Первый цех – во всём первый!
Я пришёл в 1959 году аппаратчиком в цех № 105. Работал в разных цехах на опытных установках. В цехе № 1 поднялся по всем ступеням: мастер смены, технолог участка, инженер по охране труда, технолог цеха, замначальника цеха, начальник. Интересное и динамичное было время. Освоение новых производств, поиск новых решений. Время энтузиастов.
Мои родители работали в колхозе. Отец, участник трёх войн, вернулся с Отечественной, закончил курсы механизаторов. Трудились старательно, но с деньгами была проблема – колхоз есть колхоз. Так что, когда в 1958-м я закончил школу, не размышлял, куда направиться. В военное училище. Не только потому, что буду накормлен и одет. Военные тогда были в почёте, люди уважали армию. Подал заявление в артиллерийское техническое в Пермь. Пришёл вызов, собрался, приехал. А там на меня посмотрели и развернули обратно: «Сынков полка здесь не воспитывают». Мне же 18 только через год исполнилось бы. Вернулся в военкомат по прописке, встал на учёт. Из военно-учётного стола оформили на химический завод – почтовый ящик. 10 месяцев получал профессию в базовом училище, потом отправился аппаратчиком в строящийся цех по производству лития - для нужд оборонки.
Но это мы уже после узнали, додумали. А поначалу – вот тебе направление, иди и работай. Самое главное: знаешь-не знаешь, а больше молчи. Соображаешь - значит, сообразишь. Нет - так нет. Разъяснений не будет.
Обучение было такое: технологический регламент и инструкция от руки в ученической тетрадке в клеточку. Одна реакция, одна формула - и всё. Два месяца работал без оформления, а как исполнилось 18 лет, официально был принят на завод, в тот же цех. Но начались так называемые сахаровские времена, и литий стал вроде бы и не нужен.
Меня направляли по разным цехам: туда, где надо налаживать опытные установки. Но каждый новый цех - это свой процесс, коллектив, свои особенности, надо вживаться, а это непросто. И когда меня в 1961 году в очередной раз перенаправили – на этот раз в цех № 1 - сказал себе: всё, больше никуда не пойду. Так и вышло.
Установка, на которую меня поставили, производила белую сажу - диоксид кремния, наполнитель для резиново-технических изделий. Это было побочное производство цеха № 1. Потому что тогда постоянно искали что-то, думали, какой ещё полезный продукт выпустить. Вообще в химии если покопаться, очень многое можно найти.
Основное производство цеха № 1 - фтористый водород. И цех наш считался на заводе основным. С него всё начиналось в 1949 году. Тогда на чепецком заводе решили создать первое в СССР промышленное производство продукта, который обеспечил бы прорыв в оборонной отрасли. А именно – фтористый водород, исходный материал для переработки трансурановых элементов. Вот такое у нас было построение: первый цех, а за ним уже встают все остальные, как молочные дети. Выпустил первый цех партию фтористого водорода, – и заработали другие цехи.
В 1960-х, когда я пришёл, цех №1 развивался, прирастал новыми агрегатами. Я в то время закончил Кировский политех (химфак, неорганическая химия). Помню, когда учился, сформировалась целая заводская группа. И как только чепецкие приезжали в Киров, то всё, другим места не оставалось. Мы же поодиночке сдавать экзамены не ходили. Если шли, то все сразу.
Дипломный проект я написал на 302 страницах, а надо было от силы 100. Сдавал первым и вместо 5-7 минут отнял у комиссии 20. Мне говорят: целая же группа за тобой ещё, Алексей! Отвечаю: «А я про фтористый водород могу рассказывать весь день».
Диплом мой сдали в библиотеку, а через три года он исчез с концами. Почему? Очень просто. Тема его касалась производства фтористого водорода из сырья с низким содержанием фтористого кальция. Такого сырья в Союзе было недостаточно. А я указал все источники, приложил формулы, диаграммы. Только цифры подставляй и рассчитывай.
Фтористый водород, который мы производили, поступал в соседний цех. Там путём электролиза выделяли чистый газообразный фтор. А затем уже этот газ направляли на фторирование урана - на повышение его концентрации, производство гекса- и тетрафторида урана.
Технологию производства фтористого водорода постоянно дорабатывали. Этот материал был настолько активным, что при соприкосновении с кислородом самовозгорался.
Чтобы усовершенствовать схему, требовались особо стойкие металлы, а их не было. По нашему заказу (мы смешали на пробу аж 12 разных элементов) на заводе в Электростали выплавили образец. Испытание он прошёл после доработки на месте.
