Шафрова Наталия Павловна

В газоцентрифужной технологии мы достигли совершенства

Я родом из Санкт-Петер­бурга и всю жизнь прожила в этом городе. Училась в Ленин­град­ском поли­тех­ни­че­ском инсти­туте имени М. И. Кали­нина по спе­ци­аль­но­сти «инженер-эко­но­мист маши­но­стро­и­тель­ного про­из­вод­ства». В инсти­туте у нас была серьезная тех­ни­че­ская под­го­товка, пре­по­да­вались не только финан­сово-эко­но­ми­че­ские дис­ци­плины: мы изучали и мате­ри­а­ло­ве­де­ние, и химию, и элек­тро­тех­нику. Инсти­тут я окон­чила в 1975 году, в это время уже нача­лось вне­дре­ние инфор­ма­ци­он­ных тех­ноло­гий в про­мыш­лен­ность, и на послед­нем курсе нам стали пре­по­да­вать новые в то время дис­ци­плины: мы писали про­граммы, сами соста­в­ляли блок-схемы, - в общем, зани­мались про­грам­ми­ро­ва­нием. Неко­то­рые из моих одно­кур­с­ни­ков в итоге так и ушли в ИТ, а я по рас­пре­де­ле­нию после вуза пошла рабо­тать в эко­но­ми­че­ский отдел ВНИПИЭТ (тогда это еще был п/я А‑7631, потом ВНИПИЭТ, затем «Атом­про­ект»).

Я пришла инже­не­ром и дослу­жи­лась до долж­но­сти первого заме­сти­теля гене­раль­ного дирек­тора по про­ек­ти­ро­ва­нию. В то время спе­ци­али­стов по атомной про­мыш­лен­но­сти было не очень много. Эпоха мас­шта­би­ро­ва­ния АЭС в нашей стране нача­лась в 1973 году, когда запу­стили первый блок Ленин­град­ской станции. Именно тогда от обо­рон­ной тема­тики стали пере­хо­дить к большой атомной энер­гетике. А еще все чаще стала под­ни­маться тема эколо­гии и окру­жа­ю­щей среды. Когда я пришла на работу, мне в первый же день дали пору­че­ние: поехать в питер­скую пуб­лич­ную биб­ли­о­теку и подо­брать лите­ра­туру по эколо­гии. Руко­во­ди­тели мои были людьми в воз­ра­сте, не все даже знали, что такое эколо­гия. Поэтому я начи­нала читать доку­менты: «Эколо­гия — это…».

На своем карьер­ном пути я зани­ма­лась и атомными стан­ци­ями, и заво­дами по обо­га­ще­нию, и ради­о­ак­тив­ными отхо­дами, и другими темами. Потом у меня про­и­зо­шел еще один виток в работе: поя­вился проект «Прорыв». Дирек­тор обра­тился ко мне, и я три года была еще и руко­во­ди­те­лем центра ответ­ствен­но­сти по проекту «Прорыв». Утвер­дил меня на эту долж­ность Евгений Оле­го­вич Адамов, который до сих пор руко­во­дит этим про­ек­том. Я очень многому нау­чи­лась у Юрия Все­воло­до­вича Вербина. Два года назад ему испол­ни­лось 90 лет, он меня при­гла­шал на юбилей. Юрий Все­воло­до­вич к тому времени уже не работал, а через год ушел из жизни. Еще я очень бла­го­дарна Виктору Вик­то­ро­вичу Тол­стому, это рас­чет­чик от бога. Он считал каскады: сколько надо поставить машин, чтобы полу­чить задан­ное коли­че­ство про­дук­ции. Но первым рас­чет­чи­ком был Ю. В. Вербин, он стоял у истоков, а В. В. Толстой уже учился у него.

