Сковорода Геннадий Арсентьевич

Нынче физики в почете

Прежде чем попасть в атомную энер­гетику, я окончил Горно-хими­че­ский тех­ни­кум в городе Берез­ни­ках Пер­м­ского края, стал мар­к­шейде­ром. Защита диплом­ной работы на «отлично» откры­вала двери в любой вуз, но решил — обязан отдать долг Родине. Служил в тан­ко­вых войсках. Учебный полк дис­ло­ци­ро­вался во Вла­димире.

Спустя три года пришел в Пер­м­ский горный инсти­тут за высшим обра­зо­ва­нием, но в выборе про­фес­сии быстро засо­мне­вался. Немалую роль в поя­в­ле­нии этих «тер­за­ний души» сыграла «мас­со­вая инфор­ма­ци­он­ная кам­па­ния» о необ­хо­ди­мо­сти и пре­и­му­ще­ствах атомной энер­гетики, раз­ви­вав­шейся мощными темпами. К тому же в начале 60-х весь СССР был покорен героями фильма «9 дней одного года» — учеными, которые решали сложные научные задачи. Помните Бориса Слуц­кого: «Нынче физики в почете…»? Короче говоря, позади первый курс, и я уже в Ураль­ском поли­техе. Приняли без экза­ме­нов. Получил спе­ци­аль­ность «Инженер-физик. Раз­де­ле­ние, при­ме­не­ние изо­то­пов» и по рас­пре­де­ле­нию ока­зался на Элек­тро­хими­че­ском заводе в Крас­но­яр­ске-45, п/я 285 (сейчас это Зеле­но­горск).

Судьба пода­рила мне хороших педа­го­гов. В тех­ни­куме горное дело и буро­взрыв­ные работы пре­по­да­вал бывший танкист, вели­ко­леп­ный человек Николай Чудинов. В инсти­туте своей любовью к науке, тео­рети­че­ской физике заражал бук­вально всех сту­ден­тов про­фес­сор Георгий Скроц­кий. Нас было 20 человек из группы, окон­чив­ших инсти­тут. Раз­лете­лись по всей стране: Крас­но­ярск, Арзамас, Верх-Нейвинск, Тюмень, Лесной. Связь не теряем, созва­ни­ва­емся, встре­ча­емся. Год назад съез­жались в Ека­те­рин­бурге — отме­чали 65-летний юбилей физтеха, 27 июля 2015-го празд­но­вали 50 лет выпуска. Многих ребят уже нет среди нас, но память об этих заме­ча­тель­ных людях, светлых умах живет в сердце: Галь­берг Валерий, Лелюх Алек­сандр, Зайков Николай, Фирсов Валерий, Поляков Олег.

Самое начало тру­до­вой дея­тель­но­сти запо­мни­лось задер­ж­кой при офор­м­ле­нии на работу, свя­зан­ной с досад­ной опиской напи­са­ния моей фамилии в доку­мен­тах. Тогда первые отделы жестко следили за офор­м­ле­нием доку­мен­тов. Ока­за­лось, что в напра­в­ле­нии на ЭХЗ про­пу­стили букву в моем отче­стве — вместо «Арсен­Тье­вич» напи­сали «Арсе­нье­вич». При­шлось ждать несколько недель, пока испра­вят ошибку и выдадут новые доку­менты.

Элек­тро­хими­че­ский завод, хоть он и имел нейтраль­ное назва­ние, зани­мался реше­нием вполне кон­крет­ных и стра­те­ги­че­ски важных задач — обо­га­щал уран для военных целей, а позднее и для атомных станций. Для про­из­вод­ства исполь­зо­ва­лась уни­каль­ная в то время газо­цен­три­фуж­ная тех­ноло­гия раз­де­ле­ния изо­то­пов урана, которая впервые в мире была раз­ра­бо­тана в нашей стране. Таких цен­три­фуг было более 2 000 000. Я до сих пор не могу себе физи­че­ски пред­ставить, как ротор цен­три­фуг может совер­шать 1600 обо­ро­тов в секунду. На заводе было занято около 12 тысяч человек (сейчас там тру­дится всего 2 тысячи). Меня и еще несколь­ких ребят с курса хорошо приняли. Под руко­вод­ством опытных това­ри­щей мы поти­хоньку осва­и­вали про­фес­сию. Коллеги охотно пере­да­вали опыт.

