Утехин Георгий Михайлович

ГДР глазами геолога

Наи­бо­лее тесное и пло­до­т­вор­ное сотруд­ни­че­ство СССР было с вос­точ­ной частью Гер­ма­нии, которая в октябре 1949 г. была про­воз­гла­шена в каче­стве само­сто­я­тель­ного госу­дар­ства — Гер­ман­ской Демо­кра­ти­че­ской Рес­пу­б­лики (ГДР). Одними из первых в сферу этого сотруд­ни­че­ства были вовле­чены геологи. Особый интерес для их дея­тель­но­сти пред­ста­в­ляло выя­в­ле­ние пер­спек­тив рудо­нос­но­сти и, в первую очередь, ура­но­нос­но­сти тер­ри­то­рии ГДР.

О том, что эти пер­спек­тивы весьма бла­го­при­ятны, сви­детель­ство­вали многие при­знаки, как прямые, так и кос­вен­ные. Для выяс­не­ния воз­мож­ных напра­в­ле­ний сотруд­ни­че­ства в области поисков и раз­ведки про­мыш­лен­ных кон­цен­тра­ций урана на тер­ри­то­рии ГДР из Москвы туда была напра­в­лена комис­сия во главе с ака­деми­ком В. И. Смир­но­вым еще до про­воз­гла­ше­ния госу­дар­ства ГДР. Фор­мально эта тер­ри­то­рия зна­чи­лась как Совет­ская зона окку­па­ции Гер­ма­нии. Уже тогда в Рудных горах, в районе Обер­шлема-Аль­бе­рода, была начата про­ходка экс­пе­ри­мен­таль­ных горных выра­бо­ток. Работы про­во­ди­лись под эгидой Совет­ской военной адми­ни­стра­ции в усло­виях весьма огра­ни­чен­ного исполь­зо­ва­ния наших спе­ци­али­стов. Эти работы дали серьезный поло­жи­тель­ный резуль­тат, так как про­во­ди­лись фак­ти­че­ски, как ока­за­лось, на площади круп­ного место­ро­жде­ния урана.

После про­воз­гла­ше­ния ГДР с ее прави­тель­ством было заклю­чено согла­ше­ние о сов­мест­ном про­ве­де­нии работ по поискам, раз­ведке и добыче полез­ного иско­па­е­мого. Для этого было создано спе­ци­али­зи­ро­ван­ное пред­при­ятие — Совет­ско-Гер­ман­ское акци­о­нер­ное обще­ство «Висмут», упра­в­ля­ю­ще­еся сов­мест­ной адми­ни­стра­цией и исполь­зо­вав­шее тех­ни­че­ских спе­ци­али­стов как ГДР, так и СССР. Поис­ково-раз­ве­доч­ные работы привели к выя­в­ле­нию новых ура­но­нос­ных пло­ща­дей и рас­ши­ре­нию фронта работ. Воз­ни­кла потреб­ность в при­вле­че­нии с нашей стороны не только опытных, но и молодых спе­ци­али­стов, окон­чив­ших вузы горно-геоло­ги­че­ского профиля. И такие спе­ци­али­сты при­бы­вали по мере необ­хо­ди­мо­сти. Вновь при­быв­шие това­рищи пла­но­мерно при­хо­дили на смену тем, кто отра­бо­тал уста­но­в­лен­ный срок.

Я работал в ГДР в каче­стве спе­ци­али­ста геоло­ги­че­ского профиля дважды. Первый раз — по окон­ча­нии Ленин­град­ского горного инсти­тута. Затем я выехал на Родину в связи с поступ­ле­нием в очную аспи­ран­туру на кафедре геоло­гии место­ро­жде­ний полезных иско­па­е­мых Ленин­град­ского горного инсти­тута. После окон­ча­ния аспи­ран­туры и защиты кан­ди­дат­ской дис­сер­та­ции я был при­гла­шен для работы в ГДР вто­рично, уже по ини­ци­а­тиве руко­вод­ства загран­пред­при­ятия.

