О Человеке и атоме
Я родился, как шутили в СССР, «на родине застоя» — в городе Днепродзержинске (Восточная Украина). Там же, где и Брежнев. Вот потому так про наш город и шутили. Хотя детство у нас было совсем не веселое. Я был в оккупации с сентября 1941 по октябрь 1943 года. Видел немцев вживую. Но, конечно, помню их плохо, ведь возраст-то у меня был детсадовский… Оккупация, в общем-то, не отложилась в памяти. Но ее последствия, как выяснилось потом, могли сломать мне жизнь. Когда после школы я, серебряный медалист, поехал поступать в Москву, несмотря на то, что, как говорил товарищ Сталин, «дети не отвечали за грехи родителей», нахождение в оккупации могло закрыть мне двери в любой вуз. К счастью для таких, как я, как раз в это время началась хрущевская «оттепель». И сделали нам «послабление».
Я окончил мужскую школу (мальчики и девочки учились раздельно), одну из лучших в районе. Любимыми предметами были физика и математика. И вместе с товарищем Ленькой Олейниковым (тоже медалистом) поехал за мечтой — «штурмовать» Москву. Собирались мы поступать в МЭИ (Московский энергетический институт) имени Молотова на энергетический факультет. Но так сложилось, что оба не поступили. Я получил тройку по физике, по которой в школе были только пятерки. А все потому, что в столичных школах тогда была другая, более современная и усовершенствованная программа, которая отличалась от периферийной. «Ставьте двойку, — говорю, — все равно не прошел ведь». А они мне: «Нет. На тройку ты знаешь».
Но мы не сдались. Пошли в МИФИ (Московский инженерно-физический институт). И я поступил. А товарищ мой — нет. Но он домой никак не хотел возвращаться. Остался и сдавал экзамены с теми, у кого не было медали, в общем потоке. Но и здесь не повезло. Тогда он вернулся в Днепродзержинск. И через год все же стал студентом МАИ. Я же стал студентом Физико-энергетического факультета МИФИ. И через пять лет его окончил.
В первую очередь запомнился мужской коллектив. Прямо как в школе. На наш курс поступили всего три девушки — Ирина, Люба и Алла. Но на третьем курсе их разом перевели на факультет вычислительной техники. То есть, теорию они с нами прошли. А когда дело дошло до практики на производстве, в руководстве вуза решили, что девушкам вредность ни к чему. И думаю, это правильно.
Ну, а еще запомнилась практика. Учебную я проходил в Москве, а на преддипломную приехал в Ангарск на АЭХК (тогда — п/я 79). Моим руководителем диплома стал Борис Васильевич Науменко — сам еще молодой специалист. Нам было интересно: новая, неизведанная область науки! Представляете — заниматься любимым делом, да еще и зарплату за это получать.
Когда нас распределяли на преддипломную практику, с нами беседовал знаменитый академик Миллионщиков. И мне было предложено три варианта прохождения практики (а значит, и будущей работы). Первый — в Курчатовском институте, в Москве. Второй — в родном Днепродзержинске. И третий — Ангарск. Нам рассказали, что тут строится передовое предприятие. И я выбрал Ангарск. Ведь в то время этот город, без преувеличения, гремел на всю страну. Я, как раз под конец учебы, выписал себе «Малую советскую энциклопедию». И когда пришел первый том, на букву «А», с удивлением увидел там Ангарск! Как тут можно было не поехать?! Конечно, были сложности личного плана. Я тогда встречался с Валентиной Петровной, моей будущей супругой. Она родилась и выросла в Москве… Одобрит ли она Сибирь? Но, как видите, все сложилось хорошо.
В Ангарск я приехал настоящим москвичом. Вот таким — в рубашке и темных очках. Был август 1960 года. И погода выдалась отменная — днем жарко, ночью дождь. Я вначале даже не поверил, что в Сибири холодно. И поэтому даже шапкой не запасся. Так всю зиму 1960-1961 годов и ходил без шапки, — один, наверное, на весь завод.
Приехал я на Майский вокзал. В одной руке чемодан с вещами, в другой — с книгами. Какой же специалист без специальной литературы? И первое, что увидел — трамвай. Да не такой, как в Москве, где старые «аннушки» бегали. А новый, современный. Помню, удивился очень. Неплохо люди в Сибири живут! Доехал до квартала А. Там в доме №1 находился отдел кадров. Показал направление о распределении в «хозяйство Новокшенова» (все было засекречено, поэтому прямо так и писали в документах). И был помещен в общежитие. Чтобы будущие специалисты на практике не голодали и полностью занимались производством, Виктор Федорович Новокшенов нас поддерживал — нас временно оформили слесарями 4 разряда. Так и учились, выполняя подчас и самую черновую работу.
Виктор Федорович, как сейчас говорят, был большой демократ. И потому сам серые пиджаки не жаловал и людей под одну гребенку не стриг. Но к производству относился очень серьезно. С каждым молодым специалистом, включая и меня, проводил беседу о правах и обязанностях. Многие не выдерживали напряженной работы. Ответственность, ритм бешеный. Кто-то думал: «Да зачем я сюда приехал?!». Но большинство было захвачено идеей создания ядерного щита страны. Кроме того, как говорят сегодня, «свои должностные обязанности» выполняли все. Надо мыть? Мыли. Надо таскать? Таскали. Надо было ночевать в цехе, чтобы вовремя запустить какой-то процесс? Ночевали. Было время, я работал по две смены. Одну на щите — другую в корпусе. Но все мы понимали, что это надо. И что никто эту работу за нас не сделает! Были, конечно, и перегибы — например, та же копка картофеля в колхозах или сенокос. О производстве некогда было думать — надо было копать, сушить… Да чтоб не сгнило. Но и тут мы справлялись!