Прак­ти­че­ски сразу я попал в группу мате­ма­ти­че­ской ста­ти­стики, только что орга­ни­зо­ван­ную под эгидой заме­сти­теля глав­ного инже­нера, кан­ди­дата физико-мате­ма­ти­че­ских наук Вален­тина Шапо­ва­лова. Мы кон­тро­ли­ро­вали экс­плу­а­та­цию цен­три­фуг, выяс­няли потен­ци­аль­ные причины их выхода из строя и пла­ни­ро­вали наи­бо­лее опти­маль­ное время оста­нова на ремонт. Коман­дой из 10 человек руко­во­дил Павел Багрий, чрез­вы­чайно спо­соб­ный спе­ци­алист. Опыта в этом напра­в­ле­нии, есте­ственно, не было, поэтому ответы на многие вопросы нащу­пы­вали экс­пе­ри­мен­таль­ным путем. Лабо­ранты соби­рали инфор­ма­цию по цехам, инже­неры ее обра­ба­ты­вали, про­грам­ми­сты офор­м­ляли секрет­ные отчеты, чер­теж­ник вручную строил графики — ком­пью­те­ров-то не было.

Рабо­тали на «Урале-2», который про­счи­ты­вал вари­анты выхода цен­три­фуг из строя по 35-40 пара­мет­рам (вплоть до времени года, времени суток, поло­же­ния луны). Такую машину сейчас мало кто вспо­мнит. Она зани­мала порядка 400 ква­д­рат­ных метров. Сплош­ные шкафы с ради­о­лам­пами, посре­дине — пульт, причем никаких бук­вен­ных сим­волов этот агрегат на печать не давал. Все только в циф­ро­вых кодах. Так ничего и не выяс­нили. Един­ствен­ной слабой деталью цен­три­фуг ока­зался опорный подшип­ник, который и опре­де­лял их ресурс.

На Элек­тро­хими­че­ском заводе я вырос из рядо­вого техника до руко­во­ди­теля группы, получил путевку в отрасль, работе в которой я посвятил более четырех десяти­летий. Когда нача­лось мас­штаб­ное стро­и­тель­ство атомных станций, захотел освоить новое дело и заодно посмо­треть страну. Выбор пал на Курскую АЭС. В 1975 году я уехал в Кур­ча­тов.

С экс­тре­маль­ной ситу­а­цией я впервые стол­к­нулся на Чер­но­быль­ской АЭС. В июле 1986 года я вре­менно испол­нял обя­зан­но­сти началь­ника отдела ради­а­ци­он­ной безо­пас­но­сти. Это была при­выч­ная работа в нео­быч­ных усло­виях. И отно­си­лись мы к этому без какой-либо паники и страха. У меня с собой была пара дози­мет­ров. Измерил уровень ради­а­ции матраца, на котором спал в общежи­тии, — где-то раз в 5 выше нормы. Пере­вер­нул его — стало 2 нормы. Вот и все. А на улице в лагере Ска­зоч­ный на уровне травы — раз в 50 фон был выше.

Из атом­щи­ков-кори­феев, с кото­рыми сводила судьба, без­у­словно, дирек­тор ЭХЗ Иван Борт­ни­ков — уди­ви­тель­ный человек из плеяды сталин­ских руко­во­ди­те­лей, послед­ний из могикан. Его в Крас­но­яр­ске-45 знали все. Сейчас его имя носит одна из улиц Зеле­но­гор­ска. Борт­ни­ков всей душой болел за про­из­вод­ство. Был очень тре­бо­ва­те­лен, строг к пер­со­налу за допу­щен­ные ошибки. На опе­ра­тив­ном сове­ща­нии мог так отчитать за промах, что сидящие в каби­нете дрожали от страха. Это был насто­я­щий хозяин на пред­при­ятии и в городе. К нему можно было запро­сто обра­титься с личными прось­бами. Когда подрос мой сын, я пришел к дирек­тору, говорю: «Иван Нико­ла­е­вич, тес­но­вато в двух­ком­нат­ной квар­тире». И вскоре наша семья празд­но­вала ново­се­лье в "трешке" улуч­шен­ной пла­ни­ровки.

В Крас­но­яр­ске-45 были созданы иде­аль­ные условия, пре­крас­ное снаб­же­ние, тогда как вся страна испы­ты­вала дефицит необ­хо­ди­мых товаров. На фоне дев­ствен­ной тайги город пред­ста­в­лял собой «сибир­ский оазис». Денег на ЗАТО не жалели. Стро­и­тель­ство соци­аль­ных объек­тов зача­стую по темпам опе­ре­жало воз­ве­де­ние завод­ских кор­пу­сов. В любой сезон мага­зины изо­би­ло­вали свежими фрук­тами и овощами, доброт­ной одеждой и обувью. Когда мы ехали в отпуск, обя­за­тельно брали с собой гостинцы: апель­сины, коньяк и другие дели­ка­тесы. Родня изум­ля­лась таким изыскам.