В течение первого срока пре­бы­ва­ния в ГДР мне при­шлось пора­бо­тать на двух объек­тах. Сначала это был район наличия ура­но­вых место­ро­жде­ний жиль­ного типа в Сак­сон­ских Рудных горах. Рудная мине­рали­за­ция при­у­ро­чена там к остан­цам кровли и экзо­кон­так­там Айбен­шток­ского (Кар­л­сбад­ского) гра­ни­то­ид­ного массива. Упра­в­ле­ние и адми­ни­стра­тив­ные службы объекта дис­ло­ци­ро­вались в г. Ауэ. Тер­ри­то­ри­ально в сферу дея­тель­но­сти объекта входили место­ро­жде­ния уже упо­ми­нав­ше­гося района Обер­шлема-Аль­бе­рода, где рудная мине­рали­за­ция была вскрыта горными выра­бот­ками еще во второй поло­вине 1940-х гг. По про­ше­ствии 10 лет с помощью экс­плу­а­та­ци­онно-раз­ве­доч­ных работ ореол раз­ви­тия рудной мине­рали­за­ции был зна­чи­тельно рас­ши­рен как на флангах, так и на глубину. Глубина про­ходки отдель­ных выра­бо­ток дости­гала 1,5-1,6 км. 

И вообще, в 1955-1957 гг. это был самый мощный на тер­ри­то­рии ГДР объект по добыче полез­ного иско­па­е­мого. За время про­ве­де­ния работ здесь были осно­ва­тельно про­ра­бо­таны вопросы тех­ноло­гии всего про­цесса полу­че­ния металла, включая мето­дику под­счета запасов. Послед­няя была ори­ги­наль­ной: под­счи­ты­ва­лось коли­че­ство руды и металла не на объем горной массы, а на один ква­д­рат­ный метр жильной площади. Этому бла­го­при­ят­ство­вали выдер­жан­ность рудных тел (жил) и содер­жа­ние в них урана. В связи с раз­ра­бот­кой мето­дики под­счета запасов нельзя не упо­мя­нуть имени глав­ного геолога В. В. Тока­рева, пред­стави­теля Даль­не­во­с­точ­ной геоло­ги­че­ской школы. Он при­вле­кался к работе на объекте неод­но­кратно и за свой труд удо­сто­ился особого рас­поло­же­ния руко­вод­ства загран­пред­при­ятия, которое спо­соб­ство­вало в деле тру­до­устройства спе­ци­али­ста после окон­ча­ния загран­ко­ман­ди­ровки. Местом его работы стала одна из геоло­ги­че­ских орга­ни­за­ций в г. Ленин­граде.

Наряду с пла­но­мер­ными экс­плу­а­та­ци­онно-раз­ве­доч­ными рабо­тами силами объекта про­во­ди­лись поиски новых рудо­нос­ных участ­ков, пред­ва­ряв­ши­еся мас­штаб­ной геоло­ги­че­ской съемкой. Эти задачи решала геолого-съе­моч­ная партия (ГСП), в штат которой я был зачи­с­лен по при­бы­тии в ГДР. В то время ГСП про­во­дила геоло­ги­че­скую съемку с попут­ными поис­ками мас­штаба 1:10000 на площади в районе г. Шне­е­берг, несколько запад­нее его. Вос­по­ми­на­ния об этой работе — самые добрые. Во-первых, это была живая и инте­рес­ная работа, свя­зан­ная с регу­ляр­ным выездом «в поле». А там —до­ку­мен­та­ция горных выра­бо­ток: канав и шурфов. Эти выра­ботки про­хо­ди­лись по сети, соот­вет­ству­ю­щей мас­штабу съемки, а в случае необ­хо­ди­мо­сти эта сеть, где нужно, сгу­ща­лась. С про­ход­кой канав и шурфов задер­жки не было: в ГСП было доста­точно рабочих. Наш пер­со­нал — геологи, гео­фи­зики и другие — доби­рался из Ауэ к месту работы на авто­ма­ши­нах типа ГАЗ-67. Рабочие же при­бы­вали каждый своим путем: кто-то на при­над­ле­жа­щих объекту авто­бу­сах, кто-то на мото­ци­к­лах. У немцев в то время мото­цикл был самым рас­про­стра­нен­ным сред­ством пере­дви­же­ния. За хорошую работу рабочих пери­о­ди­че­ски награ­ждали ценными подар­ками, среди которых нередко зна­чи­лись и мото­ци­клы. Невольно при­хо­дится вспо­ми­нать, что у нас на Родине в совет­ские времена самым ходовым подар­ком были почет­ные грамоты.

