Каждый пуск неповторим
В конце 50-х годов я проходил службу в дальней бомбардировочной авиации, потом — в ракетных войсках. И там всегда на слуху были понятия: «ядерная энергия», «атомная бомба». Ходили разговоры о пуске под Москвой первой в мире АЭС. Это настолько плотно"записалось" на подкорку, что после демобилизации я стоял на пороге приемной комиссии Томского политехнического института. Специальность выбрал — «Проектирование и эксплуатация атомных энергетических установок». Через шесть лет получил диплом инженера-теплофизика.
Многие мои однокурсники достигли в профессии больших высот. С некоторыми из них я встретился более чем через 10 лет на Смоленской АЭС. Например, Владимир Гребешев прошел путь до заместителя директора по капитальному строительству. Олег Сараев в свое время возглавлял концерн «Росэнергоатом». Что касается моего жизненного ориентира, во всех поступках передо мной был пример отца. Иван Иванович Патраков — простой труженик, обычный механик в колхозе. Человек по натуре невероятно добрый и отзывчивый, он заслужил уважение односельчан своим отношением к людям, исключительной честностью и принципиальностью.
В 1966 году я попал на Семипалатинский полигон ядерных испытаний. Работал в секторе 80 Подольского научно-исследовательского технологического института. Сейчас эта структура называется НПО «Луч». Яркие впечатления оставили все 12 лет участия в создании ядерных ракетных двигателей (ЯРД). Мне довелось прикоснуться к самым истокам совершенно нового и чрезвычайно перспективного направления атомной энергетики, в котором СССР конкурировал с США. Конструктор этого величайшего проекта — НИКИЭТ — занимался сборкой конструкции прототипа ЯРД. В Курчатовском институте проходила критсборка. Физические расчеты выполнял Физико-энергетический институт. Ядерные ракетные двигатели рассматривали как единственную реальную альтернативу для полетов к другим планетам Солнечной системы. У жидкостных двигателей импульс (отношение тяги к весу) — около 450-470 секунд, а у ядерных он вдвое больше.
Созданные в те годы установки С-100, С-300, ИВГ, как и реакторы РБМК, канального типа. Только в качестве теплоносителя использовался водород. И хотя каналов там было значительно меньше — только 36, их тепловая мощность велика — порядка 1300 мегаватт. Обогащение — 90% (сравните: на промышленных реакторах РБМК — 2-2,5%). С распадом Союза все работы были прекращены, но полученные достижения уникальны в мировом масштабе: создана технология ЯРД, мощная экспериментальная база, новые тугоплавкие материалы. К счастью, сейчас все возобновляется.
По долгу службы я часто бывал в командировках в структурах, задействованных в создании ЯРД. В Курчатовском институте был отличный начальник сектора высокотемпературных исследований Виктор Талызин. Он уделял особое внимание моему профессиональному становлению. А с начальником отдела расчетов активной зоны Физико-энергетического института Владимиром Коноваловым связана интересная история еще из студенчества.
От ТПИ на преддипломную и дипломную практику меня направили в ФЭИ, как раз к Коновалову. После долгой беседы он сообщил, что затрудняется с выбором для меня темы дипломного проекта. Я, вспомнив, что выполнял курсовую работу, посвященную расчетам ВВЭР, возьми да и подскажи: «Давайте, закончу эти расчеты?». Он задумался, встал из-за стола, обошел вокруг меня, будто изучая, и с улыбкой произнес: «Может быть, ты и талант, но в моей лаборатории 12 человек уже 10 лет считают активную зону прототипа». Тогда я понял, какую глупость предложил.
Коновалов не раз бывал в Семипалатинске, особенно в период физпусков. В его присутствии мы выходили первый раз на прототипе ядерного ракетного двигателя в критическое состояние. И было это в смену, которой к тому времени я уже руководил.
В секторе 80 я особенно тесно общался с одним из коллег — Виктором Парамоновым. Практически вместе мы уехали из Семипалатинска: я — на Смоленскую АЭС, он — в Москву. Но связь не прервали. Виктор защитил кандидатскую диссертацию, работал в Курчатовском институте. Его сын Дмитрий окончил МИФИ, аспирантуру, несколько лет по выигранному гранту учился и стажировался в Америке, вернулся на Родину, сейчас занят в системе Росатома.
Довелось немного познакомиться с академиком Александровым. В Курчатовском институте я проходил стажировку на критическом стенде прототипа ЯРД и сдавал экзамены на контролирующего физика. Долго готовился под руководством Виктора Талызина, прошел все необходимые проверки. Право последней подписи на допуск к работе в новой должности принадлежало Анатолию Петровичу. Я очень волновался накануне встречи, да и потом не мог успокоить эмоции. Захожу в кабинет. Он встал, поздоровался, предложил присесть и начал расспрашивать, откуда я родом, что окончил, женат — не женат, есть ли дети. Я так и не дождался вопросов по существу. Ему было важно совершенно другое — смотреть в глаза сотрудникам, которые завтра будут давить на кнопки созданного им детища. На прощание он сказал: «Всегда помните, что повторяемых пусков в реакторе нет. Каждый пуск — новый и неповторимый. Будьте осторожны». Слова академика я пронес через всю жизнь. Помнил их, когда участвовал в пуске первого энергоблока Смоленской АЭС, будучи начальником смены реакторного цеха. Помнил, когда пускал блоки на Курской, Чернобыльской, Игналинской станциях, работая начальником технического отдела Союзатомтехэнерго.
