Веселовский Анатолий Васильевич

Закон Сарова: о работе — ни слова!

В фев­рале 1955 года нас, трех сту­ден­тов 5 курса факуль­тета «Вооруже­ние само­ле­тов» Мос­ков­ского авиаци­он­ного инсти­тута, вызвали в каби­нет декана, где пред­ста­ви­тель кад­ро­вой службы Мин­сред­маша пред­ложил нам запол­нить объеми­стые анкеты. На вопросы, где и чем мы будем заниматься, он не отве­чал. А когда мы попыта­лись узнать наше рас­пре­де­ле­ние, декан отве­тил: «Это орга­ни­за­ция, кото­рая по спе­ци­аль­ному реше­нию пра­ви­тельства СССР может брать к себе на работу «где сочтет» и «кого сочтет».

Таким обра­зом, о назна­че­нии в п/я №590 мы узнали лишь после защиты диплома в марте 1956 года, а 12 апреля 1956 года я уже был в зачис­лен в сек­тор 9 КБ-11 (внеш­них испыта­ний).

Нас, одно­временно при­е­хавших на место работы моло­дых спе­ци­а­ли­стов, набра­лось 35 или 40. Собра­лись мы в каби­нете заме­сти­теля дирек­тора КБ-11 по кад­рам А. М. Хме­левцова. Про­чи­тали мою спе­ци­а­ли­за­цию — бомбо-торпедно-реак­тив­ное вооруже­ние само­ле­тов. Спраши­вают: «Ты там что-нибудь под­веши­вал?». «Из нас гото­вили кон­струк­то­ров уста­но­вок для бом­боме­та­ния, стрельбы РС и пуска торпед», — отве­чаю я. «Зна­чит, пой­дешь в 9-й сек­тор».

После оформ­ле­ния докумен­тов и про­пуска я пред­стал перед началь­ни­ком 9-го сек­тора. Тот, узнав, что я инже­нер-элек­троме­ха­ник, вызвал началь­ника отдела В. П. Буя­нова и пере­дал меня «из рук в руки». Меня пред­ста­вили кол­лек­тиву отдела, где тру­ди­лось 7-8 опыт­ных спе­ци­а­ли­стов, осталь­ные были такими же моло­дыми, как и я.

Нас озна­комили с руко­во­дящими докумен­тами по режиму сек­рет­но­сти, пра­ви­лами внут­рен­него рас­по­рядка, диспо­зицией отде­ле­ния, инсти­тута и опыт­ных заво­дов. После оформ­ле­ния допуска к докумен­там высшего звена сек­рет­но­сти («Осо­бая папка») через 2-3 недели после начала работы нам про­чли лекцию по элек­тро­схеме «изде­лия РДС-3» и сво­зили на площадку №9, где пока­зали макет этой атом­ной бомбы. Работы было очень много, а людей мало, поэтому нам сразу пред­ложили писать инструкции «окон­ча­тель­ной сборки» на модер­ни­зи­ро­ван­ную «насто­ящую водо­род­ную» РДС-37, руко­вод­ству­ясь ста­рым докумен­том на «немо­дер­ни­зи­ро­ван­ную».

Если что-то было непо­нятно, я обращался к заме­сти­телю началь­ника отдела В. П. Алу­шеву. Утвер­ждал документ лично у глав­ного кон­струк­тора КБ-11 ака­демика Ю. Б. Хари­тона, на его вопросы отве­тил довольно четко.

Учи­лись мы в ходе работ рядом с опыт­ными спе­ци­а­ли­стами. Правда, для осво­е­ния нового изме­ри­тельно-про­ве­роч­ного стенда ПО-21, оснащен­ного спе­ци­аль­ными двух­уров­не­выми осцил­лографами, осцил­лографи­че­ским изме­ри­те­лем времени (раз­ра­ботки АН СССР), счет­чи­ками Гейгера-Мюл­лера и новым бло­ком авто­ма­тики для иници­и­ро­ва­ния ЯЗ группа из трех чело­век была делеги­ро­вана в Москву, в КБ-25 (ныне ВНИИА им. Н. Л. Духова). Потре­бо­ва­лось сдать кучу заче­тов по без­опас­но­сти каж­дого вида работ с «изде­ли­ями», а кроме того — полу­чить еще и «книжку взрыв­ника». Каж­дый из нас осва­и­вал программы и сда­вал зачеты само­сто­я­тельно, без вся­ких шпарга­лок и под­ска­зок. Это воспи­ты­вало в нас чув­ство ответ­ствен­но­сти, кото­рое очень при­го­ди­лось в даль­нейшей работе.

