ГДР глазами геолога
Наиболее тесное и плодотворное сотрудничество СССР было с восточной частью Германии, которая в октябре 1949 г. была провозглашена в качестве самостоятельного государства — Германской Демократической Республики (ГДР). Одними из первых в сферу этого сотрудничества были вовлечены геологи. Особый интерес для их деятельности представляло выявление перспектив рудоносности и, в первую очередь, ураноносности территории ГДР.
О том, что эти перспективы весьма благоприятны, свидетельствовали многие признаки, как прямые, так и косвенные. Для выяснения возможных направлений сотрудничества в области поисков и разведки промышленных концентраций урана на территории ГДР из Москвы туда была направлена комиссия во главе с академиком В. И. Смирновым еще до провозглашения государства ГДР. Формально эта территория значилась как Советская зона оккупации Германии. Уже тогда в Рудных горах, в районе Обершлема-Альберода, была начата проходка экспериментальных горных выработок. Работы проводились под эгидой Советской военной администрации в условиях весьма ограниченного использования наших специалистов. Эти работы дали серьезный положительный результат, так как проводились фактически, как оказалось, на площади крупного месторождения урана.
После провозглашения ГДР с ее правительством было заключено соглашение о совместном проведении работ по поискам, разведке и добыче полезного ископаемого. Для этого было создано специализированное предприятие — Советско-Германское акционерное общество «Висмут», управляющееся совместной администрацией и использовавшее технических специалистов как ГДР, так и СССР. Поисково-разведочные работы привели к выявлению новых ураноносных площадей и расширению фронта работ. Возникла потребность в привлечении с нашей стороны не только опытных, но и молодых специалистов, окончивших вузы горно-геологического профиля. И такие специалисты прибывали по мере необходимости. Вновь прибывшие товарищи планомерно приходили на смену тем, кто отработал установленный срок.
Я работал в ГДР в качестве специалиста геологического профиля дважды. Первый раз — по окончании Ленинградского горного института. Затем я выехал на Родину в связи с поступлением в очную аспирантуру на кафедре геологии месторождений полезных ископаемых Ленинградского горного института. После окончания аспирантуры и защиты кандидатской диссертации я был приглашен для работы в ГДР вторично, уже по инициативе руководства загранпредприятия.
В течение первого срока пребывания в ГДР мне пришлось поработать на двух объектах. Сначала это был район наличия урановых месторождений жильного типа в Саксонских Рудных горах. Рудная минерализация приурочена там к останцам кровли и экзоконтактам Айбенштокского (Карлсбадского) гранитоидного массива. Управление и административные службы объекта дислоцировались в г. Ауэ. Территориально в сферу деятельности объекта входили месторождения уже упоминавшегося района Обершлема-Альберода, где рудная минерализация была вскрыта горными выработками еще во второй половине 1940-х гг. По прошествии 10 лет с помощью эксплуатационно-разведочных работ ореол развития рудной минерализации был значительно расширен как на флангах, так и на глубину. Глубина проходки отдельных выработок достигала 1,5-1,6 км.
И вообще, в 1955-1957 гг. это был самый мощный на территории ГДР объект по добыче полезного ископаемого. За время проведения работ здесь были основательно проработаны вопросы технологии всего процесса получения металла, включая методику подсчета запасов. Последняя была оригинальной: подсчитывалось количество руды и металла не на объем горной массы, а на один квадратный метр жильной площади. Этому благоприятствовали выдержанность рудных тел (жил) и содержание в них урана. В связи с разработкой методики подсчета запасов нельзя не упомянуть имени главного геолога В. В. Токарева, представителя Дальневосточной геологической школы. Он привлекался к работе на объекте неоднократно и за свой труд удостоился особого расположения руководства загранпредприятия, которое способствовало в деле трудоустройства специалиста после окончания загранкомандировки. Местом его работы стала одна из геологических организаций в г. Ленинграде.