ВНИПИЭТ (тогда он назы­вался Спе­ци­аль­ное про­ек­т­ное бюро «Дви­га­тель­строй») был создан в 1933 году, после войны был пере­ве­ден под юрисдик­цию Первого глав­ного упра­в­ле­ния при Совете народ­ных комис­са­ров, затем Мин­сред­маша, позднее Мина­тома и Роса­тома. В 2014 году наш инсти­тут был объе­ди­нен с санкт-петер­бур­г­ским «Атомэнер­го­про­ек­том», так поя­вился «Атом­про­ект». Во ВНИПИЭТ изна­чально были две тема­тики: ЯОК и атомная энер­гетика. Тогда в отрасли было четыре про­ек­т­ных инсти­тута: это «ВНИ­ПИ­пром­тех­ноло­гии», который зани­мался про­ек­тами, свя­зан­ными с добычей урана, ГСПИ с про­ек­тами по изго­то­в­ле­нию топлива и экс­пе­ри­мен­таль­ными стен­дами, «Атомэнер­го­про­ект», зани­ма­ю­щийся атомными стан­ци­ями, и ВНИПИЭТ. Работа всех инсти­ту­тов была тесно связана. Мы в своих про­ек­тах кон­вер­си­он­ных заводов исполь­зо­вали раз­ра­ботки «ВНИ­ПИ­пром­тех­ноло­гии» по урану, затем наши проекты пере­да­вались в ГСПИ, где раз­ра­ба­ты­вались проекты, свя­зан­ные с изго­то­в­ле­нием топлива, а дальше, в свою очередь, это шло в проекты атомных станций. Также по нашим про­ек­там ОЯТ посту­пало на пере­ра­ботку на ради­о­хими­че­ские заводы.

Потом в Гос­кор­по­ра­ции начала выстра­и­ваться диви­зи­о­наль­ная поли­тика, были созданы диви­зи­оны. Топ­лив­ный диви­зион создал свой про­ек­т­ный инсти­тут — ЦПТИ, и тема­тика по обо­га­ще­нию урана и полу­че­нию гек­са­ф­то­рида ушла туда. ВНИПИЭТ зани­мался и про­ек­ти­ро­ва­нием неко­то­рых атомных станций — мы пол­но­стью про­ек­ти­ро­вали Ленин­град­скую станцию, а для про­ек­ти­ров­щи­ков Смо­лен­ской, Курской АЭС и укра­ин­ских станций были на под­хвате. Еще мы рабо­тали над про­ек­тами Игналин­ской АЭС в Литве, АЭС с реак­то­ром БН-350 в городе Шев­ченко в Каза­х­стане и БН‑800 на Бело­яр­ской АЭС. Сначала я в основ­ном зани­ма­лась про­ек­ти­ро­ва­нием ради­о­хими­че­ских про­из­вод­ств: заводы РТ‑1 и РТ‑2, а после 2000 года — опытно-демон­стра­ци­он­ный центр (ОДЦ) по пере­ра­ботке отра­бо­тав­шего ядер­ного топлива под Крас­но­яр­ском. А когда стала началь­ни­ком отде­ле­ния № 1, в моей зоне ответ­ствен­но­сти поя­ви­лись и заводы по обо­га­ще­нию урана. В России четыре обо­га­ти­тель­ных пред­при­ятия: АЭХК под Иркут­ском, СХК под Томском, УЭХК в Ново­у­раль­ске под Ека­те­рин­бур­гом и ЭХЗ в Зеле­но­гор­ске под Крас­но­яр­ском. Соз­да­ние всех этих пред­при­ятий кури­ро­вал ВНИПИЭТ.

Изна­чально ВНИПИЭТ про­ек­ти­ро­вал заводы по диф­фу­зи­он­ной тех­ноло­гии, потом, в конце 1950‑х годов, пере­о­ри­ен­ти­ро­вался на цен­три­фуги — тогда эта тех­ноло­гия стала пре­о­б­ла­да­ю­щей. В то время, когда я пришла рабо­тать в инсти­тут, серийными были цен­три­фуги пятого поко­ле­ния, шестое было на подходе к серии. А сейчас в раз­ра­ботке уже десятое поко­ле­ние! Конечно, мы не соз­да­вали само обо­ру­до­ва­ние, этим зани­мались кон­струк­торы в кон­струк­тор­ских бюро. А нам нужно было для раз­ра­бо­тан­ных ими уста­но­вок спро­ек­ти­ро­вать заводы: рас­ставить обо­ру­до­ва­ние, посчитать мощ­но­сти. Про­из­вод­ство по обо­га­ще­нию урана энер­го­ем­кое, элек­три­че­ства надо много, так что работа довольно сложная. Нужно было соз­да­вать еще и доста­точно серьез­ную инфраструк­туру по охла­жде­нию машин, по обес­пе­че­нию всеми ресур­сами и по авто­ма­ти­за­ции про­из­вод­ства. Мы выста­в­ляли обо­ру­до­ва­ние в линию и про­ек­ти­ро­вали домики. Я всегда гово­рила, что в про­ек­т­ном инсти­туте главное — нари­со­вать домик. Но я первое время не пони­мала, что сначала надо нари­со­вать тех­ноло­гию, а потом ее «одеть» в бетон, в железо, в стекло. Я думала так: вот сейчас нари­суем домик, а потом — что поме­стится. Но на самом деле сначала нужно нари­со­вать тех­ноло­ги­че­ские схемы, а потом уже габа­риты. Есте­ственно, с инфраструк­ту­рой, со вспо­мо­га­тель­ными и обслу­жи­ва­ю­щими систе­мами.