Во-вторых, в про­цессе доку­мен­та­ции горных выра­бо­ток неиз­беж­ным было общение с рабо­чими. А это — и фор­си­ро­ван­ное полу­че­ние язы­ко­вой прак­тики, и зна­ком­ство с осо­бен­но­стями мен­тали­тета гер­ман­ского народа, с которым всего лишь 10 лет назад мы побе­до­носно завер­шили одну из кро­во­про­лит­нейших войн на земле. У меня как у участ­ника Великой Оте­че­ствен­ной войны — бывшего пар­ти­зана - уже сло­жи­лось какое-то мнение о немцах. Это мнение не было исклю­чи­тельно нега­тив­ным. Ведь во время войны немцы были разные: и те, которые убивали охотно, и те, которые делали это, выпол­няя приказ. К нам, хоть нечасто, но все-таки пере­хо­дили добро­вольно (сда­вались в плен) немцы, которым зате­ян­ная Гит­ле­ром война была ненавистна. В про­цессе непо­сред­ствен­ного общения я увидел, что немцы в основ­ной своей массе — рабо­тя­щий и сугубо дис­ци­пли­ни­ро­ван­ный народ. Напри­мер, те же про­ход­чики горных выра­бо­ток рабо­тали, как у нас говорят, от звонка и до звонка. По заве­ден­ному рас­по­рядку было поло­жено 50 минут рабо­тать и 10 — отды­хать. Этот рас­по­ря­док соблю­дался неу­кос­ни­тельно. Во время 10-минут­ного отдыха рабочие курили и ели свои belegte brote (бутер­броды). А 50 минут — бес­пре­рыв­ная работа киркой, ломом или лопатой. И дело про­дви­га­лось очень даже заметно.

На пути к месту полевых работ нам при­хо­ди­лось про­ез­жать через г. Шне­е­берг, рас­поло­жен­ный у под­но­жия одно­и­мен­ной горы или, точнее, воз­вы­шен­но­сти. Под­няв­шись по склону воз­вы­шен­но­сти, вы ока­зы­ва­етесь гип­со­мет­ри­че­ски выше города при­мерно на 120-150 метров. Несмо­тря на неболь­шое в общем-то пре­вы­ше­ние, зна­чи­тель­ное время года (весной и осенью) ощу­ща­ется кли­ма­ти­че­ский кон­траст между «верхом» и «низом». Так, весной, когда в городе таял снег, на горе оста­вался устой­чи­вый снежный покров, а на ее склонах мель­те­шили фигурки лыж­ни­ков. Точно так же и осенью: на горе выпадал снег, пред­вест­ник зимы, а в городе люди ходили без пальто.

Работа в районе Шне­е­берга оставила в моей памяти след и бла­го­даря грибам, которые я собирал, пере­ходя от одной горной выра­ботки к другой. Зна­чи­тель­ная часть площади работ рас­по­ла­га­лась в пре­де­лах лесного массива. Я с удо­воль­ствием таскал две сумки: одну для геоло­ги­че­ских образ­цов, другую — для грибов. Немцы отно­си­лись к грибам почему-то без­раз­лично. Но когда узнали, что я заядлый грибник, стали под­ска­зы­вать мне, где нахо­дятся грибные места. Так что я, когда поз­во­ляло время, отходил немного в сторону от площади работ и в течение 20-30 минут напол­нял грибную сумку.

