряженная работа по курированию монтажных работ началась примерно через год, с весны 1973 года.
Зимой на Кольской АЭС были проведены уникальные пусконаладочные работы с использованием котловагонов. Дело в том, что первая турбина и генератор уже практически были готовы к пусконаладочным работам. А реактор еще «не дышал» и не мог обеспечить паром турбину. Было принято решение о постороннем источнике пара.
На Кольскую АЭС были доставлены старые котловагоны, работавшие на мазуте. Их подремонтировали и установили на улице, со стороны временного торца машзала. Кочегарили мы их до красного свечения боковых стен. На всю жизнь в память врезалась удивительная картина: зима, снег, и на черном фоне полярной ночи стоят на улице котлы, отливая свет своими красными боками под грохот вырывающегося через специальный раструб пара. Необходимые пусконаладочные работы от этой временной котельной мы обеспечили в полном объеме, без срывов и нарушений.
Во время монтажа оборудования самой большой проблемой оказались пыль и грязь в помещениях. Из-за этого сварщики никак не могли добиться должного качества сварных соединений. В них постоянно попадали различные включения, что было недопустимо при строительстве ядерноопасного объекта. Придумали использовать специальные накидки, типа палаток, для защиты оборудования во время проведения сварочных работ. Прораб управления «Севзапэнергомонтаж» И. С. Некипелов запомнился своим очень серьезным подходом к проведению такого рода работ в главном корпусе. Прежде чем допустить сварщика на трубопровод ДУ-500, он по многу раз требовал выполнить ту же операцию на опытных образцах. Очень тщательно продумывали ход работ, прорабатывали любые возможные отклонения и только после этого приступали непосредственно к монтажу оборудования первого контура.
Надо отдать должное руководителям СЗЭМ, которые, понимая важность этой работы, подбирали на участок специалистов с хорошими навыками, способными с первого захода выдать качественное сварное соединение. Зато инцидентов, связанных с повреждением оборудования, установкой ГЗЗ или установкой ГЦН, мы не имели. Мелкие шероховатости оперативно устраняли на месте.
Ни одна незапланированная работа не проводилась без согласования с проектантами и конструкторами. Куратор от организации постоянно находился на площадке, и если в процессе монтажа нужно было что-то переварить или как-то изменить конфигурацию оборудования, все обязательно согласовывалось. Одним словом, на монтаже оборудования, связанного непосредственно с реактором, никакого экспромта и самодеятельности не допускалось.
В это время рацпредложения от непосредственных производителей работ поступали валом. Усовершенствования в основном касались изменений, которые в процессе эксплуатации позволят добиться заметных улучшений. Скажем, если по проекту труба должна была огибать какие-то системы, а ее можно проложить напрямую без ухудшения работы этих систем, то такие рацпредложения приветствовались. Например, Анатолий Александрович Концевой предложил поставить толстостенные трубы на системе промконтура ГЦН для надежного отключения этого участка при необходимости. До сих пор мы учитываем такую возможность, когда обучаем персонал на тренажерах. Рацпредложения рассматривались сначала у нас на предприятии. Если они получали одобрение конструктора, то их внедряли. Так были внедрены «выгородки» коллекторов на парогенераторах, обеспечившие их надежную эксплуатацию.
Был очень неприятный случай спустя несколько лет после начала эксплуатации нашей станции, когда на главной запорной задвижке первого контура при гидравлических испытаниях после перегрузки, когда уже топливо находилось в реакторе, был обнаружен свищ. Это очень серьезный дефект, который мог самым отрицательным образом сказаться на эксплуатации работы АЭС.
Свищ шел почти по всему кругу крышки, закрывающей задвижку. Когда стали разбираться, оказалось, что это заводской дефект. Стали проверять другие задвижки, а там то же самое. Оказалось, что на заводе-изготовителе сварщик, чтобы ускорить процесс, при изготовлении шва закладывал в него арматуру из обычного черного прута. Хорошо, что мы вовремя обнаружили дефект. С этим сварщиком потом разбирались органы госбезопасности, потому что, работая на атомную промышленность, нельзя не осознавать, к чему могут привести подобные действия.
