Просвирнов Геннадий Александрович

Хронометр, отсчитывающий годы

Мое поко­ле­ние теперь назы­вают «дети войны». Родился я в деревне Триш­кино Горь­ков­ской обла­сти. Не помню то время, когда наша деревня про­вожала мужи­ков на войну. Однако помню, как неко­то­рые из них воз­враща­лись с фронта домой. Из 158 чело­век домой вер­ну­лись 43 фрон­то­вика, — рас­ска­зы­вает Ген­на­дий Алек­сан­дро­вич. — Из нашего рода Про­свир­но­вых на войну ушли шесть чело­век. Живыми вер­ну­лись только двое. Мой отец Алек­сандр Михай­ло­вич Про­свир­нов отво­е­вал от звонка до звонка на фин­ской. А в мае 1942 года был при­зван на Вели­кую Оте­че­ствен­ную войну. Он вое­вал в каче­стве раз­вед­чика реак­тив­ных уста­но­вок под Ста­лингра­дом. В фев­рале 1943 года полк, в кото­ром вое­вал отец, был окружен и взят в плен. Коман­дир — пол­ков­ник Решет­ни­ков, покон­чил с собой. А у моего отца наступили тяжё­лые дни плена. Он прошёл три фашист­ских концен­траци­он­ных лагеря, два­жды бежал и два­жды был при­го­во­рен к смерти. Однако по счаст­ли­вому сте­че­нию обсто­я­тельств рас­стрела избежал. Смерть ему заме­нили каторж­ными рабо­тами на уголь­ной шахте.

Вот один из эпи­зо­дов жизни моего отца. После вто­рого побега из плена его отпра­вили в шахту. Усло­вия были жесто­чайшими. На поверх­ность не под­нимали. Тем, кто не выпол­нял норму выра­ботки, нано­сили побои пал­ками. Число уда­ров рав­ня­лось коли­че­ству процен­тов невы­пол­не­ния норм днев­ной выра­ботки. Отец от при­роды был физи­че­ски силь­ным, но скоро и он вошёл в число невы­пол­нявших норму выра­ботки. После система­ти­че­ских побоев отец при­нял реше­ние под­ста­вить ногу под ваго­нетку с углём. На его удачу ногу не ото­рвало, но сильно помяло. Отца под­няли на поверх­ность и поме­стили в лаза­рет. После выздо­ров­ле­ния его оста­вили рабо­тать куз­нецом в мастер­ских. Работа была зна­чи­тельно легче. Набравшись сил, отец бежал из плена в тре­тий раз. Попал во «фран­цуз­скую зону». В 1945 году отец был депор­ти­ро­ван аме­ри­кан­цами. Пройдя фильтраци­он­ный лагерь, был направ­лен на шахту в Копе­йск.

Домой он вер­нулся только летом 1946 года. Его воз­враще­ние было для нашей семьи пол­ной неожи­дан­но­стью. Отец счи­тался про­павшим без вести, и на меня по слу­чаю потери кормильца выпла­чи­ва­лась его пен­сия. Воз­враще­ние отца с войны я помню хорошо. Это был празд­ник не только для нашей семьи, но и для всей деревни. Паца­нов 1941 года рож­де­ния в нашей деревне было 14 чело­век. И только у двоих отцы вер­ну­лись с Вели­кой Оте­че­ствен­ной. После войны отец рабо­тал куз­нецом, брига­ди­ром, завершил свою тру­до­вую дея­тель­ность в долж­но­сти пред­се­да­теля кол­хоза. Я бого­тво­рил отца, война и плен не сломили его. Это был весё­лый и доб­рой души чело­век. Его отноше­ние к семье и к жизни я пере­нёс и в свою жизнь. Отца уже нет в живых, но памя­тью о нём я очень дорожу.

Самые яркие воспоми­на­ния моего после­во­ен­ного дет­ства — лето, зем­ля­ника и липо­вый лист как лаком­ство. Перед шко­лой роди­тели при­го­то­вили пода­рок: сшили мне рубашку и брюки. В тот же день в новой форме я уже тру­дился на току и зара­бо­тал треть тру­до­дня. Был горд пер­вым зара­бот­ком, но отцом был отправ­лен в угол за гряз­ную школь­ную форму. В 12 лет вме­сте с другом мы уже опа­хи­вали на лоша­дях 20 гек­та­ров кол­хоз­ного кар­то­фель­ного поля. Рабо­тали с ран­него утра до позд­него вечера. Осе­нью полу­чили награду — по два мешка пше­ницы.

Учёба в школе — это отдель­ная и труд­ная тема. После деся­того класса побо­ялся поступать в инсти­тут. Какие зна­ния в дере­вен­ской школе? Документы сдал в тех­ни­че­ское учи­лище при заводе фре­зер­ных стан­ков в Горьком (сегодня это Ниж­ний Новго­род). Учился хорошо, полу­чил диплом и начал рабо­тать на предпри­я­тии. Тру­дился на совесть, и через четыре месяца меня напра­вили в цех, кото­рый соби­рал станки на экс­порт.