В это сложно поверить при таком режиме работы, но на семью и отдых времени тоже хватало. Когда производство уже встало на ноги, мы собирались на машинах (на "москвичах", "волгах") и летом по пятницам после работы ехали на Малое море. Шесть часов в одну сторону! Там жили в палатках, ловили рыбу, в воскресенье выезжали домой. А утром в понедельник уже на работе были!
А вот с семьями было сложнее, конечно. Я был зачислен на работу технологом 11 мая 1961 года. Перед этим, закончив практику, вернулся в Москву, получил диплом и женился. Супругу привез к себе в общежитие. Но там нам сразу дали от ворот поворот — общежитие-то мужское… А квартир не было. Только через год нам выделили комнату в 211 квартале (дом №4, квартира 28). Жена сидела с сыном, садиков не было. Жили на одну мою зарплату. Но я никому не жаловался, работал день и ночь. И вот тут, посреди этой, как мне казалось, беспросветной ситуации случилось чудо. Прямо ко мне домой приехал директор строящегося Красноярска-45 Вячеслав Сергеев и пригласил меня туда на работу. Обещал в первую очередь жилье и детский сад, чтобы супруга могла на работу выйти. Я подумал и решил — а что я теряю? Пошел увольняться. А мой начальник говорит: «Ну, чего тебе не хватает?!». Я, как на духу, и выложил все, что накопилось…Проблему решили за несколько дней. Дали двухкомнатную квартиру, сына Глеба распределили в детский сад. Вот так я остался в Ангарске.
Я не мечтал стать директором. Не было таких мыслей. Но одна ситуация сформировала у меня мнение, что я неправильно принимаю решения. И я начал работать над собой, что, возможно, и привело в дальнейшем к карьерному росту.
В 1964 году разделительный завод работал уже на полную мощность. И я был сменным начальником завода. И вот ночью, когда я, получается, был ответственным за все, выключается охлаждение оборудования 1 и 2 корпуса. Температура растет. Неполадку устранить не удается. И тогда я принимаю решение — остановить производство. А это огромные мощности — 1500 мегаватт! Это оборонное предприятие!.. Но, чтобы не произошла катастрофа, надо было всё остановить.
Остановили. Тут же приехали люди из «органов», началось расследование. Оказалось, что за то время, пока цех работал без охлаждения, из строя вышли 27 компрессоров. Это были очень большие материальные потери. Меня отстранили от работы на месяц. Но это не значит, что я не работал, — просто не мог исполнять свои обязанности. Ходил и переживал страшно. Ведь за такую остановку могли и посадить… В это время причины произошедшего расследовала комиссия из Москвы. И в итоге комиссия постановила, что я не виноват, действовал правильно. Но вот если бы еще раньше принял решение отключить электроснабжение, то компрессоры могли бы уцелеть…Понимаю, что в 26 лет сложно было сориентироваться. Но это стало для меня опытом принятия решений на всю жизнь.
Я стал директором в 1994 году, в самое непростое время для комбината, для страны. Мы же помним, что тогда происходило… Но одно из самых сложных решений мне пришлось принять даже до этого — в 1991 году, во время бунта ГКЧП. Тогда директором АЭХК был Юрий Тихомолов. И пока он находился в отпуске, я был исполняющим обязанности. И вот — свершилось… Мы ждем указаний из Москвы. Приходит факс из министерства. Почему-то на одном листе. Сообщение оборвано. Звоню в Красноярск-45. А у них второй лист без первого. Обменялись. Прочли инструкцию. А там написано: занимайтесь производством, не реагируйте ни на какие провокации. Но людям-то волноваться не запретишь! Телевизоры и радио не выключишь… Был у нас на комбинате депутат Верховного совета РСФСР Геннадий Кондобаев. Пришел ко мне и говорит: "Давайте выводить сотрудников на митинг". А я ему отвечаю: "Никто никуда выходить не будет. У нас опасное производство, и во время любых волнений мы не имеем права оставлять его без контроля". Но, тем не менее, очень страшно было. А что завтра? К счастью, уже через день ситуация решилась. И утро 21 августа 1991 года для меня было самым лучшим на свете. Но и девяностые годы мы пережили достойно. В отличие от многих предприятий в стране и в области, у нас не было задержек зарплаты. Наши сотрудники всегда жили хорошо.
Я уже и не помню, когда стал считать себя именно ангарчанином. Но все, что я делаю, я делаю для жителей нашего города, и в первую очередь, конечно, — для работников АЭХК и ветеранов производства. Комбинат должен жить. И даже в сегодняшнее сложное время необходимо делать все возможное, чтобы поддерживать существующее производство и развивать новые направления. Сюда нас везли со всей страны. Специально обучали думающих людей, готовых к научному прорыву. Очень хочется, чтобы наши дети и внуки продолжили наше дело. Развивали производство. А для этого их надо поддержать. Как минимум, на уровне местной власти.
Дочь Анна 10 лет отработала на комбинате. А вот сын Глеб с первого дня своего трудового стажа верен нашему производству. Сегодня он заместитель генерального директора АЭХК по операционной деятельности, директор уранового производства.
Достижения? Я думаю, что свои производственные и общественные достижения должен оценивать не я, а люди. А в личном плане… вот, бросаю курить. Курю со школы, к юбилею решил бросить. Последний раз курил 31 декабря 2017 года. Достижение! Ну, а если серьезно, то самое главное достижение — и мое, и коллектива АЭХК, его ветеранов — это, конечно, сам комбинат. Мощь и сила, часть ядерного щита России. И очень хочется, чтобы производство, которое нами было создано, в которое вложено столько сил, столько мыслей и идей, продолжало работать!