По рас­по­ря­же­нию Борт­ни­кова для работ­ни­ков завода постро­или базу отдыха «Березки» — уни­каль­ный архи­тек­тур­ный объект. Кто-то из «бла­го­же­ла­те­лей» написал в Москву ано­нимку с обви­не­нием дирек­тора в неце­ле­вом исполь­зо­ва­нии средств, якобы для личной выгоды. При­быв­ший в ЗАТО министр Мин­сред­маша Ефим Слав­ский озна­ко­мился с про­из­вод­ством, посетил про­фи­лак­то­рий. Потом, как рас­ска­зы­вали оче­видцы, обнял Борт­ни­кова и говорит: «Молодец, Иван Нико­ла­е­вич, для людей ста­ра­ешься!».

На Курской станции я шесть лет отра­бо­тал началь­ни­ком смены отдела ради­а­ци­он­ной безо­пас­но­сти. До сих пор с бла­го­дар­но­стью и ува­же­нием вспо­ми­наю леген­дар­ную лич­ность — Тома Пет­ро­вича Нико­ла­ева, он был главным инже­не­ром, потом замом по науке. Очень мощный человек, большой спе­ци­алист в своем деле. Ни при каких обсто­я­тель­ствах не терял само­о­бла­да­ния, в любых ситу­а­циях оста­вался спокоен.

Более чет­верти века, с 1981-го по 2006-й год, я был связан со Смо­лен­ской АЭС. 5 лет работал заме­сти­те­лем началь­ника ОТиТБ, 17 лет — руко­во­дил под­раз­де­ле­нием. Это потом оно раз­де­ли­лось на несколько напра­в­ле­ний, а сначала «в одних руках» была сосре­до­то­чена ответ­ствен­ность за охрану труда, технику безо­пас­но­сти, пожар­ную, ради­а­ци­он­ную безо­пас­ность, охрану окру­жа­ю­щей среды. Когда пришло время усту­пить дорогу молодым, вновь перешел в заме­сти­тели, уже началь­ника ОРБ.

Воз­вра­ща­ясь мысленно назад, понимаю, сколь велико для Смо­лен­ской АЭС зна­че­ние людей, которые в разные годы были у ее руля: главные инже­неры — Юрий Дорош, Махмуд Ахмет­ке­реев, дирек­тор Сергей Крылов. К сожа­ле­нию, самые достойные пред­стави­тели чело­ве­че­ства, про­фес­си­о­налы с большой буквы рано уходят из жизни.

В Крас­но­яр­ске-45 и рабо­тали, и жили очень дружно. Всем заводом выхо­дили на сбор урожая кар­тошки, сообща отме­чали празд­ники. Зимой устра­и­вали лыжные про­гулки, летом — походы на природу, ездили на Крас­но­яр­ские столбы на рыбалку, за ягодами и грибами. Там я увлекся фех­то­ва­нием, фото­гра­фией. Осва­и­вал цветные диа­по­зи­тивы, кино­съемку. При ЭХЗ была своя кино-фото-студия. Хоть трудное это дело, но чрез­вы­чайно инте­рес­ное. Порой всю ночь зани­ма­ешься, а к утру полу­ча­ется не больше 20 фоток. На печать одной уходил, как минимум, час. И не меньше — на про­я­в­ле­ние пленки. Сначала цвет под­би­рал, потом обра­ба­ты­вал в 4 — 5 рас­тво­рах.