Работа в ГСП не только поз­во­ляла, но даже обя­зы­вала нас зна­ко­миться с место­ро­жде­ни­ями и рудо­про­я­в­ле­ни­ями за пре­де­лами сферы дея­тель­но­сти объекта. В ореоле влияния Айбен­шток­ского гра­ни­то­ид­ного массива с его сател­литами рас­по­ла­гались про­я­в­ле­ния мине­рали­за­ции одного типа. Но в каждом из них имелись какие-то свои осо­бен­но­сти. Все это было необ­хо­димо знать при поисках про­мыш­лен­ных кон­цен­тра­ций урана. Особый интерес пред­ста­в­ляли рудо­нос­ные зоны к югу от Ауэ, непо­сред­ственно у границы с Чехо­сло­ва­кией (район г. Иоган­н­ге­ор­ген­штадта), и к западу — в районе г. Ауэрбах. На первом объекте про­из­во­ди­лась подзем­ная добыча руды. При этом рудо­нос­ная зона пере­хо­дила под землей из пре­де­лов ГДР в сосед­нюю рес­пу­б­лику. В районе Ауэ­р­баха, который явля­ется уже частью Фогт­ланда, мы осмо­трели глу­бо­кий раз­ве­доч­ный шурф и набрали кучу рудо­нос­ных образ­цов. Рудо­вме­ща­ю­щая среда здесь несколько отли­ча­ется от той, которая известна в районе Ауэ. В то время мине­рали­за­цию участка отно­сили к «скар­ново-жиль­ному» типу. Про­ходка шурфа была закон­чена, и мы могли его посетить лишь при содействии немец­кого горного мастера (штейгера). Фамилию его я не запо­мнил, но он вре­зался в мою память как большой энту­зи­аст своего дела, инте­ре­со­вав­шийся не только горным делом, но и мине­ра­ло­гией (имел непло­хую мине­ра­ло­ги­че­скую кол­лек­цию).

Город Ауэ может быть отмечен не только как один из центров гор­но­руд­ной про­мыш­лен­но­сти. Он стоит на пути, по кото­рому еже­годно весной про­хо­дила вело­гонка Мира. Здесь либо начи­нался, либо закан­чи­вался один из этапов вело­гонки на тер­ри­то­рии ГДР (в зави­си­мо­сти от того, где было самое начало: на тер­ри­то­рии Польши или Чехо­сло­ва­кии). Этап закан­чи­вался (или начи­нался) на город­ском ста­ди­оне. Мы за этим следили по теле­ви­зору. Ну а немцы наблю­дали за сорев­но­ва­ни­ями вживую: стадион всегда был запол­нен до отказа задолго до финиша. При этом зрители под руко­вод­ством спе­ци­аль­ного дири­жера репети­ро­вали акт встречи лидеров гонки. Хором испол­няли какую-нибудь бра­вур­ную мелодию и в такт мелодии пока­чи­вались то в одну, то в другую сторону. И пери­о­ди­че­ски хором же скан­ди­ро­вали: «Фор — фор — фор!» («Вперед — вперед — вперед!»). Причем дела­лось это настолько четко и дружно, что даже нам, сидящим у теле­ви­зора, хоте­лось при­со­е­ди­ниться к совер­ша­ю­щим это действо. Если конец сле­ду­ю­щего этапа был в Чехо­сло­ва­кии, то это были Карловы Вары. За финишем на этом этапе мы тоже следили по теле­ви­зору и всегда заме­чали одну осо­бен­ность, а именно — раз­ли­чие в пове­де­нии зри­те­лей в Ауэ и в Кар­ло­вых Варах. В Ауэ зрители сидели на своих местах до конца, пока послед­ний вело­сипе­дист не пере­се­чет финиш­ную прямую. В Кар­ло­вых Варах про­пус­кали только голов­ную группу. Затем вся зри­тель­ская публика высы­пала на стадион и почти сме­ши­ва­лась с про­дол­жа­ю­щими при­бы­вать спорт­сме­нами. И тут в наших рядах зри­те­лей-теле­ви­зи­он­щи­ков раз­да­ва­лось громкое: «Ну! Славяне!».

