Веселовский Анатолий Васильевич

Закон Сарова: о работе — ни слова!

В феврале 1955 года нас, трех сту­ден­тов 5 курса факуль­тета «Воо­ру­же­ние само­летов» Москов­ского ави­а­ци­он­ного инсти­тута, вызвали в кабинет декана, где пред­стави­тель кад­ро­вой службы Мин­сред­маша пред­ло­жил нам запол­нить объеми­стые анкеты. На вопросы, где и чем мы будем зани­маться, он не отвечал. А когда мы попы­тались узнать наше рас­пре­де­ле­ние, декан ответил: «Это орга­ни­за­ция, которая по спе­ци­аль­ному решению прави­тель­ства СССР может брать к себе на работу «где сочтет» и «кого сочтет».

Таким образом, о назна­че­нии в п/я №590 мы узнали лишь после защиты диплома в марте 1956 года, а 12 апреля 1956 года я уже был в зачи­с­лен в сектор 9 КБ-11 (внешних испы­та­ний).

Нас, одно­вре­менно при­е­хав­ших на место работы молодых спе­ци­али­стов, набра­лось 35 или 40. Собрались мы в каби­нете заме­сти­теля дирек­тора КБ-11 по кадрам А. М. Хме­лев­цова. Про­читали мою спе­ци­али­за­цию — бомбо-тор­педно-реак­тив­ное воо­ру­же­ние само­летов. Спра­ши­вают: «Ты там что-нибудь под­ве­ши­вал?». «Из нас гото­вили кон­струк­то­ров уста­но­вок для бом­бо­мета­ния, стрельбы РС и пуска торпед», — отвечаю я. «Значит, пойдешь в 9-й сектор».

После офор­м­ле­ния доку­мен­тов и про­пуска я пред­стал перед началь­ни­ком 9-го сектора. Тот, узнав, что я инженер-элек­тро­ме­ха­ник, вызвал началь­ника отдела В. П. Буянова и передал меня «из рук в руки». Меня пред­ставили кол­лек­тиву отдела, где тру­ди­лось 7-8 опытных спе­ци­али­стов, осталь­ные были такими же моло­дыми, как и я.

Нас озна­ко­мили с руко­во­дя­щими доку­мен­тами по режиму секрет­но­сти, прави­лами вну­трен­него рас­по­рядка, дис­по­зи­цией отде­ле­ния, инсти­тута и опытных заводов. После офор­м­ле­ния допуска к доку­мен­там высшего звена секрет­но­сти («Особая папка») через 2-3 недели после начала работы нам прочли лекцию по элек­тро­схеме «изделия РДС-3» и свозили на пло­щадку №9, где пока­зали макет этой атомной бомбы. Работы было очень много, а людей мало, поэтому нам сразу пред­ло­жили писать инструк­ции «окон­ча­тель­ной сборки» на модер­ни­зи­ро­ван­ную «насто­я­щую водо­род­ную» РДС-37, руко­вод­ству­ясь старым доку­мен­том на «немо­дер­ни­зи­ро­ван­ную».

Если что-то было непо­нятно, я обра­щался к заме­сти­телю началь­ника отдела В. П. Алушеву. Утвер­ждал доку­мент лично у глав­ного кон­струк­тора КБ-11 ака­демика Ю. Б. Хари­тона, на его вопросы ответил довольно четко.

Учились мы в ходе работ рядом с опыт­ными спе­ци­али­стами. Правда, для осво­е­ния нового изме­ри­тельно-про­ве­роч­ного стенда ПО-21, осна­щен­ного спе­ци­аль­ными дву­х­у­ров­не­выми осцил­ло­гра­фами, осцил­ло­гра­фи­че­ским изме­ри­те­лем времени (раз­ра­ботки АН СССР), счет­чи­ками Гейгера-Мюллера и новым блоком авто­ма­тики для ини­ци­и­ро­ва­ния ЯЗ группа из трех человек была деле­ги­ро­вана в Москву, в КБ-25 (ныне ВНИИА им. Н. Л. Духова). Потре­бо­ва­лось сдать кучу зачетов по безо­пас­но­сти каждого вида работ с «изде­ли­ями», а кроме того — полу­чить еще и «книжку взрыв­ника». Каждый из нас осва­и­вал про­граммы и сдавал зачеты само­сто­я­тельно, без всяких шпар­га­лок и под­ска­зок. Это вос­пи­ты­вало в нас чувство ответ­ствен­но­сти, которое очень при­го­ди­лось в даль­нейшей работе.

