Журлов Павел Васильевич

Героями не рождаются

Есть такое заме­ча­тель­ное русское слово — ремесло. Вот ремеслу я и пошел учиться после окон­ча­ния «семи­летки». Посту­пил в училище города Берез­няки Пер­м­ского края, где осва­и­вал пре­муд­ро­сти про­фес­сии — аппа­рат­чика хими­че­ских про­из­вод­ств. В 1952 году мое обу­че­ние успешно завер­ши­лось, и направили меня с това­ри­щами (всего нас было 14 человек) рабо­тать в «Почто­вый ящик №5», то есть на СХК. В октябре месяце мы прибыли по месту назна­че­ния. На каком про­из­вод­стве будем рабо­тать, чем зани­маться, разу­ме­ется, даже и не дога­ды­вались. Ведь мы хоть и считались хими­ками, но прак­тику про­хо­дили на хим­за­воде по про­из­вод­ству соды, щелочи и хлора. Что-то пони­мать стали только тогда, когда освоили и сдали необ­хо­ди­мый тех­ми­ни­мум.

По сути, из химиков нас пере­про­фи­ли­ро­вали в физики. При­шлось идти повы­шать обра­зо­ва­ние дальше. Сначала в школе рабочей моло­дежи, а позже в тех­ни­куме. Учили нас хорошо, да мы и сами ста­рались. Какое-то время я даже успешно работал на инже­нер­ной долж­но­сти, но все же большую часть своей тру­до­вой био­гра­фии тру­дился аппа­рат­чи­ком. Кстати, когда я сам попро­сил тогдаш­него началь­ника цеха Юрия Тара­ка­нова назна­чить на мое место (на долж­ность смен­ного инже­нера-тех­нолога), про­хо­див­шего у меня ста­жи­ровку моло­дого пер­спек­тив­ного спе­ци­али­ста, тот руками замахал. Работай, дескать, Васи­лье­вич, у тебя здорово полу­ча­ется. Я все же настоял на своем, написал зая­в­ле­ние и просьбу мою удо­вле­тво­рили. Но в знак поощре­ния за успеш­ную работу, мне, как аппа­рат­чику, самый высокий разряд при­сво­или — седьмой!

Начи­нать всегда трудно. Осо­бенно когда от тебя требуют резуль­тата и времени на рас­качку прак­ти­че­ски нет. Рабо­тали ударно, несмо­тря на то, что очень много было ручного труда, да и условия, по правде сказать, были не сахар­ные. Все ведь только стро­и­лось. До работы доби­рались пешком. Зимой морозы, бывало, стояли до минус 50. На бегу грелись! Обо­ру­до­ва­ние мон­ти­ро­вали и запус­кали вместе со спе­ци­али­стами, при­е­хав­шими из городов Горький и Свер­д­ловск-44. Поэтому самыми яркими впе­ча­т­ле­ни­ями той поры стали для меня пуски основ­ных про­из­вод­ств. В 52-м мы пришли рабо­тать, а через год в июле уже начались пуски в экс­плу­а­та­цию, и в августе завод «выдал на-гора» первую про­дук­цию — высо­ко­о­бо­га­щен­ный уран 235.

Что каса­ется тру­до­вых будней, то оха­рак­те­ри­зо­вать их одним словом мне сложно. Всякое слу­ча­лось, осо­бенно в годы ста­но­в­ле­ния про­из­вод­ства. Это уже потом, спустя годы, все зара­бо­тало как хорошо отла­жен­ный меха­низм. Каждый знал, что ему нужно делать. Тех­ноло­гии, обо­ру­до­ва­ние, конечно, меня­лись, совер­шен­ство­вались, но мы шли уже по про­то­рен­ной дороге, имея за плечами немалый опыт. Помню, как гро­хо­тали первые машины, какой шум стоял в цехе. Уши закла­ды­вало! Заты­кали их само­дель­ными беру­шами, но они не особо помо­гали.

Слу­чались и экс­тре­маль­ные ситу­а­ции. Однажды разо­рвало вентиль, и наружу стал выры­ваться газ. Все поме­ще­ние затя­нуло туманом, ничего не видно. Нас было четверо в ту смену. Надели проти­во­газы и в этой непро­гляд­ной пелене стали искать место утечки. Из бран­д­с­пойтов нам в спины били струи воды, одно­вре­менно оса­жи­вая ско­пив­шийся газ. Нашли, все пере­крыли, и, слава богу, серьезных послед­ствий удалось избе­жать, причем, как обо­ру­до­ва­нию, так и нам. Врачи мне и всем осталь­ным ребятам потом промыли все что можно — и снаружи и внутри.