Наряду с планомерными эксплуатационно-разведочными работами силами объекта проводились поиски новых рудоносных участков, предварявшиеся масштабной геологической съемкой. Эти задачи решала геолого-съемочная партия (ГСП), в штат которой я был зачислен по прибытии в ГДР. В то время ГСП проводила геологическую съемку с попутными поисками масштаба 1:10000 на площади в районе г. Шнееберг, несколько западнее его. Воспоминания об этой работе — самые добрые. Во-первых, это была живая и интересная работа, связанная с регулярным выездом «в поле». А там —документация горных выработок: канав и шурфов. Эти выработки проходились по сети, соответствующей масштабу съемки, а в случае необходимости эта сеть, где нужно, сгущалась. С проходкой канав и шурфов задержки не было: в ГСП было достаточно рабочих. Наш персонал — геологи, геофизики и другие — добирался из Ауэ к месту работы на автомашинах типа ГАЗ-67. Рабочие же прибывали каждый своим путем: кто-то на принадлежащих объекту автобусах, кто-то на мотоциклах. У немцев в то время мотоцикл был самым распространенным средством передвижения. За хорошую работу рабочих периодически награждали ценными подарками, среди которых нередко значились и мотоциклы. Невольно приходится вспоминать, что у нас на Родине в советские времена самым ходовым подарком были почетные грамоты.
Во-вторых, в процессе документации горных выработок неизбежным было общение с рабочими. А это — и форсированное получение языковой практики, и знакомство с особенностями менталитета германского народа, с которым всего лишь 10 лет назад мы победоносно завершили одну из кровопролитнейших войн на земле. У меня как у участника Великой Отечественной войны — бывшего партизана - уже сложилось какое-то мнение о немцах. Это мнение не было исключительно негативным. Ведь во время войны немцы были разные: и те, которые убивали охотно, и те, которые делали это, выполняя приказ. К нам, хоть нечасто, но все-таки переходили добровольно (сдавались в плен) немцы, которым затеянная Гитлером война была ненавистна. В процессе непосредственного общения я увидел, что немцы в основной своей массе — работящий и сугубо дисциплинированный народ. Например, те же проходчики горных выработок работали, как у нас говорят, от звонка и до звонка. По заведенному распорядку было положено 50 минут работать и 10 — отдыхать. Этот распорядок соблюдался неукоснительно. Во время 10-минутного отдыха рабочие курили и ели свои belegte brote (бутерброды). А 50 минут — беспрерывная работа киркой, ломом или лопатой. И дело продвигалось очень даже заметно.
На пути к месту полевых работ нам приходилось проезжать через г. Шнееберг, расположенный у подножия одноименной горы или, точнее, возвышенности. Поднявшись по склону возвышенности, вы оказываетесь гипсометрически выше города примерно на 120-150 метров. Несмотря на небольшое в общем-то превышение, значительное время года (весной и осенью) ощущается климатический контраст между «верхом» и «низом». Так, весной, когда в городе таял снег, на горе оставался устойчивый снежный покров, а на ее склонах мельтешили фигурки лыжников. Точно так же и осенью: на горе выпадал снег, предвестник зимы, а в городе люди ходили без пальто.
Работа в районе Шнееберга оставила в моей памяти след и благодаря грибам, которые я собирал, переходя от одной горной выработки к другой. Значительная часть площади работ располагалась в пределах лесного массива. Я с удовольствием таскал две сумки: одну для геологических образцов, другую — для грибов. Немцы относились к грибам почему-то безразлично. Но когда узнали, что я заядлый грибник, стали подсказывать мне, где находятся грибные места. Так что я, когда позволяло время, отходил немного в сторону от площади работ и в течение 20-30 минут наполнял грибную сумку.
Работа в ГСП не только позволяла, но даже обязывала нас знакомиться с месторождениями и рудопроявлениями за пределами сферы деятельности объекта. В ореоле влияния Айбенштокского гранитоидного массива с его сателлитами располагались проявления минерализации одного типа. Но в каждом из них имелись какие-то свои особенности. Все это было необходимо знать при поисках промышленных концентраций урана. Особый интерес представляли рудоносные зоны к югу от Ауэ, непосредственно у границы с Чехословакией (район г. Иоганнгеоргенштадта), и к западу — в районе г. Ауэрбах. На первом объекте производилась подземная добыча руды. При этом рудоносная зона переходила под землей из пределов ГДР в соседнюю республику. В районе Ауэрбаха, который является уже частью Фогтланда, мы осмотрели глубокий разведочный шурф и набрали кучу рудоносных образцов. Рудовмещающая среда здесь несколько отличается от той, которая известна в районе Ауэ. В то время минерализацию участка относили к «скарново-жильному» типу. Проходка шурфа была закончена, и мы могли его посетить лишь при содействии немецкого горного мастера (штейгера). Фамилию его я не запомнил, но он врезался в мою память как большой энтузиаст своего дела, интересовавшийся не только горным делом, но и минералогией (имел неплохую минералогическую коллекцию).