Несмо­тря на то, что первые заводы запус­кались в 1950‑е годы и ни о каких инфор­ма­ци­он­ных тех­ноло­гиях и циф­ро­ви­за­ции речи не шло, уровень авто­ма­ти­за­ции про­из­вод­ства был очень высокий, про­во­ди­лись серьезные расчеты, которым отво­ди­лась львиная доля работы. Кстати, большой плюс про­из­вод­ства по обо­га­ще­нию урана — это модуль­ность и типовое испол­не­ние. Многие другие про­из­вод­ства, такие, как ради­о­хими­че­ский завод РТ‑1, завод по про­из­вод­ству МОКС-топлива, кон­вер­си­он­ный завод по полу­че­нию гек­са­ф­то­рида урана у нас в един­ствен­ном экзем­п­ляре. А обо­га­ти­тель­ных пред­при­ятий четыре, поэтому важно, чтобы проект был модуль­ным и мог быстро мас­шта­би­ро­ваться. Это очень сложная и ответ­ствен­ная работа. У нас в инсти­туте многие не при­жи­вались. Я руко­во­дила отде­ле­нием из 500 человек. И посто­янно гово­рила: если человек про­дер­жался у меня год-полтора и не ушел, то его надо повы­шать в долж­но­сти, потому что он выжил. Очень многие уходили бук­вально через три-пять месяцев, потому что в атомной отрасли высочайший уровень ответ­ствен­но­сти, очень много норм и правил, каса­ю­щихся безо­пас­но­сти. Одно дело — спро­ек­ти­ро­вать ком­форт­ное жилое здание, и совсем другое — создать такое сложное про­мыш­лен­ное про­из­вод­ство.

Я про­ра­бо­тала во ВНИПИЭТ 43 года, и все это время мы в области атомной энер­гетики сотруд­ни­чали со многими стра­нами. Один из важ­нейших про­ек­тов, свя­зан­ных с газо­цен­три­фуж­ной тех­ноло­гией, был с Китаем, с которым у нашей страны был заклю­чен договор о вза­им­ном сотруд­ни­че­стве. В конце про­шлого века китайцы стали ори­ен­ти­ро­ваться на пол­но­мас­штаб­ную атомную энер­гетику, им нужны были заводы по про­из­вод­ству обо­га­щен­ного урана — эти заводы про­ек­ти­ро­вали мы. Всего по про­ек­там ВНИПИЭТ в Китае созданы три завода по обо­га­ще­нию урана по газо­цен­три­фуж­ной тех­ноло­гии. Первым был завод в Лань­чжоу, но я в этом проекте еще не участ­во­вала. А вот в стро­и­тель­стве чет­вер­той очереди завода в городе Хань­чжун (причем там уже рас­по­ла­гались первая, вторая и третья очереди пред­при­ятия) я была активно задейство­вана. Кон­тракт включал в себя поставку всего основ­ного и вспо­мо­га­тель­ного обо­ру­до­ва­ния, тех­ни­че­ское содействие в про­ек­ти­ро­ва­нии, монтаже, пус­ко­на­ладке, а также обу­че­ние китайских спе­ци­али­стов. В то время я уже рабо­тала в долж­но­сти заме­сти­теля ген­ди­рек­тора. Мы заклю­чили договор, и всего за три года завод был и запро­ек­ти­ро­ван, и построен — это фено­ме­наль­ные сроки.

