Не загрязнить страну
Я проработал в нашем институте больше 50 лет. А оказался здесь, в институте, совершенно случайно. На одном из совещаний в Министерстве геологии, в котором я принимал участие, был Елисей Дмитриевич Мальцев – главный инженер ПромНИИпроекта (ВНИПИпромтехнологии). После совещания мы разговорились. Я сказал, что геолог и работаю в университете. Он говорит: «Слушай, я как раз ищу геолога. Приезжай, побеседуем». И вот так сложилось, что в июне 1964 года в свой день рождения я пришел в институт в первый раз на работу.
Но вернусь в своих воспоминаниях на много лет назад. Родился я в Горьковской области, а затем мои родители по комсомольской путевке уехали осваивать Хибины. И с 1938 года мы жили в Кировске. Когда началась война, мне уже было почти 6 лет, поэтому очень многое запомнилось. В июле начали эвакуировать детские сады на юг. Пока нас везли, немцы непрерывно бомбили дороги – самолеты летали прямо над эшелоном, где были практически одни дети. Железнодорожный мост в Волховстрое был разрушен, и солдаты перетаскивали нас по веревочной переправе, а потом снова посадили в поезд. Так мы доехали до Рыбинска. Далее нас повезли на барже по Волге, высадили где-то под Козьмодемьянском. А баржа повезла обратно войска – под Тихвином немцы прорвали фронт. Наверное, мы бы не выжили в эвакуации с сестрой, но нас нашел дед и забрал к себе в деревню. Конечно, первые два года мне не пришлось учиться. В деревне нас заставляли работать, и работать по-настоящему. В то время по трудодням я выполнял норму взрослого человека. Работа была тяжелая – нужно было пахать, сеять и убирать лён и сено.
После окончания войны в 1946 году мы вернулись обратно на Кольский полуостров. Там я уже пошел в школу, и мне очень повезло с учителями. На одной площадке с нами жила моя классная руководительница – немка. Мы с ней разговаривали только по-немецки, так как она считала, что я должен хорошо знать немецкий язык. Семилетняя школа посёлка позже стала средней, и из Ленинграда к нам приехали молодые и очень талантливые учителя физики, математики, химии и литературы. Нас крепко готовили для поступления в вузы. Последние годы учебы учителя практически «издевались» над нами, но подготовили отлично. Большинство моих одноклассников, несмотря на то, что были детьми войны, окончили самые лучшие институты страны.
Я хотел пойти по стопам отца, который работал главным механиком участка на руднике, и поехать учиться в Ленинград на электромеханика. Но сложилось, конечно, всё иначе. У нас в посёлке тогда располагался Кольский филиал Академии наук СССР, а его председатель, будущий министр геологии СССР Александр Васильевич Сидоренко, жил со мной в одном подъезде. Он меня и пригласил на занятия в геологический кружок. Там я познакомился со студентами МГУ, приехавшими на практику, которые убедили меня, что поступать нужно только к ним на геологический факультет. И я увлекся геологией, собрал множество образцов горных пород, которые потом передал в музей нашего местного горно-химического техникума. Так и решился вопрос с тем, куда поступать.
Окончив школу, я поехал с документами в Московский университет. Побывав в приёмной комиссии, я понял, что здесь мне делать нечего. В тот же день я забрал документы и решил, что поеду домой. Но мама моего хорошего товарища, у которой я остановился в Москве (кстати доктор наук, профессор в Тимирязевской академии), сказала, что, даже не попытавшись, нечего возвращаться без результатов домой. Устроив мне хороший экзамен и проверив мой уровень подготовки, отправила сдавать документы обратно. Я очень ей за это благодарен. Вступительные экзамены шли хорошо. Сдал на «отлично» математику, химию, немецкий. И только по физике получил четверку. Понял, что не прохожу по конкурсу. В первом списке поступивших меня не было, и я со своими отметками поехал по вузам Москвы. Меня были готовы взять в Энергетический институт. А когда вернулся в университет, увидел, что вывесили другие списки, и там я был! Мне дали шанс, потому что я был из дальней глубинки, тем более с рудника.