Потом из этих стойких материалов мы в нашей лаборатории спроектировали реактор-смеситель. В течение пяти лет разрабатывали, защитили проект в главке. В институте химтехнологий докладывал я, а в министерство меня уже не пустили. Степень секретности высокая. Нам тогда присудили премию Совета Министров и рекомендовали разработку к внедрению на подобных производствах: Пермь, Ангарск, Томск, Усть-Каменогорск.
Это всё к тому, что компания у нас в те годы, да и позже, была весьма инициативная. Мы живо брались за всё новое. Нам было интересно.
Например, в любом химическом производстве есть шлак, который надо утилизировать. Вначале отвальный сульфат (отход нашего цеха) просто выливали в речку Елховку. Директору завода полимеров Александру Маслякову доставалось за это от руководителя комбината Анатолия Денисова. За экологию тогда всё же спрашивали. Ну, а Александр Иванович обращался ко мне. И вот мы разработали схему нейтрализации пульпы: отфильтровывали на центрифугах, заливали известковым молоком. И… тоже в речку. Но бесконечно так нельзя. Заложили «гору» в Комарихе – на полигоне на территории завода, она же огромная, безлюдная. Машинами сульфатную пасту туда вывозили, складировали. Вырос примерно пятиэтажный дом. Полигон был ограждён, конечно, но условно. И однажды мне звонит контролёр: «Алексей Дмитриевич, солдаты с автоматами гору штурмуют!». Говорю ему: «Закройся в будке и тихо сиди».
Дело в том, что у нас около завода дислоцировался стройбат, им надо было где-то проводить учения. С нашими особистами военные договорились, а нас извещать не стали.
Но это так, курьёзный случай. Я о том, что нам хотелось идти вперёд, дальше, быстрее. Раз государству требуется фтор, то будет и шпат - отход. И гора будет расти, а это нехорошо. Связались с исследовательским институтом в Ленинграде, чтобы вместе изыскать возможность использовать шпат как строительный материал. Получилось. Единственное, что скорость схватывания у него оказалась меньше цемента. Но прочность была достаточной. Технологию по производству строительных блоков мы защитили, прошли госэкспертизу. Материал был экологически безопасен.
Сейчас часто говорю: от первого цеха почти ничего не осталось, но вот иду по городу и вижу - что-то всё-таки есть. Дворовые площадки, тротуары до сих пор живы. По нашим плитам люди ходят.
Технологию можно было использовать, но, к сожалению, она не понадобилась, время изменилось, система затрещала. Наше производство перевели на хозрасчёт. Но я, тогда начальник цеха, кое-что в этом понимал, и лишнего мы не израсходовали, а даже некоторую сумму получили. По рублю её на руки не раздашь, смешно. Съездил в магазин и на каждого сотрудника купил по спортивному костюму. Потом меня начальство не раз называло хапугой, а деньги нам разрешили пускать только на улучшение условий труда. Но и это дело, в конце концов, не пошло.
Знал ли, когда работал в цехе, что там опасно? Об этом не думал. Сейчас говорят: радиация - смерть. А мы даже представления о радиации не имели. К нам сырьё для концентрации гексафторида урана поступало в больших ёмкостях. Вот зимой в цехе холодно, а мы привалимся, греемся.
Какими были средства защиты? Счётчик Гейгера висел у каждого. Когда зашкаливало, выводили из цеха, переводили на другие работы. Резиновых перчаток хватало на один раз, потом они разлагались. Конечно, выдавали резиновые сапоги, спецодежду, противогаз.
Я натягивал комбинезон, в котором имелось только одно отверстие - для головы. Вот так и влезал. И под ним ещё противогаз. И в таком виде надо было работать, поддерживать производственный процесс. А ведь случались и аварии, и ЧП. И газовки были, и прямое воздействие. Фтор, он не пахнет, но если бьёт, то всё – беги или падай, иначе обожжёт.
Первое время не могли решить проблему транспортировки вещества – металл его не держал, сгорал (об этом я уже рассказывал выше). Мы придумали качать по фанерным трубам. Фанерные, метровые, пока стыкуешь – были и протечки. А потом и труб не стало, пришлось искать самим. Нашли подходящее деревообрабатывающее предприятие в Ижоре, под Ленинградом. Оказалось - то, да не то. Пошёл к начальнику цеха по производству фанеры: вот такие трубы мне надо. В ответ: так сам и делай, у нас людей не хватает. И что вы думаете: мы собрали бригаду и почти месяц катали для себя трубы.
Ничего не пугало. Просто такая работа – у каждого своя. Я так понимал: раз я тут, значит, так и должно быть. И тем, кто спрашивал, а как же в цех заходить, тут же газы, у нас обычно отвечали: а ты что думал? Тут тебе не конфетная фабрика и даже не хлебозавод.
