Иванов Владимир Викторович

Я МИФИст во втором поколении. Этот уникальный вуз был создан в 1942 году и изначально назывался Московским механическим институтом боеприпасов. Позже там был создан инженерно-физический факультет, ориентированный на работы в области атомной энергетики, куда начали отбирать лучших студентов из других вузов страны. Мой отец Виктор Иванович Иванов в то время учился в Ленинградском электротехническом институте и стал одним из тех студентов, кого перевели на новый факультет. Там он познакомился с моей мамой – Ремой Семеновной Сентюровой, учившейся на факультете вычислительной техники. Отец мамы, как и отец моего отца, погибли на войне. Дед по линии отца Иван Георгиевич Иванов погиб в самом начале войны - в августе 1941 года, дед по линии мамы Семён Данилович Сентюров был политруком партизанского отряда и погиб в 1943 году в Белоруссии. После окончания института отца оставили работать на кафедре - заниматься научной работой в области защиты от ионизирующих излучений. Маму академик М.В. Келдыш пригласил для работы в Институт прикладной математики, который работал по атомной и космической программам СССР.

Времена были непростые, но государство заботилось о молодых ученых. По указанию М.В. Келдыша для них на окраине Москвы построили дом. В квартиры поселили по одной-две семьи молодых сотрудников с детьми. На первом этаже открыли детский сад и продовольственный магазин. В этом же доме жили и уже известные ученые: В.С. Владимиров, Т. М. Энеев, М.Р. Шура-Бура, К.В. Бабенко, В.В. Русанов, О.В. Локуциевский и др. Как правило, все ученые работали в вузах. В основном это были МГУ им. М.В. Ломоносова, МФТИ и МИФИ. Во многом благодаря этим ученым был создан факультет вычислительной математики и кибернетики МГУ.

Но их реальные заслуги долгое время оставались неизвестными. И только в начале этого века в рассекреченных материалах атомного проекта СССР были опубликованы фамилии ученых, награжденных за научные исследования в области освоения атомной энергии. Среди них было и много жильцов нашего дома. 

Дети в этом доме росли в атмосфере, насыщенной наукой. И этим был определен жизненный путь многих из нас. Кроме того, тогда жизнь была более открытой. Нормальным явлением были небольшие семейные посиделки с песнями и интересными разговорами.

Основное влияние на формирование моих взглядов и интересов оказал мой отец Виктор Иванович Иванов, доктор физико-математических наук, профессор, лауреат Государственной премии СССР. Основной темой его работ была дозиметрия и защита от ионизирующих излучений. Этому направлению он посвятил всю свою жизнь, став инициатором развития в нашей стране работ по микродозиметрии. Он был очень трудолюбивым и упорным человеком, окончил школу с серебряной медалью, а институт - с дипломом отличия. Человек широкого кругозора и разносторонних интересов, он много читал, играл на мандолине и иногда даже устраивал концерты с нашим соседом - известным математиком, профессором Борисом Николаевичем Рождественским, хорошо игравшим на гитаре. Очень любил путешествовать. Как ученый он объездил практически весь мир. Любил ездить по СССР – по России, Белоруссии, Украине. Как-то мы с ним проехали от Ленинграда до Махачкалы. Он был очень доброжелательным и отзывчивым, но при этом бескомпромиссным человеком, не переносил ложь. Был справедливым и взвешенным: прежде чем принять какое-либо решение, очень хорошо его обдумывал.

С 1964 по 1967 гг. отец работал в Австрии на дипломатической работе - советником представительства СССР при МАГАТЭ. В этот период интенсивно обсуждались вопросы ограничений, связанных с ядерным оружием, что требовало взаимодействия не только дипломатов, но и ученых. При этом он никогда не прерывал свою научную работу. Его книга «Основы дозиметрии и ионизирующих излучений» являлась первой столь подробной работой на эту тему, а затем стала учебником, по которому впоследствии учились наши дозиметристы.

Отец все время стремился снова вернуться в науку, уйти на свою кафедру (кафедра №1) МИФИ, представлявшую собой полноценную научную лабораторию.

Тогда в МИФИ сложился дружный и высокопрофессиональный коллектив во главе с ректором В.Г. Кирилловым-Угрюмовым. Эти люди создавали МИФИ второго поколения. Их объединяли любовь к своему делу и работа над перспективными задачами, ведь в то время они были «впереди планеты всей!». Надо отметить, что наука хорошо финансировалась, кандидаты и доктора наук получали довольно высокую зарплату и пользовались уважением в обществе.

Отец воспитал целую плеяду высококвалифицированных специалистов в области дозиметрии, многие из которых впоследствии героически проявили себя при ликвидации аварии на Чернобыльской АЭС и были отмечены правительственными наградами: Л.А. Лебедев, А.А. Строганов, С.Г. Михеенко и др.    

