Клишин Вячеслав Михайлович

Объект «Кратон-3»

Вырос я в большой кре­стьян­ской семье, нас было 12 братьев и сестер. Жили доста­точно бедно, и только я один из нашей семьи выбился в такую, как гово­рится, инже­нер­ную интел­ли­ген­цию. Осталь­ные все пошли другими доро­гами – старшая сестра окон­чила фельдшер­ско-аку­шер­скую школу, братья из-за войны оту­чи­лись только в первых классах, кто-то пошел рабо­тать трак­то­ри­стом, кто-то работал там, где при­дется, где просто была работа. Отец умер в 1934 году – у него отка­зали легкие после отра­в­ле­ния газами на первой мировой войне.

С самого начала Великой Оте­че­ствен­ной войны я, как и все маль­чишки, рвался в армию. К этому времени мне было уже шест­на­дцать, я учился в желез­но­до­рож­ном училище и много зани­мался ком­со­моль­ской работой. Но на фронт меня не брали. Когда наше училище было эва­ку­и­ро­вано, я остался в Москве. После того, как немцев от Москвы про­гнали и училище вер­ну­лось, я стал рабо­тать там помощ­ни­ком мастера. Окончив это училище в 1941 году, я стал помощ­ни­ком маши­ни­ста. В начале 1943 года, бук­вально 1 января, мне еще восем­на­дцати лет не испол­ни­лось, меня при­з­вали в армию – я был отпра­в­лен в мино­мет­ное училище. И вот в начале мая всех нас, все училище подняли по тревоге, поса­дили в эшелон и погнали на Курскую дугу. Там, на Курской дуге, моя военная карьера и кон­чи­лась: ранение, гос­питаль. Больше в армию не взяли, поло­вина стопы ока­за­лась оторвана.

Я как про­фес­си­о­наль­ный желез­но­до­рож­ник пошел рабо­тать на желез­ную дорогу – был про­вод­ни­ком поездов даль­него сле­до­ва­ния, ездил из Москвы в Тбилиси - восемь суток туда-обратно, был даже началь­ни­ком поезда. А в мае 1945 года объ­я­вили, что война закон­чи­лась. Время было тяжелое – поездов мало, людей много, теснота, грязь, драки, поно­жов­щина, и я уже серьезно поду­мы­вал об уволь­не­нии.

К тому времени наше желез­но­до­рож­ное училище было пре­об­ра­зо­вано в Люблин­ский тех­ни­кум тру­до­вых резер­вов. Я пришел туда 30 августа, когда прием экза­ме­нов уже закон­чился, но так как я это училище закан­чи­вал и весь пре­по­да­ва­тель­ский и дирек­тор­ский состав были мне знакомы, а я был инвали­дом войны, меня сразу зачи­с­лили. Группа 30 человек, помню до сих пор все фамилии наи­зусть. Меня сразу выбрали ста­ро­стой. Жили и учились мы на полном гос­о­бес­пе­че­нии, включая верхнюю и парад­ную одежду, жилье, питание. Тех­ни­кум я окончил с отли­чием, и встал выбор – куда пойти, куда мне посту­пать дальше?

Так я ока­зался в Горном инсти­туте – тут и стипен­дия была больше, да и форма у сту­ден­тов была с погон­чи­ками, похожая на желез­но­до­рож­ную. После окон­ча­ния Горного инсти­тута, получив спе­ци­аль­ность «Горный инженер-элек­тро­ме­ха­ник», я начал про­ситься на про­из­вод­ство, так как надо было помо­гать моим братьям и сестрам, помо­гать семье – все бедно жили. Но полу­чи­лось так, что пришли люди из Мини­стер­ства сред­него маши­но­стро­е­ния и «забрали» меня на работу в наш инсти­тут.

Вот так, после окон­ча­ния учебы, с 1955 года я работаю в нашем инсти­туте. Сначала работал просто про­ек­ти­ров­щи­ком. Про­ек­ти­ро­вали шахтные выра­ботки. Но с 1962 года, когда был введен меж­ду­на­род­ный запрет на ядерные взрывы в воздухе, на земле и в воде, а нашему инсти­туту было пору­чено обес­пе­чить про­ве­де­ние взрывов под землей, я стал зани­маться про­ек­ти­ро­ва­нием этих подземных ядерных экс­пе­ри­мен­тов. Первый ядерный взрыв был про­из­ве­ден в 1965 году, в Каза­х­стане, на Семи­па­ла­тин­ском поли­гоне, прямо в день моего соро­ка­летия. В тот день после взрыва обра­зо­ва­лось озеро Чаган.

Над про­грам­мой про­ве­де­ния мирных ядерных взрывов для нужд народ­ного хозяйства мы рабо­тали вместе с разными тех­ноло­ги­че­скими инсти­ту­тами. Нашей целью было не просто успеш­ное про­ве­де­ние взрывов в мирных целях, но и обес­пе­че­ние сейсми­че­ской и ради­а­ци­он­ной безо­пас­но­сти.

