На Белоярской АЭС
Я пришел работать на Белоярскую АЭС в 1966 году после Томского политехнического института. Получил распределение как молодой специалист по специальности «Проектирование и эксплуатация атомных установок». У нас практически все, кто учился по этой специальности, пошли в Минсредмаш.
Надо сказать, что распределение на Белоярскую АЭС было для меня не новостью: я проходил на станции преддипломную практику и здесь же делал диплом. Диплом у меня был по закрытой тематике, шел через Первый отдел, и защита его в Томске тоже была закрытой.
Молодых на станции не бросали. Существовал Совет молодых специалистов, каждому молодому специалисту давали книжку, где была изложена программа подготовки. За подготовку отчитывались и начальник цеха, и сам молодой специалист.
Собственно, тогда на БАЭС практически все были молодыми специалистами. Ведь станцию только-только пустили, в апреле 1964-го. Самыми «старыми» среди работников станции были те специалисты, которые пришли из атомного подводного флота — они были первыми, кто более-менее знал на практике, как обслуживать реактор. Но и они все были, как правило, в возрасте до тридцати лет. Вот, к примеру, Широков стал главным инженером станции, еще будучи в статусе молодого специалиста!.. На тот момент ему было тридцать три года.
Директором станции в 1963 году был назначен Владимир Петрович Невский. И он ввел традицию: каждого прибывающего на станцию молодого специалиста принимал лично и определял на работу только после личной беседы. У меня, помню, была проблема с устройством на работу жены: она по специальности была педагог, а школа тогда в Заречном была одна, все штаты укомплектованы. Невский помог устроить жену в вечернюю школу. Кстати, однажды даже я умудрился в средней школе некоторое время преподавать физику и математику: это когда жена ушла на больничный, и некому было ее заменить.
Поскольку, как я уже сказал, разница в возрасте была не очень большой, то отношения были чисто дружескими. Мы даже обращались к непосредственным начальникам в основном на «ты». Хотя, конечно, были исключения. Безусловно, того же Невского как директора станции или главного инженера Бориса Георгиевича Иванова никто на «ты» и не посмел бы назвать, но это уже для нас было «большое начальство», а вот на своем уровне отношения были очень демократичными.
Кстати, в связи с этим вспоминаю один смешной случай. На станции помимо главного инженера Бориса Георгиевича Иванова был еще один Борис Иванов — он работал мастером-механиком. Так вот, когда надо было вызвать его по громкой связи, то говорили: «Боря Иванов, позвони на блочный щит». И однажды в этот момент в машинном зале был как раз главный инженер Борис Георгиевич Иванов, и он услышал такой вызов по громкой связи... Заходит на блочный щит: «Это что за фамильярность такая?» Ну, мы ему и давай объяснять, что как раз говорим «Боря», чтобы не перепутать. Посмеялись. Борис Георгиевич был человеком с юмором, относился к подобным вещам с пониманием.
У нас тогда был широко распространен такой вариант совместного отдыха вне работы, как выезд на природу целыми подразделениями. У нас тут красивейшие места под боком, водохранилище, с удовольствием ездили рыбачить с лодок.
И вот сидишь в одной лодке со своим непосредственным начальником или мастером, ловишь рыбу и одновременно ему сдаешь экзамен: он вопросы по работе задает, а ты отвечаешь. И все строго, без всяких шуток. Вообще, тогда было правило: ты не можешь пойти на повышение по службе, пока на свое место не подготовишь специалиста. И далее, когда уже передашь дела своему последователю, будешь нести за него ответственность. Поэтому готовили очень строго, без всяких «тяп-ляп». Вплоть до того, что ходили прямо по блочным залам и пальцем показывали: «Это что за труба? А это что за труба? Это куда идет?..» Не ответил — иди готовься дальше. То есть каждую мелочь надо было знать, в каждом помещении, в каждом боксе.
Сейчас это удивительно слышать, но курили чаще всего прямо на рабочих местах. Разумеется, если там не было чего-то пожароопасного. Вот, к примеру, даже на блочном щите управления реактором курили. К нам на БЩУ даже таишники приходили покурить, у них рядом мастерская была.
Честно говоря, во время перекуров не было такого, чтобы начальству косточки мыли. Их всех реально уважали. Это были прекрасные специалисты, и мы понимали, насколько их уровень подготовки выше нашего, насколько большая ответственность на них лежит. Так что, если не по работе, то обычно в те годы во время перекуров говорили про политику. Как там дела у них в Гондурасе... Про Хрущева, про Брежнева. Или анекдоты травили...
При этом какой-либо антисоветчины у нас не было. Вспоминаю один случай. В 70-е годы наши работники впервые начали ездить по туристическим путевкам за границу. Помню, приехал у нас Владимир Флейшер из Египта и сказал: «Всех наших антисоветчиков надо в Египет отправить — пусть посмотрят, как там народ живет. Они оттуда вернутся, глубоко любя нашу Родину».
Правда, дефицит в те годы был практически на все. Молодой специалист приезжал работать на станцию и сразу записывался во все очереди: на холодильник, на обувь, на машину, на мебель. И — ждали. Подходит очередь, а денег еще не накопил — менялись очередями.