Через три месяца после этого я поехал на Семи­па­ла­тин­ский полигон в составе группы «линей­щи­ков»: мы гото­вили линию подрыва ядер­ного заряда, уста­на­в­ли­ва­е­мого на 100-мет­ро­вой вышке. Следует отметить, что работа на поли­го­нах спла­чи­вала кол­лек­тив испы­та­те­лей: все пони­мали, что мы делаем важное госу­дар­ствен­ное дело, от нас зависит обо­ро­нос­по­соб­ность страны. Поэтому рабо­тали добро­со­вестно, порой целыми сутками без отдыха. Жили в небла­го­при­ят­ных бытовых усло­виях (двух­ъ­я­рус­ные кровати, туалет типа «сортир», несве­жая питье­вая вода, повы­шен­ный ради­а­ци­он­ный фон). Тогда еще не было норм ради­а­ци­он­ной безо­пас­но­сти — первая НРБ-62 поя­ви­лась только в 1962 году, когда воз­душ­ные и наземные испы­та­ния ЯЗ были запре­щены.

Нас не делили на «началь­ни­ков» и «под­чи­нен­ных». К пред­се­да­телю Гос­ко­мис­сии — началь­нику ГУОК МСН генерал-лейте­нанту Н. И. Павлову (в прошлом — заме­сти­телю Л. П. Берии), так же, как и к научным руко­во­ди­те­лям испы­та­ний ака­демику Ю. Б. Хари­тону и доктору тех­ни­че­ских наук Е. А. Негину, можно было обра­титься по любому вопросу. Пере­писка и теле­фон­ные связи с родными были запре­щены, но руко­во­ди­тели не отка­зы­вали нам в просьбе позво­нить домой по прави­тель­ствен­ной ВЧ-связи и узнать семейные новости.

Све­де­ния по испы­та­ниям ракет­ных ком­плек­сов мы докла­ды­вали по ВЧ-связи руко­вод­ству КБ-11, ведущим спе­ци­али­стам ГУОК МСМ, ведущим спе­ци­али­стам главка или заме­сти­телю началь­ника главка — для доклада заме­сти­телю мини­стра. При­ез­жая домой и в Москву, мы лично докла­ды­вали обо всем глав­ному кон­струк­тору КБ. Мы сво­бодно общались с глав­ными инже­не­рами, гене­ра­лами и даже мар­ша­лами — незави­симо от «табеля о рангах».

Объем работ был так велик, так высока была пер­со­наль­ная ответ­ствен­ность, что человек ста­но­вился опытным спе­ци­али­стом за два с поло­ви­ной — три года. Работы на испы­та­ниях (на заводе, пло­щад­ках, поли­го­нах), под­го­товка объек­тов испы­та­ний, реги­стра­ция и обра­ботка резуль­та­тов испы­та­ний, напи­са­ние ответ­ствен­ных отчетов, по которым образцы ЯБП при­ни­мались на воо­ру­же­ние, — все это наглядно пока­зы­вало, на что спо­со­бен тот или иной испол­ни­тель. Поэтому карьера каждого сотруд­ника зави­села от его личных спо­соб­но­стей.

К сожа­ле­нию, сегодня про­дви­же­ние по службе часто свя­зы­вают с кумов­ством: «Если папа началь­ник — то и сын в под­ма­сте­рьях ходить не должен». Само­от­вер­жен­ность на работе сейчас не в моде, поэтому и про­из­во­ди­тель­ность труда у нас в 4-5 раз ниже, чем в США. В наше время при выпол­не­нии ответ­ствен­ного задания на часы не смо­трели, — лишь бы выпол­нить!

Друг друга мы при­вет­ство­вали по-русски: крепким руко­по­жа­тием. Как обра­щаться — на «вы» или на «ты» — это зави­село от уровня вос­питан­но­сти чело­века. Напри­мер, трижды Герой Соц­труда, ака­демик АН СССР, депутат пяти созывов Вер­хов­ного Совета СССР Ю. Б. Харитон неиз­менно ко всем обра­щался только на «вы», — что, без­у­словно, льстило каждому, поскольку ака­демик всегда под­чер­ки­вал свое ува­же­ние к собе­сед­нику. Первый заме­сти­тель глав­ного кон­струк­тора, лауреат Ленин­ской и двух Госу­дар­ствен­ных премий Ю. Н. Мирохин обра­щался к сотруд­ни­кам на «ты», и это было своего рода выра­же­нием това­ри­ще­ства, даже дружбы. Словом, стиль общения был как в нор­маль­ном циви­ли­зо­ван­ном обще­стве: фами­льяр­ность, окрики, нецен­зур­ная брань, как правило, отсут­ство­вали даже при разного рода «раз­би­ра­тель­ствах».