После окончания школы в 1972 г. я поступил в МИФИ на факультет технической физики – «Ф». Отличительной особенностью института было то, что в нём реальные научные исследования были составной частью учебного процесса. МИФИ - одновременно научный и образовательный центр, ставший первым исследовательским вузом в СССР. Каждая специальная кафедра являлась серьезной научной лабораторией, имевшей тесные связи с научными и промышленными организациями.

С 3-го курса я начал работать на кафедре «Физика прочности». Это была уникальная кафедра, не имеющая аналогов в стране. Её основателем был известный ученый Я. Б. Фридман.  В наше время был очень сильный состав преподавателей, многие из которых пришли на преподавательскую работу из научных организаций. Я выбрал для себя направление «механика разрушения», в котором работали признанные, авторитетные ученые – профессора нашей кафедры Виктор Михайлович Маркочев и Евгений Михайлович Морозов.  

К концу обучения у меня сформировалась научная тема, которая была посвящена исследованию распространения несквозных трещин в сосудах высокого давления. Для атомной энергетики это один из основных вопросов в плане обеспечения безопасности, поскольку, понимая закономерности распространения таких трещин, можно прогнозировать ресурс установки в целом. Это направление стало основой моей дипломной работы, а позже и кандидатской диссертации.

Но поскольку прочностные задачи являются предметом особого интереса практически всех отраслей промышленности, а ученые и специалисты кафедры были широко известны в научных кругах, то и работы не ограничивались только интересами одной отрасли. Мы тесно сотрудничали и с авиационной промышленностью, и с железнодорожниками, и с организациями, занимающимися строительством магистральных трубопроводов, и др.

Но основными заказчиками были НИКИЭТ, который тогда возглавлял академик Н.А. Доллежаль, а также ВНИИАЭС, ИАЭ им. И.В. Курчатова, ФЭИ, ПНИТИ («НПО «Луч»), ВНИИНМ и другие организации Министерства среднего машиностроения.

В 1985 году мы закончили большой цикл работ по исследованию прочности материалов и элементов конструкций для реактора РБМК-1500, который вводился в эксплуатацию на Игналинской АЭС. По совокупности проведенных работ нашему коллективу - А.В. Бабенкову, Л.Л. Маринину, Г.А. Сарычеву и мне - была присуждена премия Московского комсомола.

Про аварию на Чернобыльской АЭС мы узнали из заметки в газете «Правда», из которой нельзя было оценить масштаб бедствия. Хотя сам факт публикации в главном СМИ страны свидетельствовал о серьезности положения.

Между майскими праздниками мы с группой товарищей поехали на Игналинскую АЭС и только там в общих чертах узнали, что именно произошло в Чернобыле.

За два дня до аварии я отнес в совет свою кандидатскую диссертацию, часть которой была посвящена проблемам реактора типа РБМК. Я должен был ждать очереди на защиту почти год, но внезапно все поменяли, и я узнал, что защита состоится уже через два месяца, и не на кандидатском, а на докторском совете. В ходе защиты диссертации подняли вопрос по поводу возможных ошибок прочнистов при конструировании Чернобыльской станции. Присутствовавший на защите представитель НИКИЭТ подтвердил, что все конструкции с точки зрения прочности сработали согласно расчетам.

После аварии особое внимание стали уделять подготовке оперативного персонала станций. В МИФИ под руководством А.А. Кучеренко была создана специальная лаборатория – ОНИЛ-702Т численностью примерно 100 человек, которая занималась вопросами создания систем тренировки и обучения (тренажеров) оперативного персонала АЭС. В лабораторию пригласили молодых, но перспективных вузовских выпускников различных специальностей. Структурно в состав ОНИЛ-702Т входили 10 лабораторий, работающих в различных направлениях, но решающих не только задачи подготовки оперативного персонала, а также и моделирования процессов функционирования и управления ЯЭУ, - в том числе, нештатных и аварийных ситуаций. В зоне моей ответственности были исследовательские и быстрые реакторы. В этом же направлении работали ВНИИАЭС, ФЭИ, Курчатовский институт. Это был очень интересный период, когда создавались новые системы, когда наши специалисты работали непосредственно в ФЭИ, НИИАР, на Белоярской АЭС. Сейчас очень странно слышать от некоторых руководителей и науковедов о том, что в советское время наука, образование и промышленность были отделены друг от друга.  По крайней мере, в МИФИ и в атомной отрасли такого не было.

Сейчас видно, что те идеи, которые закладывались в тренажеры, значительно опередили свое время. По сути, современные тенденции цифровизации образования в лучшем случае повторяют то, что было наработано в те годы.

Однако в 1991 году ситуация в стране резко поменялась, и тематика нашей лаборатории перестала входить в число приоритетных направлений, что отрицательно сказалось и на финансировании.

В этот же период в новой системе государственного управления наукой и образованием потребовались ученые, имеющие опыт руководства научными коллективами и понимающие вузовскую специфику. В мае 1992 г. меня пригласили работать во вновь созданное министерство, которое ведало вопросами науки и образования.

