Как «зубры» повышали квалификацию
Я закончил факультет кибернетики МИФИ — Московского инженерно-физического института. К тому времени — к 1964 году — я уже был женат. Поначалу мы с женой хотели поехать на Урал, поработать в одном из ядерных центров, но повернулось по-другому, и мне пришлось остаться в МИФИ на кафедре вычислительных машин, работать ассистентом и одновременно учиться в аспирантуре.
Для начала нужно рассказать о подготовке специалистов в МИФИ.
Минсредмаш всегда знал, сколько и каких специалистов нужно и к какому сроку. Требовались не просто специалисты, а лучшие специалисты по так называемым критическим технологиям, связанным с критическими ядреными процессами. Их готовили в МИФИ.
Надо сказать, что отцы-основатели МИФИ прекрасно понимали, что ядерная отрасль не может развиваться изолированно, поэтому вокруг области критических ядерных процессов создавалось некое, как теперь бы сказали, облако специальностей: факультет электроники и автоматики физических установок, факультет кибернетики и так далее. К пресловутым гонениям на кибернетику в Минсредмаше относились, скажем так, свысока. Философы могли говорить все, что угодно, идеологи могли говорить все, что угодно. Был особый вопрос — вопрос военной безопасности государства. И нам, ребятам, которые учились на факультете кибернетики, явно или неявно объяснили: неважно, что пишут в газетах, учитесь во все тяжкие, — потому что это нужно для обороноспособности, это нужно для автоматизации, это нужно для моделирования физических процессов; это нужно для точных расчетов, как делать которые, тогда никто не знал.
Нам прививали культуру работы с информацией. Это означало следующее: все, что ты делаешь в институте, в лаборатории, в аудитории, касается только тебя и МИФИ. Извне — пожалуйста, говори о том, какой хор в МИФИ, как мы играем в футбол, какая у нас программа (она открытая); а что читается на некоторых специальных дисциплинах — это конфиденциальный предмет. Нас приучали держать язык за зубами. Тогда в МИФИ родилась поговорка: надо думать, что говоришь, когда говоришь, что думаешь.
Потом я пришел в Средмаш, отработал там пятнадцать лет. За эти годы я прошел по всем технологическим этажам, был знаком практически со всем научным руководством, но ни разу не услышал слов «ядерное оружие». Говорили: «изделие». Кстати сказать, правильно делали, потому что некоторые вещи, связанные с высокими плотностями энергии, пугают несведущих людей. А этого не надо делать ни в коем случае. Те, кто пугает людей, — откровенные подонки. Поэтому здесь очень аккуратно обходились с терминологией.
Должен вам сказать, что уже потом, когда началась перестройка и на МИФИ обрушилась критика как на «милитаристский» институт — а я в то время был ректором, — мы для того, чтобы давать меньше оснований для наскоков, сделали следующее. У нас была кафедра горения и взрывов, которую организовал академик Семенов Николай Николаевич. Не кто-нибудь, а лауреат Нобелевской премии. Человек, описавший физику взрыва. И для того, чтобы никто не лез к нам со своими невежественными суждениями и распоряжениями, мы переименовали кафедру горения и взрывов в кафедру быстро протекающих процессов. И дело сохранили, и никого не пугали, и отмели дилетантские суждения на этот счет.
Когда я окончил аспирантуру МИФИ, меня вызвали в управление кадров Средмаша. А работал я на кафедре вычислительных машин по тематике профессора Хетагурова Ярослава Афанасьевича. Тогда на всех парах строился атомный подводный флот, он оснащался стратегическими ракетами, способными нести, в том числе, и ядерное оружие. Мы занимались вопросами управления ракетной стрельбой (сейчас уже можно об этом говорить). У меня все неплохо получалось, я защитил диссертацию. Очень не хотел уходить из МИФИ. Насиженное, хорошее место, хорошие перспективы и учитель, которого я обожал.