Город Ауэ может быть отмечен не только как один из центров горнорудной промышленности. Он стоит на пути, по которому ежегодно весной проходила велогонка Мира. Здесь либо начинался, либо заканчивался один из этапов велогонки на территории ГДР (в зависимости от того, где было самое начало: на территории Польши или Чехословакии). Этап заканчивался (или начинался) на городском стадионе. Мы за этим следили по телевизору. Ну а немцы наблюдали за соревнованиями вживую: стадион всегда был заполнен до отказа задолго до финиша. При этом зрители под руководством специального дирижера репетировали акт встречи лидеров гонки. Хором исполняли какую-нибудь бравурную мелодию и в такт мелодии покачивались то в одну, то в другую сторону. И периодически хором же скандировали: «Фор — фор — фор!» («Вперед — вперед — вперед!»). Причем делалось это настолько четко и дружно, что даже нам, сидящим у телевизора, хотелось присоединиться к совершающим это действо. Если конец следующего этапа был в Чехословакии, то это были Карловы Вары. За финишем на этом этапе мы тоже следили по телевизору и всегда замечали одну особенность, а именно — различие в поведении зрителей в Ауэ и в Карловых Варах. В Ауэ зрители сидели на своих местах до конца, пока последний велосипедист не пересечет финишную прямую. В Карловых Варах пропускали только головную группу. Затем вся зрительская публика высыпала на стадион и почти смешивалась с продолжающими прибывать спортсменами. И тут в наших рядах зрителей-телевизионщиков раздавалось громкое: «Ну! Славяне!».
Условия жизни были вполне нормальные: трехкомнатная квартира со всеми удобствами, кроме телефона. В клубе был бильярдный зал, комната для игры в настольный теннис (пинг-понг). На улице — волейбольная площадка. На объекте было немало приличных шахматистов. Иногда мы устраивали турниры с немцами, тоже сотрудниками объекта. Командная победа, как правило, была за нами. А вот в футбол мы обычно проигрывали немцам. Ряд футболистов-немцев, работавших на объекте, входил в команду «Висмут», выступавшую в высшей лиге чемпионата ГДР.
В Ауэ мы жили не в одном месте, а были расселены по разным домам, в каждом из которых жили по 2-3 семьи из числа советских сотрудников. В одном доме со мной, этажом выше, жила семья ленинградского геофизика, тоже выпускника горного института — А. В. Сорокина. По вечерам мы иногда «бились» с ним в шахматы. Этим мы продолжали заниматься и в Ленинграде по окончании загранкомандировок. Наши квартиры находятся недалеко одна от другой, на Васильевском острове, в микрорайоне под названием «Голодай». Кроме того, какое-то время мы и работали в одном институте — ВСЕГЕИ.
Хотелось бы упомянуть еще о том, что в Ауэ многие наши сотрудники, в том числе и я, существенно пополнили свои домашние библиотеки книгами, которые в СССР были большим дефицитом. В городе был великолепный книжный магазин, где можно было заказать желаемую книгу, и через неделю-полторы нужная книга уже была на прилавке. И пожалуйста, к вашим услугам! Только плати денежки. Кстати, по тем меркам, небольшие. Однако, выполняя наш заказ, продавец магазина (по слухам, бывший эсэсовец) записывал не только наши фамилии, но и адреса. А так как книги покупали практически все наши сотрудники, у продавца на руках был полный наш список, с адресами. Меня в то время несколько насторожила такая манера торговли книгами. Зачем продавцу знать не только фамилии, но и адреса покупателей? Я не стал озвучивать свои сомнения. Подумал: если что-то не так, то наверняка существуют люди, как с нашей стороны, так и со стороны ГДР, которые этим вопросом заинтересуются. И только во второй свой приезд в ГДР, живя в Зигмаре — пригороде Карл-Маркс-Штадта (Хемница), я вспомнил книжный магазин в Ауэ и его продавца. Поинтересовался, какова судьба и того, и другого. Узнал, что магазин давно закрыт, а его продавец удостоился внимания спецслужб: по слухам, он оказался агентом английской разведки.