Спут­ницу жизни я нашел еще в 1968 году. Позна­ко­ми­лись во время турне Вла­ди­во­сток — Сахалин — Магадан — Кам­чатка — Куриль­ские острова — Вла­ди­во­сток, куда я отправился в отпуск. Супруга Инга Евге­ньевна Пет­ро­па­в­лов­ская к моей работе всегда отно­си­лась с пони­ма­нием, потому что и сама, в общем-то, атомщик. Вместе мы рабо­тали в Крас­но­яр­ске-45, потом на Курской станции, она тру­ди­лась в отделе обо­ру­до­ва­ния. Позже перешла в фирму «Энер­го­на­ладка», бес­ко­нечно была в коман­ди­ров­ках. Однажды пред­ло­жила пере­браться на Смо­лен­скую АЭС. Так мы ока­зались в Дес­но­гор­ске. Жена вообще из разряда неу­го­мон­ных. Побывав на Чер­но­быль­ской АЭС в 1987 году, она решила, что ее место именно там, и сле­ду­ю­щие пять лет «прожила вах­то­вым методом». Ее нельзя было оста­но­вить. Когда слу­чи­лось зем­ле­т­ря­се­ние в Армении, вместе с отрядом спа­са­те­лей «Спе­ца­тома» полетела ока­зы­вать посиль­ную помощь. Посчитала это своим долгом. На заслу­жен­ный отдых Инга Евге­ньевна ушла в 1997 году из отдела ради­а­ци­он­ной безо­пас­но­сти Смо­лен­ской АЭС и оста­лась верна своему харак­теру путе­ше­ствен­ника. До сих пор она в дви­же­нии, и мне не дает быть в покое. Мы вос­питали хоро­шего сына. И хоть Андрей не про­дол­жил тру­до­вой путь роди­те­лей, но выбрал не менее важную про­фес­сию — стал хирур­гом. Насто­я­щим, по при­з­ва­нию. 26 лет спасает людей.

Я в инсти­тут­ские годы про­хо­дил прак­тику на Сред­не­у­раль­ской ГРЭС, в 25 кило­мет­рах от Ека­те­рин­бурга. Весь лес вокруг нее был засыпан тонким слоем пепла. Огромные черные поля, куда сбра­сы­ва­ется зола, гид­ро­золо­у­да­ле­ние — лунные пейзажи. Там никогда ничего не будет расти. Фон в несколько раз выше, чем вокруг АЭС. Кто-то скажет: уран содер­жится в угле в мизер­ных коли­че­ствах. Да, но там сжигают за сутки 60 вагонов угля. А фильтры несо­вер­шенны. Так где жить страш­нее: рядом с атомной стан­цией, где чистейший воздух, ника­кого дыма, химии, облу­че­ния, — или рядом с уголь­ной стан­цией?

Помню случай на Курской АЭС. Это сейчас на рабочем месте нельзя пить чай, а тогда было не так строго. Мы и устра­и­вали чае­пи­тия. Спустя полгода один коллега пред­ло­жил про­ве­рить воду — дози­мет­ри­сты же. Про­ве­рили. Актив­ность ока­за­лась порядка на два выше, чем допу­стимо. Все «встали на уши», стали искать, в чем дело? Ока­за­лось, у химиков химо­чи­щен­ная вода сое­ди­ня­лась каким-то образом с нео­чи­щен­ной. Первые полгода водо­про­вода нор­маль­ного не было, брали химо­чи­щен­ную воду. Ну и что? Посме­я­лись — и всё. Пере­стали оттуда воду брать.

По оценке одной струк­туры при ООН, самые ката­стро­фи­че­ские послед­ствия — от аварии на гид­ро­стан­ции. Никакие аварии на АЭС не срав­нятся с про­ры­вом огромных водо­хра­ни­лищ — напри­мер, Брат­ского, Крас­но­яр­ского. Смоет все вокруг. Тем более что Чер­но­быль давно рас­ставил точки над «i» в вопро­сах экс­плу­а­та­ции атомных станций. Пред­при­няты бес­пре­це­ден­т­ные меры по повы­ше­нию безо­пас­но­сти. Да и совре­мен­ные блоки не идут ни в какое срав­не­ние с реак­то­рами чер­но­быль­ского типа. Хотя, вы знаете, что было их про­об­ра­зом? Пря­мо­точ­ные реак­торы для нара­ботки плу­то­ния, которые про­ра­бо­тали 40 лет без сучка и задо­ринки. А секрет прост. Они нахо­ди­лись в ведении Мин­сред­маша, где об испол­не­нии тех­ноло­ги­че­ской дис­ци­плины раз­го­вор был корот­кий: «Шаг влево, шаг вправо — рас­стрел». В пере­нос­ном смысле, конечно. Жесточайшим образом нака­зы­ва­лось откло­не­ние от инструк­ции. Там даже суще­ство­вала инструк­ция по езде на вело­сипеде. Длина кор­пу­сов, где стояли цен­три­фуги, была 800 метров. И пешком опе­ра­тивно попасть из одного конца в другой было невоз­можно. Поэтому поль­зо­вались тран­с­пор­том и сдавали экза­мены.

Гово­рить сегодня о веро­ят­но­сти второго Чер­но­быля — глупо. В России атомная энер­гетика более чем безо­пасна. Защита от дурака повы­шена мно­го­кратно.