Помню одного из руко­во­ди­те­лей атомной отрасли Китая по имени Хау, он говорил на трех языках: на русском, английском и китайском. И у нас прак­ти­че­ски никогда не было пере­вод­чика, он сам все пере­во­дил. Каждый раз он при­ез­жал и говорил: «Шафрова, давай немножко досрочно». И вот в резуль­тате мы на год быстрее уста­но­в­лен­ных кон­трак­т­ных сроков спро­ек­ти­ро­вали завод и выпол­нили кон­тракт. Проект для Китая был, конечно, типовой. Главный вопрос был, какую машину наша страна им будет поста­в­лять, — своей цен­три­фуги у них тогда не было. У китайской стороны было тре­бо­ва­ние, чтобы машина была рефе­рен­т­ная, то есть где-то уже рабо­тала, а у нас было наше вну­трен­нее тре­бо­ва­ние, чтобы эта машина не стояла у нас в про­из­вод­стве. Поэтому была выбрана цен­три­фуга шестого поко­ле­ния, которая у нас с про­из­вод­ства сни­ма­лась, потому что уже была готова машина сле­ду­ю­щего поко­ле­ния. ГЦ‑6 и ГЦ‑7 отли­чались про­из­во­ди­тель­но­стью и энер­го­по­тре­б­ле­нием. Поэтому совер­шенно спо­койно в Китай была поста­в­лена та машина, которая у нас эффек­тивно пока­зала свою рабо­то­с­по­соб­ность. Её даже чуть модер­ни­зи­ро­вали — технико-эко­но­ми­че­ские пара­метры делали немного получше. Больше никаких особых тре­бо­ва­ний ни к мате­ри­а­лам, ни к проекту не было. Един­ствен­ное — китайцы очень вни­ма­тельно смо­трели проект и оптими­зи­ро­вали каждый ква­д­рат­ный метр поме­ще­ния, каждый куби­че­ский метр объема, чтобы ничего лишнего не было. Осо­бен­ность китай­цев в том, что они сначала сотруд­ни­чают, а потом совер­шен­ствуют полу­чен­ные тех­ноло­гии, пыта­ются сами не просто ско­пи­ро­вать, но сделать еще лучше. И свою цен­три­фугу они тоже создали. Она у них не такая, как наша, она усо­вер­шен­ство­вана, дора­бо­тана. Когда мы при­ез­жали сдавать чет­вер­тую очередь завода, у них за забором стро­и­лась пятая очередь, но уже своя, без нашей помощи и без наших цен­три­фуг. Китайский завод — наша огром­ная победа. Помню, мы летали в Китай на экс­пер­тизу проекта, а когда вер­ну­лись, в вести­бюле ВНИПИЭТ висел огромный плакат с поздра­в­ле­нием нашей команде с успеш­ной защитой проекта перед китайской комис­сией. И когда объект сдали в экс­плу­а­та­цию, коллеги тоже поздравили нас огромным пла­ка­том.

В целом с зару­беж­ными кол­ле­гами мы общались довольно открыто, рас­ска­зы­вали, как мы под­хо­дим к про­ек­ти­ро­ва­нию, слушали про их опыт. Это было очень полезно. Напри­мер, прежде чем запро­ек­ти­ро­вать завод по про­из­вод­ству МОКС-топлива, мы слетали в коман­ди­ровку в США, посмо­трели на их стройку. Помню, я была в коман­ди­ровке в Швеции, но по другому проекту, и мне позво­нил Иван Михайло­вич Камен­ских. Говорит: «Через неделю вылетаем в Саванна-Ривер, надо посмо­треть, как они строят там завод МОКС-топлива». Как сейчас помню: 30 октября я еще была в Швеции, а 7 ноября мы уже полетели в Саванна-Ривер. Аме­ри­канцы тогда уже вовсю строили про­из­вод­ство МОКС-топлива и много нам рас­ска­зали. А по воз­вра­ще­нии у меня была задача срав­нить наш проект и проект аме­ри­кан­цев. Голову при­шлось поло­мать, конечно. Потому что невоз­можно срав­ни­вать рубли и доллары напря­мую. При­шлось при­ду­мы­вать другой способ — через тру­до­за­траты. Нужно взять среднюю зара­бот­ную плату аме­ри­кан­цев, какие-то эко­но­ми­че­ские пока­за­тели по стройке, полу­чить сто­и­мость одного часа и т. д. То есть курс полу­чался не ком­мер­че­ский, а ресур­с­ный. Так и срав­нили. По резуль­та­там этой поездки было принято окон­ча­тель­ное решение о стро­и­тель­стве данного про­из­вод­ства.