Возвращаясь к теме своей работы в Ауэ, отмечу, что поездки в район Шнееберга не были каждодневными. Один-два дня в неделю отводились на камеральную обработку собранного каменного материала (петрографические, минералогические и другие лабораторные исследования) и составление геологической карты на основе всех данных. Это дело обычно сопровождалось дискуссиями. Если дискуссионные вопросы не разрешались «за столом переговоров», заказывали автомашину, ехали в район полевых работ и на месте разрешали споры. При этом иногда выявлялись неточности в документации горных выработок. Бывали случаи, когда одни и те же явления трактовались по-разному представителями разных школ. Тут нельзя не отметить, что у руководителей акционерного общества еще до приезда нашей партии молодых специалистов сложилось мнение о качестве и уровне подготовки представителей разных школ. Начальник геологического управления акционерного общества Вишератин свою оценку выразил кратко и точно: «Лучшие геологи — из Ленинградского горного института, лучшие горняки — из Свердловского горного института, лучшие металлурги — из Московского института цветных металлов». Не исключено, что именно поэтому меня как выпускника ЛГИ зачислили на должность старшего геолога, в то время как некоторые другие начали свой путь с должности геолога. Тем временем дело с составлением карты планомерно продвигалось, и к моему отпуску карта была составлена на 80-85 % площади съемки. Были утрясены также все концептуальные вопросы. Так что в отпуск я поехал с чувством выполненного долга.
По возвращении из отпуска еще в Москве я узнал, что в дальнейшем мне предстоит работать не в Ауэ, а на другом объекте. В ГСП (Ауэ), где я работал до отпуска, дело то ли завершилось, то ли было близко к завершению. А на новом для меня объекте геологические работы расширялись, и требовалось кадровое пополнение. Новым местом работы была Роннебургская геологоразведочная экспедиция, в задачу которой входило обеспечение запасами горнорудного предприятия, с администрацией в г. Гера, расположенном в 7-8 километрах западнее г. Роннебурга (немецкая земля Тюрингия). И горнорудное предприятие, и экспедиция рассматривались в качестве единого объекта, хотя последняя пользовалась значительно большей административной и финансово-экономической автономией по сравнению с ГСП в г. Ауэ.
Территориально объекты в городах Ауэ и Гера-Роннебург располагались относительно недалеко друг от друга (по прямой от Ауэ до Геры примерно 55 км к северо-западу). Однако геологические условия залегания вмещающих пород и оруденения существенно различны. В Саксонии оруденение жильного типа размещено в породах нижнего палеозоя (в основном ордовика-силура), метаморфизованных до уровня зеленосланцевой и амфиболитовой фаций, а отчасти и более глубоко метаморфизованных. В Тюрингии рудовмещающие породы принадлежат к более высокому стратиграфическому уровню (предположительно силуру-девону), и оруденение генетически связано с «черносланцевыми» горизонтами — граптолитовыми сланцами. Если в Саксонии метаморфизм затушевал следы первичной слоистости пород, а их залегание определяется направлением сланцеватости, то в Тюрингии слоистость пород не затушевана ничем (метаморфизм дошел лишь до фации филлитов), и все складчатые формы фиксируются четко. О том, что формирование первичных концентраций урана произошло более или менее синхронно с осадконакоплением, у подавляющего большинства исследователей сомнений не вызывало. Казалось бы, в таком случае и рудные тела должны быть стратиформными. Однако в действительности картина является более сложной. А осложнили ее более поздние геологические процессы — диагенез, метаморфизм и эпигенез в широком его понимании. (Я приношу извинения читателю за вынужденный экскурс в детали геологии, но избежать его счел для себя непростительным. Ведь в читательской массе геологи наверняка будут преобладать, а для них хотя бы самые общие геологические сведения, думается, необходимы). Разновременные наложенные геологические процессы привели к существенному усложнению формы рудных тел, в силу чего оконтуривание последних в процессе подсчета запасов полезного ископаемого стало весьма непростым делом. Изначально рудные тела оконтуривались по результатам опробования керна разведочных скважин без учета элементов складчатости. На разрезах ее как бы не существовало вовсе.
