Хроники геолога и проектировщика
Мой выбор едва ли был продиктован романтикой дальних дорог. К моменту поступления в вуз я понимал все плюсы и минусы профессии и выбрал ее вполне осознанно. В старших классах я два года занимался в геологических кружках при Московском госуниверситете, еще столько же отучился в геологической школе МГУ, где преподавали университетские профессора и спрашивали с нас как со студентов. Но в итоге я поступил не в МГУ, а на гидрогеологический факультет МГРИ. Сейчас это Российский государственный геологоразведочный университет — одно из первых в России высших учебных заведений, специализирующихся на геологоразведочных дисциплинах. Получив диплом инженера-гидрогеолога, я три года занимался темой подземных стоков в моря и океаны в Институте водных проблем РАН, а затем перешел на работу в сектор гидрогеологических и геотехнологических исследований Всероссийского научно-исследовательского института минерального сырья им. Н. М. Федоровского (ВИМС), где работал по тематике первого главка Минсредмаша СССР (поиск, разведка и добыча урана).
Мою работу в ВИМСе можно разделить на три плодотворных периода. Сначала я занимался изучением ореолов рассеяния от месторождений урана в составе первой специальной геологии, которая в то время занимала отдельный этаж института. К сожалению, через некоторое время финансирование этих работ было прекращено, и меня перевели на тематику разработки урановых месторождений методом подземного выщелачивания. Научным руководителем этих работ был Валерий Аркадьевич Грабовников, а я как начальник полевой партии отвечал за проведение лабораторных исследований и натурных экспериментов. Сначала мы работали в Южном Казахстане на месторождениях «Заречное» и «Ассарчик». В 1983 году перебазировались в Забайкалье, где нам привезли урановую руду с Хиагдинского месторождения, и мы дали рекомендацию на разработку ее методом сернокислотного подземного выщелачивания.
В этот период меня также регулярно направляли на выездные консультации по интерпретации ореолов рассеяния. В качестве консультантов мы приезжали на объекты, где в течение нескольких дней должны были войти в курс проблемы и дать рекомендации по ее решению. Местные геологи знали материал от и до, не давали никаких поблажек. Это был своеобразный момент истины — когда ты понимал, чего действительно стоишь.
В 1985 году наша работа в Казахстане и Забайкалье завершилась, и я перешел в научно-исследовательский сектор МГРИ, где продолжил заниматься тематикой разработки урановых месторождений, но уже в другом качестве. Моей задачей стало проведение геотехнологических исследований для оценки возможности интенсификации добычи урановой руды на действующих месторождениях.
В 1990 году — 25 лет назад — меня пригласили на работу в «Атомэнергопроект» для проведения прогнозных исследований возможных загрязнений подземных вод радионуклидами на площадках строящихся АЭС. Большая часть работы в рамках этого проекта была проведена на площадке Нововоронежской АЭС-2.
Нововоронежская площадка считается одной из лучших. В чем ее преимущество? В части прогнозных оценок защищенности подземных вод первые исследования площадки проводил Всероссийский научно-исследовательский институт гидрогеологии и инженерной геологии (ВСЕГИНГЕО). В соответствии с их методикой степень защищенности питьевых горизонтов и поверхностных источников от загрязнения радионуклидами в случае гипотетической аварии определяется толщиной слоев глины. Почвы в окрестностях Нововоронежа песчаные, слои глины залегают глубоко, поэтому водоносные горизонты долгое время считались слабозащищенными.
Затем к работам был привлечен Институт биофизики Минздрава РФ (ныне Институт биофизики — Государственный научный центр РФ), имеющий огромный опыт работы, в том числе на аварийных объектах. Специалисты института, используя свои наработки, доказали, что время миграции возможных загрязнений до уровня водоносных горизонтов в районе выбранной площадки достигает, по разным оценкам, 200 тысяч лет. Иными словами, вероятность загрязнения подземных вод и открытых источников радионуклидами здесь ничтожно мала.