Учи­ты­вая высокую заня­то­сть, руко­во­ди­тели курили, в основ­ном, в своих каби­нетах. Высшее руко­вод­ство обедало или в «гене­раль­ской столо­вой», учре­жден­ной еще первым дирек­то­ром КБ-11 П. М. Зер­но­вым, или дома в семей­ном кругу. Осталь­ные питались в общих столо­вых, соо­ру­жен­ных по сосед­ству, либо в рабочих зданиях под­раз­де­ле­ний КБ.

Поскольку наша дея­тель­ность была связана с боль­шими секретами, о ней, как правило, не гово­рили. Поэтому раз­го­воры могли быть самые раз­но­об­разные, но только не о работе.

В то время пре­стиж­ными считались победа в соц­со­рев­но­ва­нии, успехи в спор­тив­ных состя­за­ниях и олим­пи­а­дах под­раз­де­ле­ния, КБ, инсти­тута, а также пер­вен­ство в раз­лич­ных кон­кур­сах.

Празд­ники дели­лись на офи­ци­аль­ные (1 мая, 7 ноября, 8 марта, Новый год, День науки) и нео­фи­ци­аль­ные — юбилеи, выезды на природу с шаш­лы­ками, рыбалки и походы.

Награды и звания обсу­ждались на НТС под­раз­де­ле­ния. Учи­ты­вались каче­ство, новизна, полез­ность выпол­нен­ной работы. Резуль­таты голо­со­ва­ния выно­си­лись на более высокий уровень НТС: КБ, инсти­тута.

До 1953 года сотруд­ники никуда не ездили во время отпуска: была доплата 100 про­цен­тов плюс свой пан­си­о­нат. За «зону» шла доплата в размере 20 про­цен­тов. Тогда и род­ствен­ни­ков нельзя было при­гла­сить в гости. Сейчас допус­ка­ется приезд только близких род­ствен­ни­ков, если для этого имеются веские причины.

Были и огра­ни­че­ния на выезд за рубеж. Выезд был закрыт на 5 лет при допуске «сов. секретно» и на 10 лет — при допуске особой важ­но­сти.

Сотруд­ни­ков ВНИИЭФ обслу­жи­вала 2-ая город­ская поли­кли­ника (КБ-50 ФМБА). Люди, ушедшие на пенсию по 1-му списку, тоже поль­зо­вались этой поли­кли­ни­кой. Во ВНИИЭФ в черте зоны есть пан­си­о­нат с лечебно-про­фи­лак­ти­че­ской лечеб­ни­цей. С недав­него времени по ини­ци­а­тиве Совета вете­ра­нов ВНИИЭФ открыты «Центр здо­ро­вья» для взро­с­лых (при поли­кли­нике №2) и «Центр здо­ро­вья» для детей (при детской поли­кли­нике на ул. Герцена).

Рабо­тают у нас люди тра­ди­ци­онно остро­умные. Приведу два анек­дота из саров­ской жизни.

Первый. В Саров­ском мона­стыре в 1951 и 1953 годах по ини­ци­а­тиве началь­ника объекта гене­рала КГБ Алек­сан­дрова было взо­рвано два собора (якобы они служили ори­ен­ти­рами для аме­ри­кан­ских бом­бар­ди­ро­вок). Руко­во­ди­тель взрыв­ных работ через два года потерял глаз при взрыве элек­тро­дето­на­тора от ЯЗ при сна­ря­же­нии ЯЗ на лесной пло­щадке. Веру­ю­щие тут же вос­клик­нули: «Бог наказал!».

Второй. В 1908 году Саров посетил царь Николай II с семейством, тогда же был кано­ни­зи­ро­ван святой Серафим Саров­ский и открыт собор его имени. Царица иску­па­лась у ближней Пустынки святого Сера­фима, после чего у нее родился дол­го­ждан­ный сын Алексей (будущий наслед­ник пре­стола). Однако в Ипа­тьев­ском доме в Ека­те­рин­бурге все окон­чи­лось весьма пла­чевно.

Когда меня спра­ши­вают, бывал ли я в экс­тре­маль­ных ситу­а­циях, я отвечаю: два раза. Первый раз, в 2007 году, это был ура­ган­ный ветер в районе КПП №5, повалив­ший 2 гектара сто­лет­них сосен в два обхвата. Второй раз -сильный лесной пожар вокруг зоны в 2010 году, на тушение кото­рого, кроме сотруд­ни­ков МЧС, была моби­ли­зо­вана моло­дежь инсти­тута.