Я про­ка­тился по всей стране, не был только на Кам­чатке и на Куриль­ских остро­вах, а так от Минска до Сахалина был везде. Есте­ственно, взрывы осу­ще­ст­в­ля­лись в очень сложных усло­виях, с нашим автор­ским сопро­во­жде­нием. Пред­стави­те­лей нашего инсти­тута вклю­чали в составы гос­ко­мис­сий, а я, как правило, был заме­сти­те­лем пред­се­да­теля этих комис­сий, то есть имел право нало­жить вето на про­ве­де­ние взрыва.

Из всех про­ве­ден­ных взрывов было только два, так или иначе свя­зан­ных с ава­рий­ной ситу­а­цией: это «Кратон 3» в Якутии и «Глобус 1» в Ива­нов­ской области. Объект «Кратон 3» – это доста­точно уда­лен­ное место, несколько десят­ков кило­мет­ров до бли­жайшего насе­лен­ного пункта. После взрыва прошло восемь секунд, и мы услы­шали звук, напо­ми­на­ю­щий рев реак­тив­ного само­лета, и увидели летящие искры. Спустя несколько минут ветерок повер­нул, и нас, 79 человек (про­из­вод­ствен­ники, военные и обслу­жи­ва­ю­щий пер­со­нал), начало накры­вать облаком. Пол­ков­ник из группы военных, сопро­во­ждав­ших взрыв, так рас­те­рялся, что не смог коман­до­вать. При­шлось прак­ти­че­ски брать всю ини­ци­а­тиву по эва­ку­а­ции на себя. Сначала я загнал всех с откры­той мест­но­сти в вагон­чики, но в них защита от такого облу­че­ния, конечно, не была пре­ду­смо­трена. А опас­ность того, что люди пере­о­б­лу­чатся, все нара­с­тала. Стали решать, как нас всех выво­дить оттуда. Выбрали напра­в­ле­ние, пер­пен­ди­ку­ляр­ное ветру, и пошли туда. С нами был один из врачей, который нака­нуне про­по­рол себе пятку гвоздем, и его при­шлось тащить на руках.

Вышли к реке, посчитали – 78 человек – одного не хватает. Ока­за­лось, что нет пова­рихи. Она при­лично под­да­вала и оста­лась на месте, даже взрыва не услы­шала. Восемь человек пошли обратно вытас­ки­вать ее оттуда. И ещё нужно было как-то дать о себе знать. На пло­щадку, где оста­лось секрет­ное обо­ру­до­ва­ние, доку­мен­та­ция, все наши запасы и одежда, при­шлось снова послать людей. Хорошо, что рация и элек­тро­стан­ция рабо­тали. Вызвали подмогу, при­хва­тили с собой все, что нужно, еду в метал­ли­че­ских банках и две кани­стры спирта. Вер­то­лет при­летел быстро, но на берегу речки сесть ему было негде. Так вот он завис хвостом над рекой, а людей сажали в вер­то­лет на весу. За четыре рейса забрали нас всех. В поселке, где нас выса­дили, мы, как смогли, отмы­лись и жили еще несколько дней. Когда при­летели в Москву, нас всех тут же отправили на обсле­до­ва­ние.

Я лично ходил к сква­жине, где был взрыв, и там, конечно, ради­а­ция заш­кали­вала. Хоть я и провел там бук­вально несколько минут, но, как мне сказали, набрал этой самой «ради­а­ции» больше всех.

Во всех работах по мирным ядерным взрывам, которые про­во­ди­лись с нашим автор­ским сопро­во­жде­нием, участ­во­вали сотруд­ники НИЛ-11, НИЛ-12 и мы - те, кто про­ек­ти­ро­вал и про­во­дил геоло­ги­че­скую часть работ. Чтобы при спуске в сква­жину ядер­ного заряда можно было с уве­рен­но­стью сказать «да, это безо­пасно», при­хо­ди­лось бук­вально шту­ди­ро­вать тонны тех­ни­че­ской лите­ра­туры, следить за новой тех­ни­кой и науч­ными откры­ти­ями, раз­би­раться при­лично в геоло­гии, в буровых делах. Мы учились посто­янно – у старших настав­ни­ков, у коллег из других инсти­ту­тов и ведом­ств. Без этого невоз­можно хорошо рабо­тать.

У каждого чело­века должен быть интерес к новому. И это новое нужно видеть, исполь­зо­вать и вне­дрять в наших про­ек­тах, в наших научных иссле­до­ва­ниях и так далее. У меня остались очень теплые, светлые вос­по­ми­на­ния о тех сотруд­ни­ках, что были с нами!