Условия жизни были вполне нор­маль­ные: трех­ком­нат­ная квар­тира со всеми удоб­ствами, кроме теле­фона. В клубе был бильяр­д­ный зал, комната для игры в настоль­ный теннис (пинг-понг). На улице — волейболь­ная пло­щадка. На объекте было немало при­лич­ных шах­ма­ти­стов. Иногда мы устра­и­вали турниры с немцами, тоже сотруд­ни­ками объекта. Коман­д­ная победа, как правило, была за нами. А вот в футбол мы обычно про­и­гры­вали немцам. Ряд фут­бо­ли­стов-немцев, рабо­тав­ших на объекте, входил в команду «Висмут», высту­пав­шую в высшей лиге чем­пи­о­ната ГДР.

В Ауэ мы жили не в одном месте, а были рас­се­лены по разным домам, в каждом из которых жили по 2-3 семьи из числа совет­ских сотруд­ни­ков. В одном доме со мной, этажом выше, жила семья ленин­град­ского гео­фи­зика, тоже выпускника горного инсти­тута — А. В. Соро­кина. По вечерам мы иногда «бились» с ним в шахматы. Этим мы про­дол­жали зани­маться и в Ленин­граде по окон­ча­нии загран­ко­ман­ди­ро­вок. Наши квар­тиры нахо­дятся неда­леко одна от другой, на Васи­льев­ском острове, в микро­районе под назва­нием «Голодай». Кроме того, какое-то время мы и рабо­тали в одном инсти­туте — ВСЕГЕИ.

Хоте­лось бы упо­мя­нуть еще о том, что в Ауэ многие наши сотруд­ники, в том числе и я, суще­ственно попол­нили свои домаш­ние биб­ли­о­теки книгами, которые в СССР были большим дефи­ци­том. В городе был вели­ко­леп­ный книжный магазин, где можно было зака­зать жела­е­мую книгу, и через неделю-полторы нужная книга уже была на при­лавке. И пожа­луйста, к вашим услугам! Только плати денежки. Кстати, по тем меркам, неболь­шие. Однако, выпол­няя наш заказ, про­давец мага­зина (по слухам, бывший эсэ­со­вец) запи­сы­вал не только наши фамилии, но и адреса. А так как книги поку­пали прак­ти­че­ски все наши сотруд­ники, у про­давца на руках был полный наш список, с адре­сами. Меня в то время несколько насто­ро­жила такая манера тор­го­вли книгами. Зачем про­давцу знать не только фамилии, но и адреса поку­па­те­лей? Я не стал озву­чи­вать свои сомне­ния. Подумал: если что-то не так, то навер­няка суще­ствуют люди, как с нашей стороны, так и со стороны ГДР, которые этим вопро­сом заин­те­ре­су­ются. И только во второй свой приезд в ГДР, живя в Зигмаре — при­го­роде Карл-Маркс-Штадта (Хемница), я вспо­мнил книжный магазин в Ауэ и его про­давца. Поин­те­ре­со­вался, какова судьба и того, и другого. Узнал, что магазин давно закрыт, а его про­давец удо­сто­ился вни­ма­ния спец­служб: по слухам, он ока­зался агентом английской раз­ведки.