Воз­можно, скоро придет время других тех­ноло­гий, которые заменят газовые цен­три­фуги. Напри­мер, одно время у нас активно велась работа по соз­да­нию тех­ноло­гии лазер­ного раз­де­ле­ния изо­то­пов. Тогда не полу­чи­лось ее развить, но, воз­можно, к ней вер­нутся через несколько лет, потому что все меня­ется. Конечно, все будет зави­сеть от раз­ви­тия атомной энер­гетики: начи­нали мы с реак­то­ров РБМК, сейчас уже идут ВВЭР, и теперь мы смотрим еще дальше — это реак­торы БН, это проект «Прорыв» и замы­ка­ние топ­лив­ного цикла. Быстрые реак­торы — это уже другая тех­ноло­гия, для уран-плу­то­ни­е­вого топлива не нужен цен­три­фуж­ный завод. А про­ек­ти­ров­щик, как я уже гово­рила, просто при­вя­зы­вает обо­ру­до­ва­ние в домике. Но за словом «просто» стоит огромный труд: сделать все ком­пак­тно и эффек­тивно, осу­ще­ствить пере­дачу всех про­дук­тов с соблю­де­нием тре­бо­ва­ний ядерной и ради­а­ци­он­ной безо­пас­но­сти и многого другого.

Сегодня можно гово­рить, что в газо­цен­три­фуж­ной тех­ноло­гии мы уже дости­гли совер­шен­ства. Поэтому четырех раз­де­ли­тель­ных заводов нам ста­но­вится много — у совре­мен­ных цен­три­фуг очень высокая про­из­во­ди­тель­ность, и для полу­че­ния той же EPP их нужно меньше; когда машины выходят из экс­плу­а­та­ции, новые уже можно не ставить. При этом действу­ю­щие на заводах цен­три­фуги сейчас обес­пе­чи­вают все потреб­но­сти атомной отрасли. Если смо­треть вдаль, то в соот­вет­ствии со стра­те­гией раз­ви­тия двух­ком­по­нен­т­ной ядерной энер­гетики в нашей стране после 2030 года пла­ни­ру­ется уве­ли­че­ние коли­че­ства реак­то­ров на быстрых нейтро­нах, посте­пен­ное дви­же­ние к замы­ка­нию ядер­ного топ­лив­ного цикла. Уже сейчас раз­ра­ба­ты­ва­ется и вне­дря­ется новое топливо: МОКС — для быстрых реак­то­ров, РЕМИКС — для теп­ло­вых. Пред­по­ла­га­ется, что когда-то должен поя­виться прак­ти­че­ски вечный дви­га­тель: выгру­зили топливо, полу­чили про­дукты пере­ра­ботки, опять сделали сборки и поставили в реактор. Когда этого удастся достичь, обо­га­щен­ный уран может быть нужен только на запуск реак­тора и на под­питку, но это про­и­зойдет еще не скоро.

Когда я рабо­тала во ВНИПИЭТ, мы помимо прочих задач рабо­тали над про­грам­мами раз­ви­тия атомной энер­гетики. Считали все эти балансы: сколько мы выгру­жаем топлива, сколько выде­ляем из отра­бо­тав­шего топлива урана и плу­то­ния, что отпра­в­ляем на БН, а что из БН воз­вра­щаем, пере­ра­ба­ты­ваем. Тогда всех охва­тила гиган­то­ма­ния, пла­ни­ро­вали выйти на 120 ГВт уста­но­в­лен­ной мощ­но­сти. Сегодня, к слову, у нас только около 30 ГВт. Если когда-нибудь будет 100 ГВт, значит, построим еще один завод по обо­га­ще­нию урана, все мате­ма­ти­че­ские модели у нас есть. Мы даже в свое время сделали мате­ма­ти­че­скую модель модуль­ного завода на миллион ЕРР. Причем тогда еще и речи не было о циф­ро­ви­за­ции, мы сделали мате­ма­ти­че­скую модель, посчитали, сколько надо раз­лич­ных ресур­сов: тру­до­вых, энер­гети­че­ских, мате­ри­аль­ных. И все это зало­жили в эле­мен­тар­ные мате­ма­ти­че­ские формулы. Потом эту модель в «ТВЭЛ» уже довели до совер­шен­ства, и теперь она рабо­тает, можно сказать, авто­ма­ти­че­ски.