Через три месяца после этого я поехал на Семи­па­ла­тин­ский полигон в составе группы «линейщи­ков»: мы гото­вили линию под­рыва ядер­ного заряда, уста­нав­ли­ва­емого на 100-мет­ро­вой вышке. Сле­дует отме­тить, что работа на полиго­нах спла­чи­вала кол­лек­тив испыта­те­лей: все понимали, что мы делаем важ­ное госу­дар­ствен­ное дело, от нас зави­сит обо­ро­но­спо­соб­ность страны. Поэтому рабо­тали доб­ро­со­вестно, порой целыми сут­ками без отдыха. Жили в неблагопри­ят­ных быто­вых усло­виях (двухъярус­ные кро­вати, туа­лет типа «сор­тир», несвежая питье­вая вода, повышен­ный ради­аци­он­ный фон). Тогда еще не было норм ради­аци­он­ной без­опас­но­сти — пер­вая НРБ-62 появи­лась только в 1962 году, когда воз­душ­ные и назем­ные испыта­ния ЯЗ были запрещены.

Нас не делили на «началь­ни­ков» и «под­чи­нен­ных». К пред­се­да­телю Гос­комис­сии — началь­нику ГУОК МСН гене­рал-лей­те­нанту Н. И. Пав­лову (в прошлом — заме­сти­телю Л. П. Берии), так же, как и к науч­ным руко­во­ди­те­лям испыта­ний ака­демику Ю. Б. Хари­тону и док­тору тех­ни­че­ских наук Е. А. Негину, можно было обра­титься по любому вопросу. Пере­писка и теле­фон­ные связи с род­ными были запрещены, но руко­во­ди­тели не отка­зы­вали нам в просьбе позво­нить домой по пра­ви­тельствен­ной ВЧ-связи и узнать семей­ные ново­сти.

Све­де­ния по испыта­ниям ракет­ных комплек­сов мы докла­ды­вали по ВЧ-связи руко­вод­ству КБ-11, ведущим спе­ци­а­ли­стам ГУОК МСМ, ведущим спе­ци­а­ли­стам главка или заме­сти­телю началь­ника главка — для доклада заме­сти­телю мини­стра. При­езжая домой и в Москву, мы лично докла­ды­вали обо всем глав­ному кон­струк­тору КБ. Мы сво­бодно обща­лись с глав­ными инже­не­рами, гене­ра­лами и даже марша­лами — неза­ви­симо от «табеля о рангах».

Объем работ был так велик, так высока была пер­со­наль­ная ответ­ствен­ность, что чело­век ста­но­вился опыт­ным спе­ци­а­ли­стом за два с поло­ви­ной — три года. Работы на испыта­ниях (на заводе, площад­ках, полиго­нах), подго­товка объек­тов испыта­ний, реги­страция и обра­ботка результа­тов испыта­ний, напи­са­ние ответ­ствен­ных отче­тов, по кото­рым образцы ЯБП при­нима­лись на вооруже­ние, — все это наглядно пока­зы­вало, на что спо­со­бен тот или иной испол­ни­тель. Поэтому карьера каж­дого сотруд­ника зави­села от его лич­ных спо­соб­но­стей.

К сожа­ле­нию, сегодня про­движе­ние по службе часто свя­зы­вают с кумов­ством: «Если папа началь­ник — то и сын в под­ма­сте­рьях ходить не должен». Само­от­вержен­ность на работе сей­час не в моде, поэтому и про­из­во­ди­тель­ность труда у нас в 4-5 раз ниже, чем в США. В наше время при выпол­не­нии ответ­ствен­ного зада­ния на часы не смот­рели, — лишь бы выпол­нить!

Друг друга мы при­вет­ство­вали по-рус­ски: креп­ким рукопожа­тием. Как обращаться — на «вы» или на «ты» — это зави­село от уровня воспи­тан­но­сти чело­века. Напри­мер, три­жды Герой Соц­труда, ака­демик АН СССР, депу­тат пяти созывов Вер­хов­ного Совета СССР Ю. Б. Хари­тон неизменно ко всем обращался только на «вы», — что, без­условно, льстило каж­дому, поскольку ака­демик все­гда под­чер­ки­вал свое уваже­ние к собе­сед­нику. Пер­вый заме­сти­тель глав­ного кон­струк­тора, лау­реат Ленин­ской и двух Госу­дар­ствен­ных премий Ю. Н. Миро­хин обращался к сотруд­ни­кам на «ты», и это было сво­его рода выраже­нием това­рище­ства, даже дружбы. Сло­вом, стиль обще­ния был как в нормаль­ном циви­ли­зо­ван­ном обще­стве: фами­льяр­ность, окрики, нецен­зур­ная брань, как пра­вило, отсут­ство­вали даже при раз­ного рода «раз­би­ра­тельствах».