Воз­вра­ща­ясь к теме своей работы в Ауэ, отмечу, что поездки в район Шне­е­берга не были каж­до­д­нев­ными. Один-два дня в неделю отво­ди­лись на каме­раль­ную обра­ботку собран­ного камен­ного мате­ри­ала (пет­ро­гра­фи­че­ские, мине­ра­ло­ги­че­ские и другие лабо­ра­тор­ные иссле­до­ва­ния) и соста­в­ле­ние геоло­ги­че­ской карты на основе всех данных. Это дело обычно сопро­во­жда­лось дис­кус­си­ями. Если дис­кус­си­он­ные вопросы не раз­ре­шались «за столом пере­го­во­ров», зака­зы­вали авто­ма­шину, ехали в район полевых работ и на месте раз­ре­шали споры. При этом иногда выя­в­ля­лись неточ­но­сти в доку­мен­та­ции горных выра­бо­ток. Бывали случаи, когда одни и те же явления трак­то­вались по-разному пред­стави­те­лями разных школ. Тут нельзя не отметить, что у руко­во­ди­те­лей акци­о­нер­ного обще­ства еще до приезда нашей партии молодых спе­ци­али­стов сло­жи­лось мнение о каче­стве и уровне под­го­товки пред­стави­те­лей разных школ. Началь­ник геоло­ги­че­ского упра­в­ле­ния акци­о­нер­ного обще­ства Више­ра­тин свою оценку выразил кратко и точно: «Лучшие геологи — из Ленин­град­ского горного инсти­тута, лучшие горняки — из Свер­д­лов­ского горного инсти­тута, лучшие метал­лурги — из Москов­ского инсти­тута цветных метал­лов». Не исклю­чено, что именно поэтому меня как выпускника ЛГИ зачи­с­лили на долж­ность стар­шего геолога, в то время как неко­то­рые другие начали свой путь с долж­но­сти геолога. Тем вре­ме­нем дело с соста­в­ле­нием карты пла­но­мерно про­дви­га­лось, и к моему отпуску карта была соста­в­лена на 80-85 % площади съемки. Были утря­сены также все кон­цеп­ту­аль­ные вопросы. Так что в отпуск я поехал с чув­ством выпол­нен­ного долга.

По воз­вра­ще­нии из отпуска еще в Москве я узнал, что в даль­нейшем мне пред­стоит рабо­тать не в Ауэ, а на другом объекте. В ГСП (Ауэ), где я работал до отпуска, дело то ли завер­ши­лось, то ли было близко к завер­ше­нию. А на новом для меня объекте геоло­ги­че­ские работы рас­ши­ря­лись, и тре­бо­ва­лось кад­ро­вое попол­не­ние. Новым местом работы была Рон­не­бур­г­ская геоло­го­раз­ве­доч­ная экс­пе­ди­ция, в задачу которой входило обес­пе­че­ние запа­сами гор­но­руд­ного пред­при­ятия, с адми­ни­стра­цией в г. Гера, рас­поло­жен­ном в 7-8 кило­мет­рах запад­нее г. Рон­не­бурга (немец­кая земля Тюрин­гия). И гор­но­руд­ное пред­при­ятие, и экс­пе­ди­ция рас­сма­т­ри­вались в каче­стве единого объекта, хотя послед­няя поль­зо­ва­лась зна­чи­тельно большей адми­ни­стра­тив­ной и финан­сово-эко­но­ми­че­ской авто­но­мией по срав­не­нию с ГСП в г. Ауэ.

Тер­ри­то­ри­ально объекты в городах Ауэ и Гера-Рон­не­бург рас­по­ла­гались отно­си­тельно неда­леко друг от друга (по прямой от Ауэ до Геры при­мерно 55 км к северо-западу). Однако геоло­ги­че­ские условия зале­га­ния вме­ща­ю­щих пород и ору­де­не­ния суще­ственно раз­личны. В Сак­со­нии ору­де­не­ние жиль­ного типа раз­ме­щено в породах нижнего пале­о­зоя (в основ­ном ордо­вика-силура), мета­мор­фи­зо­ван­ных до уровня зеле­но­слан­це­вой и амфи­бо­ли­то­вой фаций, а отчасти и более глубоко мета­мор­фи­зо­ван­ных. В Тюрин­гии рудо­вме­ща­ю­щие породы при­над­ле­жат к более высо­кому стра­ти­гра­фи­че­скому уровню (пред­поло­жи­тельно силуру-девону), и ору­де­не­ние генети­че­ски связано с «чер­но­слан­це­выми» гори­зон­тами — гра­п­то­ли­то­выми слан­цами. Если в Сак­со­нии мета­мор­физм зату­ше­вал следы пер­вич­ной сло­и­сто­сти пород, а их зале­га­ние опре­де­ля­ется напра­в­ле­нием слан­це­ва­то­сти, то в Тюрин­гии сло­и­сто­сть пород не зату­ше­вана ничем (мета­мор­физм дошел лишь до фации фил­ли­тов), и все склад­ча­тые формы фик­си­ру­ются четко. О том, что фор­ми­ро­ва­ние пер­вич­ных кон­цен­тра­ций урана про­и­зо­шло более или менее син­хронно с осад­ко­на­коп­ле­нием, у пода­в­ля­ю­щего боль­шин­ства иссле­до­ва­те­лей сомне­ний не вызы­вало. Каза­лось бы, в таком случае и рудные тела должны быть стра­ти­фор­м­ными. Однако в действи­тель­но­сти картина явля­ется более сложной. А ослож­нили ее более поздние геоло­ги­че­ские про­цессы — диа­ге­нез, мета­мор­физм и эпи­ге­нез в широком его пони­ма­нии. (Я приношу изви­не­ния чита­телю за выну­жден­ный экскурс в детали геоло­гии, но избе­жать его счел для себя непро­сти­тель­ным. Ведь в чита­тель­ской массе геологи навер­няка будут пре­о­б­ла­дать, а для них хотя бы самые общие геоло­ги­че­ские све­де­ния, дума­ется, необ­хо­димы). Раз­но­вре­мен­ные нало­жен­ные геоло­ги­че­ские про­цессы привели к суще­ствен­ному услож­не­нию формы рудных тел, в силу чего окон­ту­ри­ва­ние послед­них в про­цессе под­счета запасов полез­ного иско­па­е­мого стало весьма непро­стым делом. Изна­чально рудные тела окон­ту­ри­вались по резуль­та­там опро­бо­ва­ния керна раз­ве­доч­ных скважин без учета эле­мен­тов склад­ча­то­сти. На раз­ре­зах ее как бы не суще­ство­вало вовсе.