Задача ставилась таким образом. В СССР практически все ведущие вузы работали на оборонную тематику. В новой ситуации было необходимо сохранить этот потенциал и перенаправить его в гражданское русло, обеспечив связь вузов с промышленностью. С этой целью была сформирована программа «Конверсия вузов», к участию в которой были приглашены вузы, имеющие реальный научный потенциал, отобранные «по гамбургскому счету». На первом этапе таких вузов набралось чуть больше 40. Многие из них уже в наше время получили статус исследовательских университетов. Реализацией программы руководил первый замминистра науки А.Н. Тихонов.

Меня пригласили работать в этой программе, где, согласно договоренности, я должен был проработать 2-3 года и затем вернуться назад. Однако ситуация развивалась иным образом. В 1995 г. мне предложили заняться региональной научно-технической политикой. Это было новое интересное направление, и я согласился.

Надо сказать, что в то время сотрудники министерств имели гораздо больше возможностей для творческой и научной работы, как это ни парадоксально звучит. И можно было на практике проверить новые идеи в плане управления и организации научных работ. Так было на программе «Конверсия вузов», так было и при формировании и реализации региональной научно-технической политики, что в то время являлось новым научным направлением.

В 1996 г. был создан Госкомитет по науке и технологиям Российской Федерации, который в ранге вице-премьера возглавил академик В.Е. Фортов. Однажды он пригласил меня и сказал: «А вот теперь вы займетесь наукоградами. Вы ездили по предприятиям, по территориям и знаете эту тематику». Я согласился. Сначала это был отдел, но через некоторое время он был преобразован в управление региональной научно-технической политики наукоградов. Вскоре появился закон о статусе наукограда. И здесь надо отметить решающую роль двух губернаторов - В.М. Кресса (Томская область) и В. В. Сударенкова (Калужская область), а также президента Союза развития наукоградов А.В. Долголаптева.

Первым наукоградом стал Обнинск. Следующими наукоградами стали Дубна и Королев. На трех первых наукоградах были отработаны методические и организационные вопросы. Как показала практика, концепция наукоградов и сегодня не утратила своей актуальности.

В то же время был реализован ряд международных проектов в рамках программ ЕС, в ходе которых изучался опыт европейских стран по развитию инновационных территорий. У всех наукоградов была одна общая проблема – отсутствие четких стратегических ориентиров при переходе от военной тематики к гражданской. Но мы понимали, что этот период временный, нам нужно его пережить, сохранив имеющийся научно-технический потенциал. В этом заключалась наша главная задача на тот момент.

Концепция создания и развития наукоградов включала «атомные города», академические центры (Троицк, Черноголовка, Пущино), другие территории с высокой концентрацией научного и научно-технического потенциала. Кроме того, в качестве наукоградов рассматривались города, связанные с культурным наследием нашей страны. Идея заключалась в том, чтобы дать статус городам с высокой культурно-исторической составляющей, - таким, как Суздаль, Псков. В качестве пилотного проекта был выбран Петергоф, являвшийся муниципальным образованием, что было необходимым условием для присвоения статуса наукограда. В чем принципиальное отличие музея от выставки? В музеях работают ученые, для которых это такая же научная лаборатория, как и лаборатории представителей других наук - физиков, химиков и т.д. Чтобы сохранять культурное наследие, необходима соответствующая квалификация. Например, технологии, применяемые для реставрации картин, создали бы честь даже для физической лаборатории. В то время вице-премьером, курирующим науку, был петербуржец И.И. Клебанов. Он поддержал идею, и Петергоф получил статус наукограда. К сожалению, позже от идеи давать статус наукограда городам, сохраняющим культурное наследие, отказались, хотя очевидно, что это правильное и перспективное направление.

Работы в области теории инноваций, региональной научно-технической политики, развития наукоградов стали основой моей докторской диссертации.

Прошло еще несколько лет. Постоянные реформы Миннауки привели к вымыванию специалистов и перестройке всей системы на административно-бюрократические рельсы. Очевидно, что дальше оставаться в этой системе было, по крайней мере, бесперспективно. В ноябре 2002 г. я получил предложение о переходе на работу в президиум РАН на должность начальника научно-организационного управления. Не без некоторых колебаний я согласился. И вот уже почти 20 лет я работаю в этой уникальной структуре, вклад которой в мировую науку и культуру трудно переоценить. Но это уже другая тема.

Если вернуться к атомной тематике, то надо отметить, что Росатом - единственная структура, реализующая полностью инновационную цепочку: научные центры, конструкторские бюро, горнодобывающий комплекс и промышленные предприятия, а также подготовка кадров. Это позволяет Росатому расширять свою деятельность, занимая новые перспективные ниши. У отрасли есть и свои проблемы, но они решаемы. Сегодня Росатом - лидер на мировом рынке. Опыт Росатома наглядно показывает, как даже в не самых благоприятных условиях можно не только сохранить лидирующие позиции, но и обеспечить высокие темпы развития.