Я не говорю, что люди ежедневно совершали подвиг, но… Смелость была нужна, это точно. А ещё я старался грамотно расставлять людей. Если человек опасается газовки, то лучше его на тот участок и не посылать. Толку не будет. Или себе навредит, или делу.
Цех в начале 2000-х законсервировали. Не то чтобы «начинка для атомной бомбы» больше не требовалась, нет. Просто государство изменилось, подходы поменялись, многое - если не всё - стали решать сиюминутные деньги, доход. И ещё вдруг оказалось, что мы неправы, что надо разоружаться, «раздеваться догола». И на первый план должно выйти производство удобрений.
Так вот: руководство предприятия, тогда уже разделившегося на ЗМУ и «Галополимер», решило: давайте остановим процесс, потом, если надо, возобновим. Я был против. Это же такое производство, которое не восстановить. Если остановили, значит - погубили, всё съела коррозия. Ощущение ошибки, чувство неудовлетворенности у меня до сих пор осталось.
Говорят, время было такое, никто толком не знал, что будет дальше с атомной промышленностью. Да, неразбериха была, но были наверняка и те, кто знал. Юрий Шальнов, главный инженер завода, организатор производства фтористого водорода, Аврам Гольдинов, поднимавший нашу заводскую лабораторию до научного центра, да много кто. Но многие тогда уже ушли, защитить наш цех было некому. Тогда, не будем скрывать, сам Средмаш на волоске висел...
А был бы у нас сейчас фтористый водород, жили бы, как короли. Этот компонент необходим и для мирного атома. Других способов концентрировать уран, кроме фторирования, на сегодняшний день нет. Фтористый водород нужен для выработки электроэнергии, для всех приборов, которые основаны на чипах. Он необходим на производстве полимеров, востребованных в современной промышленности. Холодильные машины тоже без него немыслимы.
Сейчас от нашего цеха, в котором в лучшие времена работало до 500 человек, осталось только небольшое производство синтетического фтористого кальция (которое мы сами наладили, получив этот продукт из плавиковой кислоты), складское хозяйство и пункт приёма грузов, приходящих по железной дороге. Наш цех был и остался самым первым на пути, сюда заведён тупик с ж.-д. станции. И по той же ветке обратно уходит готовая продукция. Помню, шпалы приходилось периодически менять. Как-то в очередной раз их сняли, сложили у цеха, а в городе уже началась «эпидемия» садоводов. Им бы стройматериалы, да взять негде. А тут - штабеля. Просили у меня: дай, жалко, что ли, под теплицы подложить. Я сопротивлялся, а потом догадался вызвать дозиметриста. Тот даже до штабеля не дошёл, прибор заверещал. Мужиков как ветром сдуло.
К слову, за состоянием здоровья у нас следили так: первые годы медосмотр был два раза в год. За каждым цехом закреплялся свой врач. Профилакторий работал, конечно. Питание нам полагалось полноценное. А ещё, когда я начинал, перед сменой и после выдавали талончик на молоко. Это нравилось, особенно в студенческие годы.
Да мы на здоровье и не жаловались. В каждом цехе была своя спортивная команда: футбол, хоккей, лёгкая атлетика. Наша команда называлась «Шторм», и мы постоянно соревновались в заводской спартакиаде с «Факелом», командой 2-го цеха. И то у нас первое место, то у них. Досуг проводили вместе - Дни отдыха, походы. Уху варили, конкурсы устраивали. Фотографий собраны целые альбомы, до сих пор хранятся. Вели летопись цеха со дня его основания. Первые придумали это делать. Считали, первый цех – во всём первый.
Кстати, первыми осваивали производство женщины, это потом их вывели со фтористого водорода. А тогда, в 1949-м, работали в основном они и немногие мужчины, вернувшиеся с войны. Первым начальником цеха был Михаил Иванович Бурдыгин. Потом некоторое время его возглавлял Борис Петрович Зверев, будущий главный инженер КЧХК. И более 30 лет руководила цехом Любовь Васильевна Сушинцева, участница Великой Отечественной войны.
К 1980 году производство фтористого водорода в нашем цехе было увеличено почти в 40 раз. То есть испытание мы прошли: напомню, до пуска цеха № 1 фтористый водород получали только в лабораторных условиях в городе Дзержинске под Горьким. Освоение шло на энтузиазме, технологию оттачивали в жёстких условиях.
Трудно ли было? Не хвалюсь, но я привык к дисциплине с детства. Это помогало. В семье, в родстве у нас так было заведено. Такой принцип: где живёшь и работаешь, там себя и показываешь.