Мы с началь­ни­ком каме­раль­ной партии Б. М. Сар­ди­сла­мо­вым при­ла­гали усилия к выя­в­ле­нию струк­туры рудо­вме­ща­ю­щих чер­но­слан­це­вых обра­зо­ва­ний (рит­мично пере­сла­и­ва­ю­щихся углисто-гли­ни­стых и углисто-крем­ни­е­вых сланцев). Для этого изучали их не только по керну скважин, но и в есте­ствен­ных обна­же­ниях, как на площади рудного поля, так и за его пре­де­лами. В итоге было принято решение строить геоло­ги­че­ские разрезы с учетом склад­ча­тых форм. Это привело к необ­хо­ди­мо­сти сгу­ще­ния сети буровых скважин: на фоне общей изо­кли­наль­ной склад­ча­то­сти отно­си­тельно крупные складки ослож­ня­лись более мелкими (разных поряд­ков). Это поз­во­лило уточ­нить контуры рудных тел и при­бли­зить их к истин­ным.

В резуль­тате посто­ян­ного общения с нашими и немец­кими спе­ци­али­стами я уловил некую зако­но­мер­ность. Наши больше тяго­тели к широким постро­е­ниям гео­тек­то­ни­че­ского и метал­ло­ге­ни­че­ского плана. Немцам же были ближе точные мето­дики. Веро­ятно, это отра­жало раз­ли­чия геоло­ги­че­ских школ двух стран. И это вполне понятно: в нашей огром­ной стране про­я­в­лены почти все типы гео­тек­то­ни­че­ских форм, пре­до­пре­де­ля­ю­щие подходы в деле про­гно­з­ной оценки тер­ри­то­рий. В Гер­ма­нии, и тем более в ее части, в связи с огра­ни­чен­но­стью площади на первый план высту­пают деталь­ные иссле­до­ва­ния. Этот общий выход, конечно же, не исклю­чает того, что в частных случаях воз­можны и суще­ствуют в действи­тель­но­сти раз­лич­ные вари­анты.