И тут я, конечно, начал учиться. Я действительно очень серьезно относился к учебе. Я безмерно благодарен университету – он дал мне самое лучшее, самое основательное образование. Кроме учебы и спорта, у меня больше и интересов никаких не было. Заниматься лыжами я начал еще дома, в Хибинах. Начал со слалома, потом на соревнованиях получил травму на спуске, и слалом для меня закончился. Стал заниматься равнинными лыжами, получил первый спортивный разряд. Приехав в университет, сразу попал в активную спортивную среду. Студенты занимались всем, вплоть до шахмат. Первые же соревнования по лыжам показали, что геологи почти последние. Такое терпеть было нельзя. Быстро организовали секцию, меня выбрали тренером. И на первенстве МГУ впервые в истории университета геологи стали чемпионами и больше за время моей учебы никому первенство не уступали.
У меня сложились хорошие отношения с руководителем нашей кафедры академиком А. А. Богдановым. Он и отправил меня на практику в Казахстанскую экспедицию МГУ. Казахстан мне понравился, и там я отработал 5 лет. Летом в экспедиции, зимой на кафедре. Кстати, на моих рабочих «листах» (площадях) были открыты месторождение урана (озеро Якши-Янгистау) и месторождение пьезосырья в Прибалхашье. Об этом я узнал позже, уже работая в ПромНИИпроекте.
Итак, я начал работать в нашем славном институте. Лаборатория, в которую меня определили, только начинала заниматься работами по подземному захоронению радиоактивных отходов. Работа, конечно, меня захватила сразу. Проводились экспериментальные исследования на Сибирском химическом комбинате (СХК). На других объектах шла только геологическая разведка. Моей задачей как геолога было обеспечение геологического обоснования возможности строительства в данном районе подземного хранилища. Это была очень интересная работа, и я влез в нее основательно, как говорят - с головой. На нашем объекте в г. Железногорске (Красноярск-26) было принято решение о разработке системы сейсмического контроля. Такая необходимость возникла потому, что рядом с объектом находилось два подземных реактора и гидроэлектростанция. И мы создали такую систему, что она могла «слышать» даже американские ядерные взрывы. Тогда мы как-то не оценили её значимость и до конца ничего не оформили. Позже эта система пригодилась в Чернобыле для контроля состояния укрытия разрушенного четвёртого блока Чернобыльской АЭС.
Много было объектов, много проектов было выпущено. Конечно, мне и здесь приходилось многому учиться, мне помогали в этом мои руководители: Федор Петрович Юдин, Михаил Козьмич Пименов и другие. В нашей НИЛ-5 вообще работали очень грамотные и интересные люди. Дела лаборатории по всем направлениям шли очень успешно. Мы закачали в глубокие горизонты первую порцию высокоактивных отходов. Позже я вместе с сотрудниками нашей лаборатории занимался ещё и выщелачиванием урана. И было создано Бюро комплексного проектирования (БКП), а его начальником стал М. К. Пименов. В БКП вошли четыре лаборатории и проектный отдел. Это были очень успешные проекты. Добыча урана методом подземного выщелачивания уже достигала 40% всесоюзной добычи. Но тут грянула перестройка! Уран стал стране не нужен, и выщелачивание «распалось». Я вернулся в свою лабораторию (НИЛ-5) заместителем начальника.
Было несколько работ, о которых хотелось бы рассказать. В 1965 году на первом блоке Нововоронежской атомной станции случилась авария. Нужно было изыскать возможность очистить большое количество воды, которая использовалась для очистки сооружений и оборудования АЭС. Для этого решили изучить возможность использования зоны аэрации. Был проведён серьёзный эксперимент. В результате восьмилетних наблюдений получены интересные результаты, на основании которых был разработан проект. Материалы по нашему опыту были опубликованы в американских журналах. Эта тема стала основой моей диссертации.
Я окончил аспирантуру в нашем институте, но в последний момент рассорился со своим научным руководителем П. П. Костиным. Дело было так. Ф. П. Юдин, начальник НИЛ-5, уходил на пенсию. Был назначен конкурс на вакантную должность начальника лаборатории. На это место было пять кандидатов. После долгого обсуждения директор института О. Л. Кедровский предоставил мне слово как заместителю начальника. Я сказал о том, что из этих пяти кандидатов только А. И. Рыбальченко может справиться с руководством лабораторией. А среди оставшихся «за бортом» кандидатов был мой научный руководитель. Он зашел ко мне после подведения итогов конкурса и четко сказал: «Виталий Михайлович, ты диссертацию никогда не защитишь». До защиты оставалась ровно неделя! Я убрал свою диссертацию обратно в портфель и больше не доставал. Меня за это очень долго ругали на разных уровнях в институте, но мною этот вопрос был решён окончательно.