В 1961 году уехал к жене в Челя­бинск-65. Сна­чала рабо­тал на радио­хи­ми­че­ском заводе, а затем в ЦЗЛ. За эти годы подал более тридцати раци­о­на­ли­за­тор­ских пред­ложе­ний и стал соав­то­ром изоб­ре­те­ния. Навер­ное, я был очень актив­ным ком­со­мольцем. Поэтому ребята рекомен­до­вали меня в коми­тет ВЛКСМ ком­би­ната. Это была хорошая школа жизни в роли сек­ре­таря одной из круп­нейших ком­со­мольских орга­ни­за­ций Челя­бин­ской обла­сти. Каза­лось, что в будущем мне уго­то­вана пар­тий­ная карьера.

Парал­лельно с рабо­той окон­чил Сверд­лов­ский юри­ди­че­ский инсти­тут. Но в 1972 году судьба сде­лала кру­той пово­рот. Поступило пред­ложе­ние из город­ской про­ку­ра­туры при­ме­нить свои про­фес­си­о­наль­ные зна­ния на прак­тике. Шесть лет обес­пе­чи­вал общий над­зор и над­зор за рас­смот­ре­нием дел в суде. Но судьба во вто­рой раз делает пово­рот на 180 гра­ду­сов.

Одна­жды с при­стра­стием про­во­дил про­верку испол­не­ния зако­но­да­тельства в ЮУС. Если честно, то отноше­ния между «Мая­ком» и стро­и­те­лями в то время были очень напряжён­ными: и между руко­во­ди­те­лями, и между пар­тий­ными и ком­со­мольскими орга­ни­за­ци­ями. Про­верка в ЮУС выявила массу нару­ше­ний, на что началь­ник стройки Алек­сандр Васи­лье­вич Пичугин мне ска­зал: «Вот сам и рас­хлё­бы­вай». Так я возгла­вил юри­ди­че­скую службу много­ты­сяч­ного кол­лек­тива.

В ЮУС рабо­тал 22 года, и за это время в про­фес­си­о­наль­ном плане было сде­лано немало. Только один, но весо­мый факт: на стройке появился даже свой Арбит­раж­ный суд. О том, как ЮУС стал коопе­ра­ти­вом, и при­чины, кото­рые при­вели к его краху,— тема отдель­ного инте­рес­ного разго­вора. В 2001 году я заявил руко­вод­ству стройки, что не соби­раюсь выступать в роли могильщика кол­лек­тива. Напи­сал заяв­ле­ние по соб­ствен­ному жела­нию, но с про­фес­си­о­наль­ной дея­тель­но­стью ещё не рас­стался: рабо­тал несколько лет кон­сультан­том город­ского Совета депу­та­тов. И в один пре­крас­ный день задумался…

А какие у меня родо­вые корни? Сегодня изу­че­ние родо­слов­ной стало глав­ным увле­че­нием и, навер­ное, одной из основ­ных линий жизни Ген­на­дия Про­свир­нова. «Жизнь чело­века — мгно­ве­ние Все­лен­ной, — размыш­ляет он. — Оста­вить о себе память потом­кам каким-то большим делом — это зна­чимо и благо­родно».

Словно пазлы, скла­ды­вает Ген­на­дий Про­свир­нов в еди­ную кар­тину раз­лич­ные ветви своих пред­ков. Сей­час в родо­слов­ном древе 1200 род­ствен­ни­ков, из кото­рых 300 — кров­ные. Пока Ген­на­дий Алек­сан­дро­вич «докопался» в исто­рии рода до 1740 года, но он уве­рен, что глав­ные открытия ещё впе­реди.

А увле­че­ние родо­слов­ной нача­лось с того, что я задумался, почему меня в деревне назы­вали Генка Сафро­нов, а не Про­свир­нов, — вспоми­нает Ген­на­дий Алек­сан­дро­вич. — К идее создать родо­вое древо под­клю­чился и мой трою­род­ный брат из Чебок­сар Алек­сандр Про­свир­нов, автор книги «Доб­рое имя». О своём род­ствен­нике я узнал из Интер­нета. У меня была своя база дан­ных, у Алек­сандра — своя. Ока­за­лось, что наш род начи­на­ется не от Про­свир­но­вых, а от пол­ков­ника Якова Ива­но­вича Коро­та­ева — участ­ника Крым­ской войны. Его сын — пол­ков­ник Алек­сандр Яко­вле­вич Коро­таев, коман­дир Нижего­род­ского муш­ке­тёр­ского полка, вла­дел име­нием в районе деревни Триш­кино. В те времена право пер­вой брач­ной ночи при­над­лежало барину. Так у Алек­сандра Яко­вле­вича появи­лись два вне­брач­ных сына и дочь. Один из сыно­вей был отдан на воспи­та­ние меща­нину Про­свир­нову, а дру­гой — дво­ро­вому чело­веку Уша­кову. Таким обра­зом, наш род раз­де­лился на две ветви. Уша­ковы — это потом­ствен­ные коне­воды, а Про­свир­новы — извест­ные куз­нецы. При чём здесь Генка Сафро­нов? Алек­сандр Яко­вле­вич Коро­таев при­вёз из Пав­лов­ского Посада в деревню Триш­кино Сафрона Сафро­нова. Дочь Сафро­нова вышла замуж за Фёдора Изо­симо­вича Про­свир­нова, рож­дён­ного от Алек­сандра Яко­вле­вича Коро­та­ева. Так по одной из линий рода меня и назы­вали Генка Сафро­нов. Вот такая исто­рия.