Был у нас один парень, любил жене подарки покупать из дефицитных. Вот мы его решили однажды разыграть. Рассказали, что в Белоярке (а это поселок в пятнадцати километрах от Заречного) продают помаду для губ. Он вскинулся, помчался в Белоярку — тогда такой товар страшным дефицитом был. Там, конечно же, ничего нет... Такие вот были у нас шутки тогда.
Мы в Заречном всегда были немножко особенные. Пытались у нас однажды ввести праздник — День работника Минсредмаша, но как-то не прижилось. Потом сделали праздником День работника атомной промышленности — не прижилось опять. А вот День энергетика как тогда был очень популярным, так и поныне на Белоярской АЭС остается самым главным и любимым профессиональным праздником.
Из чисто «местных» праздновали юбилеи подразделений, дни рождения и так далее. А в 1984 году провели первый Карнавал, который стал еще одним из любимых местных праздников, причем не только для работников станции, но и для всего поселка, а затем и города Заречного. Главным инициатором Карнавала был Борис Георгиевич Иванов, он с этой идеей тогда и ко мне приходил. А я, кстати, сомневался, что наш народ пойдет на такой праздник. Оказалось, что был не прав.
Кроме дефицита была еще секретность. Каждый документ — под роспись, обязательно сдать обратно, никаких копирований. Иногда просто невозможно было работать, тайком все-таки копировали — но не для того, чтобы врагам информацию сдать, а для своей же работы. Шутили по этому поводу, кстати... Помню, мастер по главным циркуляционным насосам однажды смеялся: «Знаешь, почему у нас все чертежи по ГЦН секретные? А чтобы американцы помучались их добывать, потом все-таки выкрали бы, построили на основе этих чертежей свои аппараты — а потом с ними так же мучились бы, как мы...».
Хотя, если серьезно, то вроде бы был один случай в 80-х годах, когда прямо на территории станции поймали шпиона. Однажды в одной из делегаций был господин, который приехал к нам со специальным фотоаппаратом. У фотоаппарата два объектива было: один главный — видимый, а другой -секретный, который можно было направлять совершенно в другую сторону. На станции ведь можно фотографировать только с определенных ракурсов, а этот фотоаппарат мог сфотографировать в совершенно другом направлении. Но тогдашний заместитель директора по безопасности Буркин что-то заподозрил и сумел этого «фотографа» поймать.
Самое сильное воспоминание — это пожар на втором блоке 30 декабря 1978 года. Я был в ту ночь начальником смены, так что хлебнул по полной. Вспоминать, честно говоря, тяжело. Вообще, я тогда пошел на большой риск и в нарушение всех основных инструкций залил пароперегревательные каналы водой сразу после останова реактора. Только аварийную защиту опустили, я понял, что мы теряем воду, теряем управление блоком... А пароперегревательные каналы если осушатся, то могут выдержать только полчаса — потом начнут трескаться, что может привести к радиационной аварии.
Почему я пошел на это в нарушение всех инструкций? Потому что незадолго до аварии читал кандидатскую диссертацию Шашарина, где как раз он исследовал перевод пароперегревательных каналов с парового режима на водяной. И такую ситуацию он там описал.
Так что для меня этот момент был самым драматическим. Защита только-только сработала, на блоке еще никого нет из начальства, а ситуация критическая, надо принимать решение. Причем такое решение, которое идет вразрез с существующими инструкциями. И я рискнул, все-таки взял ответственность на себя. Потом расследование показало, что действовал я правильно, сумел не допустить выхода радиации. Но очень было сложно принять решение... Особенно в условиях, когда все приборы вышли из строя, и действовать приходилось на уровне, как говорится, интуиции. Сложность была еще в том, что подчиненные поначалу не поняли моих действий и запаниковали — пришлось рявкнуть в приказном порядке. Тем самым мы выиграли полчаса времени, пока еще не сгорели цепи управления. А уж потом вручную задвижками сумели наладить подачу воды. И тем самым окончательно сняли угрозу радиационной аварии.
В общем, сущий ад тогда творился на блоке...
И еще один момент отмечу из той аварии. Дело было под Новый год, мороз стоял просто жуткий, до минус 46 градусов дошло. Собственно говоря, мороз и стал основной причиной обрушения крыши в машинном зале и начала пожара. Так вот, незадолго до этого я как начальник смены писал инструкцию по гражданской обороне: «Ядерный удар по Белоярской АЭС в зимнее время». То есть там воссоздавалась примерно такая же ситуация: зима, мороз, разрушен корпус блока. И поэтому я знал, что все импульсные трубки у приборов (тех же манометров) будут перемерзшими, то есть показания приборов будут неправильными.
Так и получилось во время аварии. Приборы в циркуляционных водоводах начали показывать высокое давление, они уже должны лопнуть. Бежит ко мне оператор БЩУ: надо отключать циркнасосы, давление уже критическое!.. Я кричу: «Не трогать ничего! Приборы из строя вышли!..» В общем, это тогда помогло нам не кинуться в панику, не наломать дров, а то бы довели до радиационной аварии.