И тут меня вызывают в Средмаш. Я тогда вообще толком не знал, что это за Средмаш такой. (Обучаясь в МИФИ, можно было вообще ничего не знать. Идешь на распределение — тебе дают распределение, там написан почтовый ящик, и больше ничего. Можно поинтересоваться: туда идти или ехать? Адрес называют — и всё). Но меня сразу после защиты кандидатской диссертации пригласили на Ордынку и поставили задачу организовать филиал Центрального института повышения квалификации для нашей отрасли. Я не сразу согласился. Однако к тому времени я уже был членом партии (пришел в МИФИ с флота, закончил Нахимовское училище), поэтому разговор был короткий. «Вы коммунист?» — «Да, коммунист». — «Тогда какие вопросы?» Вопросов нет, пошли работать.
Почему появилась необходимость в нашем филиале? В Средмаше заблаговременно всё обдумывали и очень тщательно готовились ко всему. Было время оттепели, — время косыгинских реформ, которые так и не состоялись. Но, тем не менее, к тому времени какая сложилась ситуация? Во-первых, управление производством стало наукой. Появились такие дисциплины, как системный анализ, исследование операций. На этот счет писали книги, появилась специальная математика. Это означало, что наши руководители и руководители Средмаша, которые выдвинулись, идя по всем технологическим ступенькам и демонстрируя свою состоятельность, должны были получать еще эти дополнительные знания. И, во-вторых, предполагалось, что со временем промышленность и наука перейдут на принципы хозрасчета. Собственно говоря, планировалось то, что впоследствии успешно реализовали в Китае.
Задача была следующая: создать систему повышения квалификации внутри отрасли для того, чтобы переподготовить весь руководящий состав. А руководящий состав предприятий Минсредмаша — это действительные члены Академии наук, это генералы, это люди, как говорится, с полным иконостасом на груди. То есть серьезные люди. А я мальчишка, мне тридцать один год. Но мне сказали так: «Вы окончили факультет кибернетики?» — «Окончил». — «Кибернетика — это теория управления?» — «Да, теория управления». — «Осваивайте и стройте институт. Для начала будете заместителем директора по учебной и научной работе, а там поглядим».
В моей судьбе это был очень крутой поворот, потому что нужно было теперь уже самостоятельно изучать все дисциплины, которые преподают в школах бизнеса в Соединенных Штатах, в Англии, в Европе. Надо сказать, что для дела Средмаш не скупился в средствах. Обращались в соответствующие ведомства, закупали нужную литературу; мы ее получали, осваивали, сами учились. И потом на занятиях с руководителями очень крупного ранга обсуждали эти вопросы.
Конечно, понятие «повышение квалификации» в нашем случае — не совсем точное. Ну как повышать квалификацию, например, группе директоров предприятий и научно-исследовательских организаций Минсредмаша?! Там старостой был Анатолий Петрович Александров, в недалеком будущем президент Академии наук.
Но существовало понимание: для того, чтобы отрасль была передовой, для того, чтобы можно было конкурировать с Соединенными Штатами и со всем миром, нужно привлечь в отрасль лучших людей. Было постановление правительства, позволяющее управлению кадров Минсредмаша брать на работу любого человека, окончившего любое учебное заведение России. Этим правом активно пользовались. Существовал специальный механизм отбора. Всего по России было около 120 учебных заведений, которые регулярно посещались представителями управления кадров Минсредмаша. Почти все выпускники МИФИ шли в отрасль.
И наряду с правильным планированием такой отбор в конце концов создал в Минсредмаше человеческую среду, которая обладала внутренними личностными качествами созидателей. Хочу пояснить, как это проявляется на бытовом уровне. Представим себе: два человека разговаривают и обсуждают кого-то третьего. Можно говорить о том, сколько ему лет, какой у него цвет волос, где он работает. Но неизбежно последует вопрос: а что он сделал? Неважно, что он начальник пятого главного управления, которое разрабатывало тогда все ядерное. А сам-то он что-нибудь совершил? Что сделано под его руководством? Если был ясный ответ — тогда интерес сохранялся, а если общие разговоры «да вы понимаете, он сделал нечто типа того» — интерес очень быстро угасал. Дело — вот что было главной характеристикой.
Там были определенные каноны.
