Заветная пробирка
В 1947 году после окончания Ленинградского университета я, начинающий радиохимик, была распределена в Челябинск‑40, на комбинат № 817 (будущие Озерск и «Маяк»). Производство и город еще строились, поэтому молодых специалистов поселили в деревянных домиках пионерлагеря. Но ненадолго — вскоре почти на год отправили на стажировку в Москву, изучать свойства плутония и работать над технологией его получения в Лаборатории № 2 (ныне Курчатовский институт).
В то время о плутонии толком ничего не знали: в природе этот элемент почти не встречается. Чтобы его получить, нужно построить реактор, облучить урановые блоки, затем растворить уран в кислоте и выделить плутоний в виде солей или оксидов. А чтобы сделать заряд для бомбы, нужно выплавить из этих соединений металлический плутоний.
Технологию создавали на первом в Европе уран-графитовом реакторе Ф‑1 в Лаборатории № 2 и на установке № 5 в НИИ‑9 (сейчас — ВНИИНМ). Из первых порций облученного металлического урана получалось выделить всего несколько микрограммов плутония, что совершенно не устраивало конструкторов. Для бомбы нужно было порядка 10 кг. Чтобы произвести такой объем, начали строить комбинат № 817 (ныне ПО «Маяк»). 19 июня 1948 года был выведен на проектную мощность первый в СССР уран-графитовый промышленный реактор «А», «Аннушка», а 22 декабря ввели в эксплуатацию радиохимический завод на комбинате № 817.
Когда я приступила к работе в лаборатории, форма у химиков была самая простая — халат и шапочка. И обязательно дозиметр в правом нагрудном кармане. Нам доставляли пробы, содержащие радиоактивные элементы. После каждого этапа очистки раствора мы определяли процентное соотношение элементов и давали рекомендации для дальнейшей очистки. Наша задача была доочистить раствор от посторонних радиоактивных элементов, по излучению определить содержание плутония и повысить его концентрацию. Работа велась круглосуточно, в несколько смен.
Растворы привозили в 20-литровых бутылях. Из них брали пробы и отправляли в пробирках по 20–30 г в лабораторию. Суточная доза облучения каждого сотрудника лаборатории строго контролировалась. Но как-то нам привезли целую бутыль — брак, чтобы полностью запустить раствор в производство. Дело было срочное, рентгены не считали. Нами двигали чувство ответственности и важность задачи.
В конце 1948-го — начале 1949-го годов удалось получить трехвалентный плутоний в водном растворе. Это был первый успех, к нам приезжали многочисленные комиссии, я лично демонстрировала заветную пробирку Лаврентию Берии и отчитывалась о работе. Потом в небывало короткие сроки родилась промышленная технология. У нас были внедрены два метода: ацетатно-фторидная схема выделения и очистки урана и плутония из азотнокислых растворов и экстракция диэтиловым эфиром. К концу 1948 года уже вырисовалась последовательность химических операций, особенности обращения со всеми промежуточными продуктами рабочих растворов. В феврале 1949 года первые азотнокислые растворы, содержащие плутоний, вместе с уточненным процентным составом и рекомендациями по получению металлического плутония были переданы дальше — на химико-металлургическое и литейно-механическое производство. 1 июня удалось получить необходимое количество плутония для бомбы. А 29 августа на Семипалатинском полигоне испытали РДС‑1 мощностью 22 кт в тротиловом эквиваленте.
Челябинск‑40 был засекречен, выезд сотрудникам запрещался, но молодежь особо от этого не страдала. Мы купались в озерах, ходили на яхтах, играли в волейбол, устраивали концерты и спектакли — все были энергичными, творческими, веселыми. Жизнь бурлила, нас вдохновляло общее дело. Со временем складывались семьи, и чуть позже мы организовывали развлечения уже для наших детей. Я познакомилась с будущим мужем Александром Масловым в Челябинске‑40. У нас родились трое детей — Никита, Надежда и Екатерина.
В войну Александр работал на оборонном заводе в Дзержинске, где выпускали снаряды для фронта. А в 1948 году приехал в Челябинск‑40 на строительство и пусконаладку «Аннушки». Работал он в тяжелейших условиях, с повышенным гамма-фоном — нередки были аварийные ситуации, разгребание «козлов» — пробок в каналах реактора. Реактор пускали долго, на ходу корректируя проект и выдавая в производство облученный уран. Саша всегда добросовестно выполнял свою работу, был ответственным, неординарно мыслящим инженером-механиком. В этом необыкновенном месте, где собрались лучшие умы, мы почти каждый день встречались с выдающимися учеными. Так, Игорь Курчатов подолгу жил в Челябинске‑40. Близко я с ним не была знакома, но запомнилось, что на производстве, в лабораториях Игорь Васильевич всегда появлялся в обычной одежде — видимо, не признавал халаты. Общался дружелюбно, с уважением, без какого-либо высокомерия.
Любил Игорь Курчатов и пошутить. Как-то Курчатов с начальником ПГУ при Совете Министров СССР Борисом Ванниковым собрался на охоту. Специально задержался у вешалки в рабочем вагончике, вытащил из кармана два гвоздя и попросил шофера прибить к полу галоши Ванникова. Тот: «Что вы, меня сгноят в тюрьме!». Тогда Курчатов взял топор — молотка не нашлось — и сам их прибил. Ванников попытался надеть галоши — не получилось. Он оторвал их от пола и сказал Курчатову: «Эх, Борода, все бы тебе прыгать и играть!». Тот спросил: «А откуда ты взял, что это я?». «Ну кто из них решится прибить мне галоши? Подумай», — ответил Борис Львович.
Ефим Павлович Славский был большой, громогласный, деятельный, фантастически работоспособный, с характерным донбасским говором. Он быстро находил выход из самых немыслимых ситуаций, аккумулировал все лучшие идеи. Правда, при этом он был человеком взрывным, мог позволить себе хлесткие выражения, но был незаменимым двигателем всех работ.
После 1959 года я работала в центральной заводской лаборатории. А в 1961-м году нас с мужем позвали в Казахстан. Небольшой поселок Алатау возводился в чистом поле на фоне гор со снежными вершинами. На создание Института ядерной физики пригласили специалистов со всего Советского Союза. Сначала я работала в лаборатории радиохимии, затем в группе дозиметрии. А Саша был заместителем главного инженера реактора. Работали мы всегда увлеченно и плодотворно. Раскрытие тайн атома, изучение микромира, химии ядерных превращений, изменяемость веществ и элементов просто не могут не привлекать, это удивительная Вселенная!