Строительство второй очереди Калининской АЭС было прекращено в начале 1990-х годов по решению экологической экспертизы, в том числе из-за недостатка технической воды. Путем взаимодействия с Институтом водных проблем РАН нам удалось решить этот вопрос за счет использования подземных источников. Наши выводы были приняты, и строительство третьего и четвертого блоков станции продолжилось. По итогам этой работы был выпущен нормативный документ «Гидрологическое обоснование проектов АЭС», который применяется ко всем новым атомным станциям, строящимся по российским проектам. В настоящее время в развитие этого документа совместно с саморегулируемыми организациями атомной отрасли разрабатывается отраслевой стандарт «Оценка достаточности водных ресурсов для технического водоснабжения атомных станций».
В начале 1990-х годов Россия и Иран планировали построить АЭС у подножия Эльбурса (хребет вдоль южного побережья Каспийского моря), в районе города Горган. Место само по себе уникальное: площадка находилась в зоне пустынь, а уже в трех километрах сажали хлопок, пшеницу и виноград, за ними росли хвойные леса. Но там обнаружились грязевые вулканы, в 20 километрах — сейсмогенерирующие разломы; кроме того, не было источника пресной воды. Мы занимались этой площадкой два года и в итоге сделали вывод, что строительство станции в этом районе обойдётся дополнительно в $1 млрд. Заказчик был нами очень недоволен.
В марте 1993 года — уже после Горгана — к нам пришел бородатый мужчина в пальто, представился директором Бушерской АЭС и спросил, не могли бы мы за иранскую сторону написать приложение к проекту о природных условиях площадки? Мы могли. Так началась наша работа на АЭС «Бушер». Из архива станции нам начали возить тележки с материалами. Мы познакомились с результатами изысканий американской фирмы «Деймс энд Мур», с черновиками проектных материалов немецкой фирмы КWU и в итоге подготовили за иранскую сторону заключение о характеристиках природных слоев площадки. В 1995 году между Россией и Ираном был подписан контракт на достройку АЭС «Бушер». «Атомэнергопроект» стал генеральным проектировщиком станции. Однако проектировщики не могли начать работу из-за недостатка исходных данных. Кроме того, заказчик в условиях внутренней политической борьбы завышал требования к сейсмоустойчивости будущей станции до 0,5–0,7 g. В течение трех лет мы занимались обследованием фундаментов, выполняли другие работы в рамках контракта, но проектировать не могли. Наконец в 1998 году было принято решение провести дополнительные инженерные изыскания и геофизические морские исследования. В результате переговоров также удалось снизить уровень сейсмичности до 0,4 g. Через год мы выпустили результаты дополнительных инженерных изысканий, которые были приняты комиссией МАГАТЭ, и наши проектировщики смогли приступить к работе. После возвращения из Ирана мы несколько месяцев приходили в себя. По 12–16 часов за компьютером ежедневно, тонны разноформатных результатов от 17 подрядчиков, которые нужно было свести воедино, — все это порядком нас истощило, и мы с удовольствием окунулись в рутинную работу. Параллельно продолжались начатые еще в 1990-х годах исследования на перспективных площадках: в Приморье, Хабаровском крае, на Дальнем Востоке, в Челябинской области, под Костромой.
Следующим большим этапом стала работа на АЭС «Аккую». В качестве главного геолога объекта я работал на турецкой станции два года, а затем перешел в Главное техническое управление (ГТУ). Теперь в мои обязанности входит техническое регулирование отношений при создании результатов инженерных изысканий. Иными словами, на той же АЭС «Аккую» как сотрудник ГТУ я выполняю уже контролирующую функцию, информируя заказчика о выполнении заложенных им требований. Мы также проводим входной и выходной технические контроли всех результатов инженерных изысканий, проводимых специалистами «Атомэнергопроекта».
Есть ли проекты, которые остались нереализованными? Жаль, что не пришлось работать на Чернобыльской АЭС. После аварии на первом блоке был создан объект «Вектор» для переработки и захоронения радиоактивных отходов с загрязненных территорий. Первое время с нами консультировались, но потом сотрудничество прекратилось. А в целом мне посчастливилось работать практически на каждом российском объекте.