Необ­хо­ди­мость моей при­част­но­сти (хотя и кос­вен­ной) к соста­в­ле­нию метал­ло­ге­ни­че­ской карты обя­зы­вала меня не замы­каться на отдель­ных объек­тах и узких вопро­сах. Тре­бо­вался более широкий сектор обзор­но­сти. Для этого через рабо­тав­ших у нас немцев я стал кон­так­ти­ро­вать с немец­кими геоло­гами, не имев­шими отно­ше­ния к нашему загран­пред­при­ятию. Среди «наших» немцев я бы прежде всего назвал доктора Ват­ц­на­уэра, став­шего док­то­ром (и про­фес­со­ром) во время работы на нашем пред­при­ятии в каче­стве плат­ного кон­суль­танта. Он имел тесные связи с геоло­ги­че­ской службой Фрай­берга и АН ГДР в Берлине. При встре­чах мы вели с ним дис­кус­сии по разным спорным про­бле­мам. В част­но­сти, Ват­ц­на­уэр был сто­рон­ни­ком теории меланжа, в соот­вет­ствии с которой пред­по­ла­гал, что кри­стал­ли­че­ские породы Рудных гор «пере­е­хали» сюда из Африки. Я ста­рался убедить его в оши­боч­но­сти такого пред­ста­в­ле­ния. И делал это, как гово­рится, с фактами в руках. Через доктора Ват­ц­на­уэра я позна­ко­мился с сотруд­ни­ком Бер­лин­ского геоло­ги­че­ского инсти­тута, пале­он­толо­гом-гра­п­то­лит­чи­ком Хегерем. Я уже упо­ми­нал выше, что гра­п­то­ли­то­вые сланцы явля­ются рудо­нос­ными в пре­де­лах Рон­не­бур­г­ского рудного поля. Хегерь пре­зен­то­вал мне книгу со своей статьей, в которой по гра­п­то­литам уста­на­в­ли­ва­ется граница между силуром и девоном.

В одном из под­раз­де­ле­ний нашего пред­при­ятия в каче­стве пет­ро­графа-мине­ра­лога работал некто X. Шульц. Он был заочным аспи­ран­том Фрай­бер­г­ской ака­демии. Через него я позна­ко­мился с геоло­гами Фрай­бер­г­ского геоло­ги­че­ского обще­ства Гюн­те­ром Хезелем, Людви­гом Гал­ли­ре­эром и другими. Наи­бо­лее тесно я кон­так­ти­ро­вал с Г. Хезелем, с которым мы объез­дили мно­же­ство точек с про­я­в­ле­нием раз­лич­ной мине­рали­за­ции (не ура­но­вой) в Рудных горах. Однажды, осма­т­ри­вая мине­ра­ло­ги­че­скую кол­лек­цию Фрай­бер­г­ского геоло­ги­че­ского обще­ства, я обратил особое вни­ма­ние на образцы рудо­вме­ща­ю­щих пород скар­но­во­же­ле­зо­руд­ного место­ро­жде­ния Пела. Спросил у Хезеля:

 — Не находил ли здесь кто-нибудь мине­ра­лов бора?

 — Нет, — сказал Гюнтер.

 — Но здесь должен быть бор. По всем при­зна­кам, веро­ят­ность этого велика.

 — Мы можем с вами туда съез­дить, и вы про­ве­рите. Рад буду, если ваш прогноз сбу­дется.

 — Хорошо, я согла­сен.

И в усло­в­лен­ное время мы направи­лись на раз­ра­ба­ты­вав­ше­еся ранее на железо место­ро­жде­ние Пела. Я был уверен, что это место­ро­жде­ние борно-желе­зо­руд­ное. Именно скар­но­вым кон­цен­тра­циям бора была посвя­щена моя кан­ди­дат­ская дис­сер­та­ция. И лишь только мы подошли к отвалам горной выра­ботки, я среди пре­о­б­ла­да­ю­щего в отвалах маг­нетита увидел людви­гит – минерал бора, магния и железа.

Закан­чи­вая свои краткие вос­по­ми­на­ния о работе в ГДР, я испы­ты­ваю чувство легкой носталь­гии. В целом это было светлое пятно в жизни каждого или почти каждого из нас, рабо­тав­ших в стране, во многом не похожей на Россию. Обра­ща­юсь мысленно к тем, уже довольно далеким вре­ме­нам, и само суще­ство­ва­ние ГДР пред­ста­в­ля­ется чуть ли не ска­зоч­ным. Но это тоже было. Было первое на немец­кой земле соци­али­сти­че­ское госу­дар­ство.