Строганцев Борис Алексеевич

На Белоярской АЭС

Я при­шел рабо­тать на Бело­яр­скую АЭС в 1966 году после Том­ского поли­тех­ни­че­ского инсти­тута. Полу­чил рас­пре­де­ле­ние как моло­дой спе­ци­а­лист по спе­ци­аль­но­сти «Про­ек­ти­ро­ва­ние и экс­плу­а­тация атом­ных уста­но­вок». У нас прак­ти­че­ски все, кто учился по этой спе­ци­аль­но­сти, пошли в Мин­сред­маш.

Надо ска­зать, что рас­пре­де­ле­ние на Бело­яр­скую АЭС было для меня не ново­стью: я про­хо­дил на станции пред­диплом­ную прак­тику и здесь же делал диплом. Диплом у меня был по закрытой тема­тике, шел через Пер­вый отдел, и защита его в Том­ске тоже была закрытой.

Моло­дых на станции не бро­сали. Суще­ство­вал Совет моло­дых спе­ци­а­ли­стов, каж­дому моло­дому спе­ци­а­ли­сту давали книжку, где была изложена программа подго­товки. За подго­товку отчи­ты­ва­лись и началь­ник цеха, и сам моло­дой спе­ци­а­лист.

Соб­ственно, тогда на БАЭС прак­ти­че­ски все были моло­дыми спе­ци­а­ли­стами. Ведь станцию только-только пустили, в апреле 1964-го. Самыми «ста­рыми» среди работ­ни­ков станции были те спе­ци­а­ли­сты, кото­рые при­шли из атом­ного под­вод­ного флота — они были пер­выми, кто более-менее знал на прак­тике, как обслужи­вать реак­тор. Но и они все были, как пра­вило, в воз­расте до тридцати лет. Вот, к при­меру, Широ­ков стал глав­ным инже­не­ром станции, еще будучи в ста­тусе моло­дого спе­ци­а­ли­ста!.. На тот момент ему было тридцать три года.

Дирек­то­ром станции в 1963 году был назна­чен Вла­ди­мир Пет­ро­вич Нев­ский. И он ввел тра­дицию: каж­дого при­бы­вающего на станцию моло­дого спе­ци­а­ли­ста при­нимал лично и опре­де­лял на работу только после лич­ной беседы. У меня, помню, была про­блема с устройством на работу жены: она по спе­ци­аль­но­сти была педагог, а школа тогда в Зареч­ном была одна, все штаты укомплек­то­ваны. Нев­ский помог устро­ить жену в вечер­нюю школу. Кстати, одна­жды даже я умуд­рился в сред­ней школе неко­то­рое время препо­да­вать физику и матема­тику: это когда жена ушла на боль­нич­ный, и некому было ее заме­нить.

Поскольку, как я уже ска­зал, раз­ница в воз­расте была не очень большой, то отноше­ния были чисто друже­скими. Мы даже обраща­лись к непо­сред­ствен­ным началь­ни­кам в основ­ном на «ты». Хотя, конечно, были исклю­че­ния. Без­условно, того же Нев­ского как дирек­тора станции или глав­ного инже­нера Бориса Георги­е­вича Ива­нова никто на «ты» и не посмел бы назвать, но это уже для нас было «большое начальство», а вот на своем уровне отноше­ния были очень демо­кра­тич­ными.

Кстати, в связи с этим вспоми­наю один смеш­ной слу­чай. На станции помимо глав­ного инже­нера Бориса Георги­е­вича Ива­нова был еще один Борис Ива­нов — он рабо­тал масте­ром-меха­ни­ком. Так вот, когда надо было вызвать его по гром­кой связи, то гово­рили: «Боря Ива­нов, позвони на блоч­ный щит». И одна­жды в этот момент в машин­ном зале был как раз глав­ный инже­нер Борис Георги­е­вич Ива­нов, и он услышал такой вызов по гром­кой связи... Захо­дит на блоч­ный щит: «Это что за фами­льяр­ность такая?» Ну, мы ему и давай объяс­нять, что как раз гово­рим «Боря», чтобы не пере­пу­тать. Посме­я­лись. Борис Георги­е­вич был чело­ве­ком с юмо­ром, отно­сился к подоб­ным вещам с понима­нием.

У нас тогда был широко рас­про­стра­нен такой вари­ант совмест­ного отдыха вне работы, как выезд на при­роду целыми под­раз­де­ле­ни­ями. У нас тут кра­си­вейшие места под боком, водо­хра­ни­лище, с удо­вольствием ездили рыба­чить с лодок.