Мы с начальником камеральной партии Б. М. Сардисламовым прилагали усилия к выявлению структуры рудовмещающих черносланцевых образований (ритмично переслаивающихся углисто-глинистых и углисто-кремниевых сланцев). Для этого изучали их не только по керну скважин, но и в естественных обнажениях, как на площади рудного поля, так и за его пределами. В итоге было принято решение строить геологические разрезы с учетом складчатых форм. Это привело к необходимости сгущения сети буровых скважин: на фоне общей изоклинальной складчатости относительно крупные складки осложнялись более мелкими (разных порядков). Это позволило уточнить контуры рудных тел и приблизить их к истинным.
В результате постоянного общения с нашими и немецкими специалистами я уловил некую закономерность. Наши больше тяготели к широким построениям геотектонического и металлогенического плана. Немцам же были ближе точные методики. Вероятно, это отражало различия геологических школ двух стран. И это вполне понятно: в нашей огромной стране проявлены почти все типы геотектонических форм, предопределяющие подходы в деле прогнозной оценки территорий. В Германии, и тем более в ее части, в связи с ограниченностью площади на первый план выступают детальные исследования. Этот общий выход, конечно же, не исключает того, что в частных случаях возможны и существуют в действительности различные варианты.
Необходимость моей причастности (хотя и косвенной) к составлению металлогенической карты обязывала меня не замыкаться на отдельных объектах и узких вопросах. Требовался более широкий сектор обзорности. Для этого через работавших у нас немцев я стал контактировать с немецкими геологами, не имевшими отношения к нашему загранпредприятию. Среди «наших» немцев я бы прежде всего назвал доктора Ватцнауэра, ставшего доктором (и профессором) во время работы на нашем предприятии в качестве платного консультанта. Он имел тесные связи с геологической службой Фрайберга и АН ГДР в Берлине. При встречах мы вели с ним дискуссии по разным спорным проблемам. В частности, Ватцнауэр был сторонником теории меланжа, в соответствии с которой предполагал, что кристаллические породы Рудных гор «переехали» сюда из Африки. Я старался убедить его в ошибочности такого представления. И делал это, как говорится, с фактами в руках. Через доктора Ватцнауэра я познакомился с сотрудником Берлинского геологического института, палеонтологом-граптолитчиком Хегерем. Я уже упоминал выше, что граптолитовые сланцы являются рудоносными в пределах Роннебургского рудного поля. Хегерь презентовал мне книгу со своей статьей, в которой по граптолитам устанавливается граница между силуром и девоном.
В одном из подразделений нашего предприятия в качестве петрографа-минералога работал некто X. Шульц. Он был заочным аспирантом Фрайбергской академии. Через него я познакомился с геологами Фрайбергского геологического общества Гюнтером Хезелем, Людвигом Галлиреэром и другими. Наиболее тесно я контактировал с Г. Хезелем, с которым мы объездили множество точек с проявлением различной минерализации (не урановой) в Рудных горах. Однажды, осматривая минералогическую коллекцию Фрайбергского геологического общества, я обратил особое внимание на образцы рудовмещающих пород скарновожелезорудного месторождения Пела. Спросил у Хезеля:
— Не находил ли здесь кто-нибудь минералов бора?
— Нет, — сказал Гюнтер.
— Но здесь должен быть бор. По всем признакам, вероятность этого велика.
— Мы можем с вами туда съездить, и вы проверите. Рад буду, если ваш прогноз сбудется.
— Хорошо, я согласен.
И в условленное время мы направились на разрабатывавшееся ранее на железо месторождение Пела. Я был уверен, что это месторождение борно-железорудное. Именно скарновым концентрациям бора была посвящена моя кандидатская диссертация. И лишь только мы подошли к отвалам горной выработки, я среди преобладающего в отвалах магнетита увидел людвигит – минерал бора, магния и железа.
Заканчивая свои краткие воспоминания о работе в ГДР, я испытываю чувство легкой ностальгии. В целом это было светлое пятно в жизни каждого или почти каждого из нас, работавших в стране, во многом не похожей на Россию. Обращаюсь мысленно к тем, уже довольно далеким временам, и само существование ГДР представляется чуть ли не сказочным. Но это тоже было. Было первое на немецкой земле социалистическое государство.