Бывал на Семипалатинском полигоне и Славский, но мне с ним не пришлось пообщаться. Из разговоров людей, которые имели такое счастье, я вынес свое суждение о министре: это глыба, человек высочайшей организации и небывалого склада ума, который за короткий срок создал министерство Среднего машиностроения — государство в государстве: со своими заводами, научно-исследовательскими, технологическими институтами, городами. Не случайно ближайшее окружение называло его Большой Ефим. Сейчас мы свободно используем такие понятия, как культура безопасности, человеческий фактор, инструменты по предотвращению ошибок. А ведь именно Ефим Павлович еще на заре атомной энергетики понял, что наиболее важное и наиболее слабое звено в обеспечении безопасности при использовании атомной энергии — человек. Он построил по всему Советскому Союзу целую систему реабилитации персонала: медицинские части, профилактории, дома отдыха, спортивные комплексы.
... Было это во время пуска первого энергоблока Смоленской станции. Одна неточность имела последствия, хотя до экстремальной ситуации не дошло. Перед ремонтом наша смена в ночное дежурство опорожнила нитку питательного узла. Проверили по регламенту, что она пуста. Я сделал отметку в журнале. Следующая смена допустила ремонтников, те начали вскрывать фильтр, и оказалось, что он под давлением. Хлынула горячая вода. Боролись почти сутки. Помню, тогда свои незаурядные способности и умение принимать верные решения в сложной обстановке проявил старший инженер-механик нашей смены Махмуд Ахметкереев. Во многом благодаря его энергичным действиям мы успешно справились с этой проблемой.
Самое удивительное увлечение было в Семипалатинске. Мы с товарищами организовали спортивный клуб «ТОТО» с акцентом на легкой атлетике. Взялись всерьез, написали устав, положение. Для подсчета очков (сейчас это называется рейтингом) разработали специальную сложную формулу, по которой строилась иерархия: президент, помощник президента по национальной безопасности, комиссар, инженер по технике безопасности. Сдавали нормативы по критериям Купера. Тогда это было модно. Присваивали квалификацию: мастер международного класса, мастера 1, 2, 3 класса. Проводили отчетно-выборные собрания на высоком уровне. Попасть на них считалось очень престижным. Меня несколько раз избирали президентом.
Мои дети продолжают династию атомщиков. Работают в реакторном цехе Смоленской АЭС. Сын Дмитрий — начальник смены, дочь Галина — инженер по документации. Кстати, реакторный цех — настоящая кузница кадров, здесь простыми операторами начинали свой трудовой путь почти все представители старшего поколения, занимающие сегодня руководящие должности: директор Александр Васильев, заместители главного инженера Виталий Апутин, Александр Громов.
Почему-то вспоминается рассказ, недавно услышанный от директора Смоленской АЭС Александра Васильева. Окончив вуз, он хотел быстрее оказаться на строящейся станции. Приоделся: новый костюм, начищенные ботинки. Вышел из автобуса и… провалился по колено в грязь. Как-то добрался до отдела кадров, откуда его направили к начальнику реакторного цеха Роберту Верле. Тот собирался на совещание, поэтому показал на мой кабинет. На молодого специалиста открывшаяся картина произвела «неизгладимое впечатление». Сидит товарищ, макает перо в чернильницу и пишет, макает и пишет. Да еще и челюсть непрерывно движется, щелкает. «Точно мужик из сибирских аппаратов, попал под облучение, и с челюстью что-то стало», — подумал будущий атомщик Васильев. Так мои привычки — использовать перьевую ручку и жевать серу — сформировали не совсем объективное обо мне мнение.
Я 13 лет работал в Госатомнадзоре (сначала ведущим инспектором, потом — начальником отдела инспекций ядерной и радиационной безопасности) и могу с позиций регулятора с уверенностью сказать, что состояние безопасности на Смоленской станции было всегда на высоте. Здесь с самого начала четко и точно следовали установленным требованиям. А в таком случае бояться нечего. Самые хорошие воспоминания оставило сотрудничество с директором Сергеем Крыловым и главным инженером Махмудом Ахметкереевым. Смоленской станции повезло, что в самые сложные 90-е годы именно они стояли у руля. Один обладал способностями дипломата и организатора и прекрасно улаживал внешние отношения, второй — чистой воды технарь, знавший все оборудование, как самого себя, — регулировал внутренний механизм. С какой бы ситуацией они не сталкивались, никогда не нарушали организационно-технические мероприятия, оговоренные в технологическом регламенте, инструкциях, нормах и правилах.
Получение тепловой и электрической энергии на АЭС с использованием ядерного топлива — явление прогрессное. А прогресс не остановить. Как только человек «спрыгнул с дерева», он научился обращаться с огнем. Обжигал руки, лицо, палил волосы, но от огня не отказался. Дальше он изобрел колесо, построил паровоз, и хотя под колесами паровоза погибла не только Анна Каренина, человечество не отказалось ни от паровоза, ни от автомобиля, ни от самолета. Не откажется оно и от атомной энергетики. Прогресс продолжается. Сейчас наши специалисты работают над созданием демонстрационного реактора, где в качестве топлива будет использоваться энергия синтеза. То есть термоядерная реакция. Конечно, АЭС — потенциальная угроза радиационного воздействия на персонал, население и окружающую среду. Но если всюду так, как на Смоленской станции, все регламенты будут безоговорочно соблюдаться, угроза будет нивелирована.