И вот сидишь в одной лодке со своим непо­сред­ствен­ным началь­ни­ком или масте­ром, ловишь рыбу и одно­временно ему сда­ешь экза­мен: он вопросы по работе задает, а ты отве­ча­ешь. И все строго, без вся­ких шуток. Вообще, тогда было пра­вило: ты не можешь пойти на повыше­ние по службе, пока на свое место не подго­то­вишь спе­ци­а­ли­ста. И далее, когда уже пере­дашь дела сво­ему после­до­ва­телю, будешь нести за него ответ­ствен­ность. Поэтому гото­вили очень строго, без вся­ких «тяп-ляп». Вплоть до того, что ходили прямо по блоч­ным залам и пальцем пока­зы­вали: «Это что за труба? А это что за труба? Это куда идет?..» Не отве­тил — иди готовься дальше. То есть каж­дую мелочь надо было знать, в каж­дом помеще­нии, в каж­дом боксе.

Сей­час это уди­ви­тельно слышать, но курили чаще всего прямо на рабо­чих местах. Разуме­ется, если там не было чего-то пожа­ро­опас­ного. Вот, к при­меру, даже на блоч­ном щите управ­ле­ния реак­то­ром курили. К нам на БЩУ даже таиш­ники при­хо­дили поку­рить, у них рядом мастер­ская была.

Честно говоря, во время пере­ку­ров не было такого, чтобы начальству косточки мыли. Их всех реально уважали. Это были пре­крас­ные спе­ци­а­ли­сты, и мы понимали, насколько их уро­вень подго­товки выше нашего, насколько большая ответ­ствен­ность на них лежит. Так что, если не по работе, то обычно в те годы во время пере­ку­ров гово­рили про поли­тику. Как там дела у них в Гон­ду­расе... Про Хрущева, про Бреж­нева. Или анек­доты тра­вили...

При этом какой-либо анти­со­вет­чины у нас не было. Вспоми­наю один слу­чай. В 70-е годы наши работ­ники впер­вые начали ездить по тури­сти­че­ским путев­кам за гра­ницу. Помню, при­е­хал у нас Вла­ди­мир Флейшер из Египта и ска­зал: «Всех наших анти­со­вет­чи­ков надо в Египет отпра­вить — пусть посмот­рят, как там народ живет. Они оттуда вер­нутся, глу­боко любя нашу Родину».

Правда, дефицит в те годы был прак­ти­че­ски на все. Моло­дой спе­ци­а­лист при­езжал рабо­тать на станцию и сразу запи­сы­вался во все оче­реди: на холо­диль­ник, на обувь, на машину, на мебель. И — ждали. Под­хо­дит оче­редь, а денег еще не накопил — меня­лись оче­ре­дями.

Был у нас один парень, любил жене подарки покупать из дефицит­ных. Вот мы его решили одна­жды разыг­рать. Рас­ска­зали, что в Бело­ярке (а это посе­лок в пят­на­дцати километ­рах от Зареч­ного) про­дают помаду для губ. Он вски­нулся, помчался в Бело­ярку — тогда такой товар страш­ным дефици­том был. Там, конечно же, ничего нет... Такие вот были у нас шутки тогда.

Мы в Зареч­ном все­гда были немножко осо­бен­ные. Пыта­лись у нас одна­жды вве­сти празд­ник — День работ­ника Мин­сред­маша, но как-то не при­жи­лось. Потом сде­лали празд­ни­ком День работ­ника атом­ной промыш­лен­но­сти — не при­жи­лось опять. А вот День энерге­тика как тогда был очень попу­ляр­ным, так и поныне на Бело­яр­ской АЭС оста­ется самым глав­ным и любимым про­фес­си­о­наль­ным празд­ни­ком.

Из чисто «мест­ных» празд­но­вали юби­леи под­раз­де­ле­ний, дни рож­де­ния и так далее. А в 1984 году про­вели пер­вый Кар­на­вал, кото­рый стал еще одним из любимых мест­ных празд­ни­ков, при­чем не только для работ­ни­ков станции, но и для всего поселка, а затем и города Зареч­ного. Глав­ным иници­а­то­ром Кар­на­вала был Борис Георги­е­вич Ива­нов, он с этой идеей тогда и ко мне при­хо­дил. А я, кстати, сомне­вался, что наш народ пой­дет на такой празд­ник. Ока­за­лось, что был не прав.

Кроме дефицита была еще сек­рет­ность. Каж­дый документ — под рос­пись, обя­за­тельно сдать обратно, ника­ких копи­ро­ва­ний. Иногда про­сто невозможно было рабо­тать, тайком все-таки копи­ро­вали — но не для того, чтобы врагам информацию сдать, а для своей же работы. Шутили по этому поводу, кстати... Помню, мастер по глав­ным цир­ку­ляци­он­ным насо­сам одна­жды сме­ялся: «Зна­ешь, почему у нас все чер­тежи по ГЦН сек­рет­ные? А чтобы аме­ри­канцы пому­ча­лись их добы­вать, потом все-таки выкрали бы, постро­или на основе этих чер­тежей свои аппа­раты — а потом с ними так же мучи­лись бы, как мы...».