Тот вентиль, точнее, силь­фон­ную задвижку, потом заме­нили на более мощную. При­е­хала комис­сия из Москвы. Стали раз­би­раться, что да почему. Ока­за­лось, штатные вентиля не выдер­жали рабо­чего дав­ле­ния и дали слабину. Вместо них поставили уси­лен­ные клапана, и больше подоб­ных ситу­а­ций не воз­ни­кало. Премий и орденов нам, конечно, не дали, но сказали что мы молодцы, действо­вали быстро и правильно. Вот так, методом проб и ошибок, шло ста­но­в­ле­ние про­из­вод­ства.

Было ли нам страшно тогда? Мы даже и не обсу­ждали эту тему, по-моему. Совру, если скажу, что лично я не испы­ты­вал страха. Конечно, боялся. Но ведь так часто и бывает, что страх пере­си­ли­ва­ешь, когда знаешь, что нужно сделать дело. Мы все после того случая как-то воз­му­жали. Такие ситу­а­ции на самом деле зака­ляют, но и дают понять, что с атомным про­из­вод­ством шутить нельзя.

Во время пуска основ­ных кор­пу­сов завода при­ез­жал сам ака­демик Кикоин. Диф­фу­зи­он­ные машины — это его тема. Хороший был мужик. Ходил, смотрел, под­ска­зы­вал, совето­вал. С ним я позна­ко­мился прямо в цехе в про­цессе работы. Помню один эпизод. Поманил он меня к себе рукой. Подхожу. Кикоин говорит: «Посмо­трите, вот там сиг­наль­ная лам­почка заго­ре­лась. Узнайте в чем причина». Выяс­ни­лось, что ничего серьез­ного, просто ком­прес­сора оста­но­ви­лись, но ака­демик, выходит, все замечал. При­ез­жал к нам и леген­дар­ный министр Мин­сред­маша Ефим Слав­ский. Говорят, что за крепким словцом Ефим Пав­ло­вич в карман, при­ве­дись случай, не лазил, но с нами про­стыми рабо­чими он был кор­рек­тен, общался всегда по-свойски, как с равными.

Само собой наша жизнь не огра­ни­чи­ва­лась одной только работой. Мы ж молодые были, поэтому и спортом зани­мались и твор­че­ством. Худо­же­ствен­ная само­де­я­тель­ность очень попу­лярна была. Зани­маться в кружки мы ходили в клуб «Родина», который постро­или неда­леко от общежи­тия, где мы жили. Я пел в хоре. Иногда, даже сольно пел, но наш руко­во­ди­тель мне посто­янно заме­ча­ния делал. Дело в том, что я, когда пел, непро­из­вольно начинал ногой в такт музыке при­топ­ты­вать, а это, как он считал, для солиста не при­ем­лемо (смеется). Зато в спорте я ногам давал волю. Очень любил легкую атлетику, футбол. Стадион тоже был не так далеко. Возьмем с това­ри­щами по общаге мяч, и пошли пылить! За завод на сорев­но­ва­ниях посто­янно и бегали, и прыгали, и играли. Могу назвать Гри­го­рия Куз­не­цова, Идриса Хаса­нова, Николая Силкина, и много других друзей-това­ри­щей. Мы и рабо­тали вместе и отды­хали. Молодые были, жизнь бурлила, и, несмо­тря на бытовую неустро­ен­ность, жили весело.

Многие страны мира отка­зы­ва­ются от ядерной отрасли, моти­ви­руя этот отказ ката­стро­фи­че­скими послед­стви­ями аварий на АЭС. Я не раз­де­ляю эту точку зрения. Атомная энер­гетика может быть безо­пас­ной. Дока­за­тель­ством тому наши АЭС, наши тех­ноло­гии, научные раз­ра­ботки, правила безо­пас­но­сти. Нам при­во­дят в пример аварии в Чер­но­быле и Фуку­симе. Но эти случаи лишний раз напо­ми­нают и говорят о том, что к атомной энер­гетике нужно под­хо­дить ответ­ственно, про­счи­ты­вать воз­мож­ные нештат­ные ситу­а­ции, соблю­дать правила безо­пас­ной экс­плу­а­та­ции. Мое мнение, что наши АЭС самые безо­пас­ные и надеж­ные в мире, а совре­мен­ная атомная энер­гетика при правиль­ном подходе намного пер­спек­тив­нее и эколо­ги­че­ски чище всех прочих. Этот факт должен спо­соб­ство­вать ее раз­ви­тию. А пре­пят­ствие и недо­ве­рие к атомной энер­гетике, а с ними и страх, воз­ни­кают при отсут­ствии должных знаний и объек­тив­ной инфор­ма­ции о ней.