Немцы, физика и Обнинск
В тяжелые послевоенные годы в Германии физики были не нужны. Скорее, требовались плотники, строители, специалисты по сельскому хозяйству. Для немецких физиков работа в СССР была одной из немногих возможностей заниматься наукой. Мы приехали 18 февраля 1946 года. Мне было 11 лет. Сначала нас повезли в местечко Озеры (Одинцовский район Московской области). Там был объект НКВД, в котором, по-видимому, мы проходили проверку, это был такой прохладный этап для немецких специалистов, которых привезли в Россию. И мы там жили фактически полгода. А потом, уже в августе 1946 года, мы приехали в Обнинск. Немецкие специалисты в Обнинске работали по контракту. И получали зарплату. У них были ограничения по контактам с местным населением, хотя с учетом того, что русского языка никто не знал, немцы и так держались достаточно обособленно.
Всего было около 40 семей. Мы жили сначала в одной из квартир трехэтажного дома. Наверное, тогда из капитальных зданий только этот дом и был зданием института. Конечно, было довольно тесно. Но потом началось очень быстрое строительство, и уже через некоторое время (я сейчас точно не помню, когда) мы переселились в другой дом, где было просторнее.
Немецким специалистам создали хорошие условия по сравнению с тем, как жили наши русские коллеги. Фактически у каждой семьи была своя квартира, чего не скажешь о русских специалистах. У моей семьи была семикомнатная квартира — нас, детей, было пятеро. Я жил в одной комнате вместе с братом. У отца имелся свой кабинет.
Русского языка мы тогда не знали. Надо было как-то адаптироваться к новым реалиям: вокруг чужие люди, и нельзя забывать, что в течение войны основным противником Германии был Советский Союз. После войны мы больше полугода жили в Германии, когда там обосновались русские войска. То есть у нас уже были встречи с русскими солдатами, офицерами. И я помню: сначала, когда к нам подошел фронт, мы очень боялись. Но потом поняли, что все не так страшно и что можно нормально жить. Поэтому, когда мы сюда приехали, было бы неправильно сказать, что мы чего-то боялись. Конечно, все было чужое, и язык мы еще не понимали. Но дети ведь очень быстро учатся. В Обнинске для детей немецких ученых специально пригласили двух учительниц немецкого происхождения из поволжских немцев. Нам преподавали разные предметы, в том числе и русский язык. И уже в 7-й класс я пошел в обычную советскую школу.
Насколько работа немецких специалистов была принудительной, или же она больше походила на обычную работу по контракту? Это совсем не простой вопрос. Тут надо немножко пояснить. Мой отец, например, приехал добровольно. Он имел возможность, как и некоторые другие немецкие ученые, уйти на Запад, к американцам. Но он этого не сделал. Он выбрал российскую или советскую сторону намеренно. Сначала приехала сюда только наша семья. А через некоторое время мой отец с двумя советскими офицерами вернулся в Германию, чтобы набрать команду. К этому времени он уже подготовил предварительный план будущих работ, будущего института, и в соответствии с этим подобрал немецких специалистов. Перед ним стояла задача заниматься именно ядерной физикой.
Первые немецкие специалисты приехали в СССР еще в 1945 году. Фактически уже через день после капитуляции сюда прибыли немецкий ученый Герц и другие специалисты. А мой отец только осенью 1945-го появился в Лейпциге, где он до этого работал, и там пошел на контакт с советским комендантом. Где-то в это время Лейпунский писал письма Берии о том, что все работы, которые велись в ядерной области на тот момент в СССР, основывались на заграничных данных. И это было очень опасно. Нужно было начинать работать над проблемами в Советском Союзе, готовить своих специалистов, чтобы появились свои достоверные данные, на которых можно строить дальнейшие планы. Мой отец был именно физик-ядерщик. Один из немногих. Потому что Густав Герц, Петер Тиссен, Манфред Арденне — все были хорошими физиками, но не ядерщиками. И поэтому перед отцом была поставлена задача — провести те необходимые исследования по ядерной физике, которые нужны были как основа для атомной бомбы, для атомной станции, для других реакторов.
Немцы привезли в Обнинск фаустбол — игру, похожую на волейбол, в которую играют кулаками. Но она не прижилась. Чего нельзя сказать про большой теннис. В него с удовольствием играли и советские ученые. А рядом с ФЭИ до сих пор стоят несколько больших теннисных площадок, созданных немецкими физиками.
С одной стороны, да, ядерное оружие было приоритетом. Но основы — они общие, они не зависели от того, что с ними будут делать. Они просто нужны были для понимания всей этой физики, на которой строится уже техника, технология и т. д. И это, я так понимаю, была задача именно немецкой группы — наряду, конечно, с работами, которые велись в Союзе. К тому времени уже была лаборатория номер два, где такие ученые, как Флеров и другие, работали над этими проблемами. Но нужно было, по-видимому, усилить эту фундаментальную базу.
Немецкие специалисты проработали в Обнинске с 1946 по 1952 год. В 1949 году была взорвана первая советская атомная бомба, аврал немножко утих, и можно было подумать, нужны ли они еще. Немецких специалистов — как из нашего института, так и с других объектов — стали отпускать на родину, и в течение нескольких лет все они вернулись в Германию. Мой отец остался. Он все-таки был физик-ядерщик. Его интересовали исследования, и он понимал, что если вернется в Германию (а для него имело смысл возвращаться только в Восточную Германию), то там он должен будет снова что-то создавать. А в Советском Союзе он мог воспользоваться уже существующими институтами, коллективами. И он просил остаться здесь. Ему предложили несколько вариантов, и он выбрал лабораторию ядерных проблем в Дубне (тогда это было еще Иванково). В 1955 году вся наша семья переехала в Дубну.
Прошло много лет, я получил образование, тоже стал физиком, переехал в ГДР, но волею судьбы спустя десятилетия снова вернулся в Дубну и возглавил лабораторию вычислительной техники и автоматизации в институте ядерных исследований — в том самом институте, где 35 лет назад работал мой отец.