Учи­ты­вая высо­кую заня­тость, руко­во­ди­тели курили, в основ­ном, в своих каби­не­тах. Высшее руко­вод­ство обе­дало или в «гене­ральской сто­ло­вой», учре­жден­ной еще пер­вым дирек­то­ром КБ-11 П. М. Зер­но­вым, или дома в семей­ном кругу. Осталь­ные пита­лись в общих сто­ло­вых, сооружен­ных по сосед­ству, либо в рабо­чих зда­ниях под­раз­де­ле­ний КБ.

Поскольку наша дея­тель­ность была свя­зана с большими сек­ре­тами, о ней, как пра­вило, не гово­рили. Поэтому разго­воры могли быть самые раз­но­об­раз­ные, но только не о работе.

В то время пре­стиж­ными счи­та­лись победа в соц­со­рев­но­ва­нии, успехи в спор­тив­ных состя­за­ниях и олимпи­а­дах под­раз­де­ле­ния, КБ, инсти­тута, а также пер­вен­ство в раз­лич­ных кон­кур­сах.

Празд­ники дели­лись на офици­аль­ные (1 мая, 7 ноября, 8 марта, Новый год, День науки) и неофици­аль­ные — юби­леи, выезды на при­роду с шаш­лы­ками, рыбалки и походы.

Награды и зва­ния обсуж­да­лись на НТС под­раз­де­ле­ния. Учи­ты­ва­лись каче­ство, новизна, полез­ность выпол­нен­ной работы. Результаты голо­со­ва­ния выно­си­лись на более высо­кий уро­вень НТС: КБ, инсти­тута.

До 1953 года сотруд­ники никуда не ездили во время отпуска: была доплата 100 процен­тов плюс свой пан­си­о­нат. За «зону» шла доплата в размере 20 процен­тов. Тогда и род­ствен­ни­ков нельзя было при­гла­сить в гости. Сей­час допус­ка­ется при­езд только близ­ких род­ствен­ни­ков, если для этого имеются вес­кие при­чины.

Были и огра­ни­че­ния на выезд за рубеж. Выезд был закрыт на 5 лет при допуске «сов. сек­ретно» и на 10 лет — при допуске осо­бой важ­но­сти.

Сотруд­ни­ков ВНИ­ИЭФ обслужи­вала 2-ая город­ская поли­кли­ника (КБ-50 ФМБА). Люди, ушед­шие на пен­сию по 1-му списку, тоже поль­зо­ва­лись этой поли­кли­ни­кой. Во ВНИ­ИЭФ в черте зоны есть пан­си­о­нат с лечебно-профи­лак­ти­че­ской лечеб­ницей. С недав­него времени по иници­а­тиве Совета вете­ра­нов ВНИ­ИЭФ открыты «Центр здо­ро­вья» для взрос­лых (при поли­кли­нике №2) и «Центр здо­ро­вья» для детей (при дет­ской поли­кли­нике на ул. Герцена).

Рабо­тают у нас люди тра­дици­онно ост­ро­ум­ные. При­веду два анек­дота из саров­ской жизни.

Пер­вый. В Саров­ском мона­стыре в 1951 и 1953 годах по иници­а­тиве началь­ника объекта гене­рала КГБ Алек­сан­дрова было взо­рвано два собора (якобы они служили ори­ен­ти­рами для аме­ри­кан­ских бом­бар­ди­ро­вок). Руко­во­ди­тель взрыв­ных работ через два года поте­рял глаз при взрыве элек­тро­де­то­на­тора от ЯЗ при сна­ряже­нии ЯЗ на лес­ной площадке. Верующие тут же вос­клик­нули: «Бог нака­зал!».

Вто­рой. В 1908 году Саров посе­тил царь Нико­лай II с семейством, тогда же был кано­ни­зи­ро­ван свя­той Серафим Саров­ский и открыт собор его имени. Царица искупа­лась у ближ­ней Пустынки свя­того Серафима, после чего у нее родился долго­ждан­ный сын Алек­сей (будущий наслед­ник пре­стола). Однако в Ипа­тьев­ском доме в Ека­те­рин­бурге все окон­чи­лось весьма пла­чевно.

Когда меня спраши­вают, бывал ли я в экс­тремаль­ных ситу­ациях, я отве­чаю: два раза. Пер­вый раз, в 2007 году, это был ураган­ный ветер в районе КПП №5, пова­ливший 2 гек­тара сто­лет­них сосен в два обхвата. Вто­рой раз -силь­ный лес­ной пожар вокруг зоны в 2010 году, на туше­ние кото­рого, кроме сотруд­ни­ков МЧС, была моби­ли­зо­вана моло­дежь инсти­тута.