Ещё один важный момент в моей жизни. В начале 1990-х годов у нас была договоренность с США (соглашение «Гор – Черномырдин»), по которой мы обязались помочь Соединенным Штатам с очисткой территорий от радиоактивных загрязнений. Был организован совместный комитет, секретарём которого назначили меня. Наше сотрудничество с США длилось 10 лет. С 1992 по 2002 год я регулярно выезжал в Америку. Мы сделали ряд предложений и подготовили заключительный отчёт по выполненным работам. Американцы очень высоко оценили эту работу, и даже были намечены перспективы дальнейшего сотрудничества. Однако со сменой руководства в США эта программа была свёрнута.
К моему глубокому сожалению, работа, которую не удалось закончить, – это госпрограмма «Чистая Волга». Мне предложили вести эту программу. Я проехал от Астрахани до Ярославля, просмотрев все загрязнения. Это безумие! Больше всего загрязняют Волгу города Ярославль и Тутаев. Программа имела большой бюджет. Мы начали работу, быстро появились первые результаты. Но это были лихие 90-е годы, и вновь избранный губернатор Ярославской области в одночасье программу свернул и деньги изъял. На этом всё и закончилось. Потом я участвовал в целом ряде региональных совещаний, где происходила оценка текущей экологической обстановки в регионе. Но всё по-прежнему, недаром администрация Костромы не раз подавала в суд на Ярославль за загрязнение вод Волги, поскольку большая часть водоснабжения населения Костромы осуществляется за счёт прирусловых водозаборов. Очень жалко Волгу!
Другой случай. Была очень интересная работа по Дзержинску. Это очень "грязный" город – город химических производств. Нами там был построен полигон, и мы убирали стоки завода «Оргстекло». Этот завод выпускал вещество симазин, после которого долгое время не растёт трава. В частности, его используют для посыпки железных дорог. Сейчас производство симазина закрыли, а наш полигон ликвидировали. Но при этом засыпали отходами бывший песчаный карьер рядом. В нём находятся порядка ста тысяч кубов очень загрязнённой химией органики. На выездном экологическом совещании, которое проводил Д. А. Медведев в бытность свою президентом, было принято решение о ликвидации этой зоны, прозванной в народе «Чёрной дырой». Наша лаборатория подала предложения по ликвидации «Чёрной дыры», но оно не прошло, потому что очень дешёвое – всего триста миллионов. Да и особой лицензии у нас не было. Выиграли работу саратовцы, запросив полтора миллиарда и пообещав всю грязь сжечь. Эти работы после первого этапа были остановлены; по-моему, до сих пор там работает прокуратура, по этому делу продолжается следствие.
Но все полигоны по захоронению жидких радиоактивных и промышленных отходов, которые были созданы по проектам нашей лаборатории, до сих пор работают! У нас возникала большая конкуренция по подземным захоронениям с теми, кто решает проблему жидких отходов способом – всё отвердить! То есть, из жидких надо делать твердые отходы – бетонировать, цементировать, остекловывать. Ну а как можно сделать бетонный раствор без воды? А куда деть, например, воду, которой надо обмывать бетономешалку? Куда денутся эти стоки? И ещё один момент. Ведь будет произведен твердый радиоактивный отход, который будет лежать на поверхности. А если что-то случится? Падал же в Челябинске метеорит!
Хорошо помню такой момент. На первых этапах разработки проблем подземного захоронения жидких отходов я организовал встречу нашего главного инженера Е. Д. Мальцева с академиком Александром Павловичем Виноградовым. Величайший был человек! Послушав нас, он сказал: «Ваша идея по отношению к радиоактивным отходам совершенно правильна, но сделать это надо по уму. И вообще, всё, что мы берём у земли, нужно возвращать обратно».
Не знаю, когда мы проснёмся, когда бережно будем относиться к природе. Мы всё ещё сливаем отходы в реки и озёра, постоянно загрязняя окружающую среду. Сейчас, оценивая прожитую жизнь, я понимаю, что доволен. Доволен тем, что за эти годы я многое сделал, чтобы в стране было чисто. Я многое сделал для того, чтобы нашу страну воспринимали такой, какая она есть, а не такой, какой ее пытаются показать.