Хотя, если серьезно, то вроде бы был один слу­чай в 80-х годах, когда прямо на тер­ри­то­рии станции поймали шпи­она. Одна­жды в одной из делегаций был госпо­дин, кото­рый при­е­хал к нам со спе­ци­аль­ным фото­ап­па­ра­том. У фото­ап­па­рата два объек­тива было: один глав­ный — видимый, а дру­гой -сек­рет­ный, кото­рый можно было направ­лять совершенно в другую сто­рону. На станции ведь можно фотографи­ро­вать только с опре­де­лен­ных ракур­сов, а этот фото­ап­па­рат мог сфо­тографи­ро­вать в совершенно другом направ­ле­нии. Но тогдаш­ний заме­сти­тель дирек­тора по без­опас­но­сти Бур­кин что-то запо­до­зрил и сумел этого «фотографа» поймать.

Самое силь­ное воспоми­на­ние — это пожар на вто­ром блоке 30 декабря 1978 года. Я был в ту ночь началь­ни­ком смены, так что хлеб­нул по пол­ной. Вспоми­нать, честно говоря, тяжело. Вообще, я тогда пошел на большой риск и в нару­ше­ние всех основ­ных инструкций залил паропе­регре­ва­тель­ные каналы водой сразу после оста­нова реак­тора. Только ава­рий­ную защиту опу­стили, я понял, что мы теряем воду, теряем управ­ле­ние бло­ком... А паропе­регре­ва­тель­ные каналы если осушатся, то могут выдержать только пол­часа — потом нач­нут трес­каться, что может при­ве­сти к ради­аци­он­ной ава­рии.

Почему я пошел на это в нару­ше­ние всех инструкций? Потому что неза­долго до ава­рии читал кан­ди­дат­скую дис­сер­тацию Шаша­рина, где как раз он иссле­до­вал пере­вод паропе­регре­ва­тель­ных кана­лов с паро­вого режима на водя­ной. И такую ситу­ацию он там опи­сал.

Так что для меня этот момент был самым драма­ти­че­ским. Защита только-только сра­бо­тала, на блоке еще никого нет из начальства, а ситу­ация кри­ти­че­ская, надо при­нимать реше­ние. При­чем такое реше­ние, кото­рое идет враз­рез с суще­ствующими инструкци­ями. И я риск­нул, все-таки взял ответ­ствен­ность на себя. Потом рас­сле­до­ва­ние пока­зало, что действо­вал я пра­вильно, сумел не допу­стить выхода ради­ации. Но очень было сложно при­нять реше­ние... Осо­бенно в усло­виях, когда все при­боры вышли из строя, и действо­вать при­хо­ди­лось на уровне, как гово­рится, инту­иции. Слож­ность была еще в том, что под­чи­нен­ные пона­чалу не поняли моих действий и запа­ни­ко­вали — при­ш­лось рявк­нуть в при­каз­ном порядке. Тем самым мы выиг­рали пол­часа времени, пока еще не сго­рели цепи управ­ле­ния. А уж потом вруч­ную задвиж­ками сумели нала­дить подачу воды. И тем самым окон­ча­тельно сняли угрозу ради­аци­он­ной ава­рии.

В общем, сущий ад тогда тво­рился на блоке...

И еще один момент отмечу из той ава­рии. Дело было под Новый год, мороз стоял про­сто жут­кий, до минус 46 гра­ду­сов дошло. Соб­ственно говоря, мороз и стал основ­ной при­чи­ной обру­ше­ния крыши в машин­ном зале и начала пожара. Так вот, неза­долго до этого я как началь­ник смены писал инструкцию по граж­дан­ской обо­роне: «Ядер­ный удар по Бело­яр­ской АЭС в зим­нее время». То есть там вос­со­зда­ва­лась при­мерно такая же ситу­ация: зима, мороз, раз­ру­шен корпус блока. И поэтому я знал, что все импульс­ные трубки у при­бо­ров (тех же маномет­ров) будут перемерзшими, то есть пока­за­ния при­бо­ров будут непра­виль­ными.

Так и полу­чи­лось во время ава­рии. При­боры в цир­ку­ляци­он­ных водо­во­дах начали пока­зы­вать высо­кое дав­ле­ние, они уже должны лоп­нуть. Бежит ко мне опе­ра­тор БЩУ: надо отклю­чать цирк­на­сосы, дав­ле­ние уже кри­ти­че­ское!.. Я кричу: «Не трогать ничего! При­боры из строя вышли!..» В общем, это тогда помогло нам не кинуться в панику, не нало­мать дров, а то бы довели до ради­аци­он­ной ава­рии.