Хорошо, что у нас на Кольской АЭС работали умнейшие специалисты-физики во главе с Евгением Ивановичем Игнатенко. Он предложил вырезать задвижку без выгрузки топлива. Дельное предложение, рискованное, но и мужик грамотный. Евгений Иванович зря ничего не делал, у него все было хорошо продумано. По его рекомендации поставили насос прямо на бетонную консоль, рядом с бассейном выдержки, чтобы можно было быстро заполнить корпус реактора раствором борной кислоты из бассейна выдержки.
Он предложил дренировать реактор до срыва циркуляции, при этом теплоноситель остается только в самом корпусе, как в бочке. Теплоноситель холодный, топливо холодное. Даем возможность ремонтникам вырезать ГЗЗ.
Тогда был трехгодичный цикл замены топлива, и в нашем реакторе находилось уже 2/3 отработанного топлива, которое выделяло энергию. Перед началом операции мы, с помощью циркуляции, обеспечивали охлаждение. Наш доблестный цех ЦЦР изобрел специальную заглушку, которую ремонтники успевали поставить внутрь главного циркуляционного трубопровода ДУ-500 за то время, пока топливо в реакторе прогревалось до температуры не выше 100 градусов.
С крышки ГЗЗ предварительно были сняты все шпильки, кроме четырех. Ее быстро снимали, ставили заглушку и накачивали до распора ДУ-500. После этого насосом, установленным на бетонной консоли, принудительно закачивали в реактор воду и через целые петли снова организовывали циркуляцию теплоносителя в первом контуре.
Что творится в это время с реактором, можно было проконтролировать, только заглянув в него. Тогда-то я и увидел свечение Черенкова и как реактор начинает закипать. Когда это состояние наступало, ремонтникам поступало указание операцию прекратить. Заглушка иногда еще немного протекала, но все-таки ее удавалось уплотнить. Для этого мы кратковременно охлаждали реактор, дренировали, и ремонтники уже до конца уплотняли заглушку. И она нормально держала, пока шла вырезка ГЗЗ.
Этот опыт впоследствии лично для меня оказался очень полезен. В начале 90-х годов у меня перед глазами, как живая, всплыла картина закипающего реактора. Это случилось, когда однажды после выходных я пришел на БЩУ, отлично зная, что блок остановлен и расхоложен, поскольку сам это делал перед сдачей смены. И вижу нереальную картину. Реактор накануне был холодный, а тут горит сигнализация. Значит, чехлы разогреты до 100 градусов. И из-за стены раздается гидроудар. Я — к приборам. Они показывают 120 градусов. Я на уровнемер — в реакторе уровень небольшой, а в компенсаторе — выше допустимых пределов. Спрашиваю НСО: «В чем дело?». Он в ответ: «Мы уже в третий раз дренируем, а вода откуда-то поступает». Я говорю: «Это реактор кипит и выдавливает воду в компенсатор». Для всех это было потрясением.
Я позвонил и доложил обо всем начальнику смены станции Дмитрию Ивановичу Катаузову. Он пришел, и мы решили, что нужно создавать обратный процесс — прекращать кипение, подавать воду в реактор и пытаться поднять давление. Так и сделали. Сначала прекратились гидроудары, потом сигнализация погасла, температура на глазах стала снижаться. Все вернулось в нормальное состояние.
Оперативная работа время от времени вынуждает нас сталкиваться с подобными ситуациями, и если всего бояться, то долго на этой работе не проработаешь. Пока я был молодым, подобные ситуации переносил легко. Но однажды мое здоровье не справилось с такими серьезными переживаниями. Пришлось уйти на дневную работу инструктором в УТП.
Теперь я обучаю молодежь, указываю им на ошибки, на которых пришлось учиться нам. Стараюсь показать им на конкретных примерах, что может произойти, если не соблюдать соответствующие требования.
Начало моей деятельности в атомной энергетике совпало с ее бурным развитием и, в какой-то степени, с романтическим отношением к ней. В 90-е же годы атомная энергетика переживала сложные времена. Достаточно много было тогда отказов оборудования, срабатывания аварийных защит. Сейчас все изменилось. Но для этого нужно было пройти большой и сложный путь переосмысления и реконструкции. Только благодаря этому на нашей станции нет ни одной аварии. И при этом я все-таки постучу по дереву.
Энергоблоки Кольской АЭС продолжают работать, и это при том, что спроектированы они еще в середине прошлого века. И дай Бог! Я надеюсь, что мы справимся с поставленными задачами, и наши блоки будут работать до 60 лет. Разве могли мы мечтать об этом в далекие 70-е годы?