Предприятием Минсредмаша всегда руководила троица — директор (как правило, генерал), главный инженер производства и научный руководитель. Это были самые главные люди, которые оперативно управляли работой. И что очень важно, при каждом руководителе такого уровня обязательно существовал коллегиальный орган, где он был председателем. Научно-технический совет — при научном руководителе предприятия. Главный инженер имел свои коллегиальные органы, которые обсуждали производственные планы, закупки оборудования и так далее. Директор отвечал за все, в том числе за соцкультбыт. Плюс партком и профком.
И еще один канон на Средмаше выполнялся неукоснительно: на материально-техническое обеспечение и на соцкультбыт обращалось исключительно серьезное внимание. Ефим Павлович Славский был очень солидный, обстоятельный человек. Он редко мотался куда-то по каким-то срочным делам, но у него было правило: он каждый год обязательно ездил на какое-то крупное предприятие. И не просто для того, чтобы поглазеть, а для того, чтобы на месте принять необходимые решения. И докладывали ему обычно так. В то время не было презентаций, все рисовали на плакатах. Одна стена была завешана плакатами так называемого основного производства, другая давала представление о строительстве жилья, о соцкультбыте. Славский сам ходил и осматривал новостройки. Иногда по министерству шли такие приказы с его оценкой деятельности архитекторов, что будь здоров! Не выгонял, но взгреть мог по полной программе. Ефим Павлович не позволял строить таких домов, в которые сам он со своей крупной фигурой не смог бы пройти, не повернувшись боком. А строились целые города! Этому уделялось исключительно большое внимание. И мы гордились: вот как живут наши люди!
Все относительно, но именно в относительных категориях человек оценивает свое благосостояние. И если он видит, что государство все делает для того, чтобы он имел кров, еду, хорошие бытовые условия, — то он будет работать не за страх, а за совесть.
Поэтому из Средмаша люди почти не уходили. Но и выгоняли из Средмаша крайне редко — лишь в исключительных случаях. Правило было очень простое: да, ошиблись, да, прогорели — в нашем деле без ошибок никак. Мы первопроходцы, а первопроходцы к своим звездам Героев идут сквозь тернии ошибок и неудач. А дальше ставился очень простой вопрос: к рукам что-нибудь прилипло или нет? Вот если прилипло — тогда посылали аж до самых Соловков. Но если ничего не прилипло — ну, получишь партийное взыскание. Понизят в должности. Обсудят, но не осудят.
Те, кого мы сегодня величаем гигантами отрасли, нашими «зубрами», были людьми с большой буквы. Приведу вам такой пример. Эту историю рассказал мой товарищ по общежитию, окончивший факультет экспериментальной и теоретической физики, теоретик. Он работал в федеральном ядерном центре. Были программы мирного использования ядерной энергии не только в реакторах, но и по мирным взрывам: закрыть горящую скважину, вскрыть рудник и так далее. Алик как раз занимался этой проблематикой. Однажды он участвовал в экспериментах, все прошло удачно. Под самый Новый Год его вызвали на доклад к Славскому. Доложил. Славский, в прекрасном расположении духа, говорит: «Проси, чего хочешь». Алик спрашивает: «Ефим Павлович, может быть, есть какой-то способ успеть мне домой к Новому Году?» — «Есть такой способ». — Славский дал распоряжение, и Алик успел к Новому Году в свой федеральный ядерный центр. Летел на личном самолете Славского.
У меня была единственная встреча с легендарным директором Арзамаса-16 Борисом Глебовичем Музруковым. Я туда приехал читать лекции по управлению производством. Читали в большом зале, интерес был немалый, потом дискутировали… Оказывается, Борис Глебович слушал все это по трансляции. Я лишь потом узнал, что к тому времени он уже был глубоко нездоров и мало кого принимал. Но меня пригласил к себе. А я понимал, что если генерал приглашает, надо ответить «есть» и вовремя явиться. И мы с ним разговаривали часа два. Обсуждали вопросы, связанные с управлением производством, вот с тем самым человеческим фактором, о котором идет речь. Музруков сказал, что у них не было ничего из науки управления, кроме человеческого фактора. Про «ничего» — это, возможно, слишком сильно сказано; но наши легендарные руководители действительно умели сплачивать, зажигать, убеждать огромные коллективы.
Однажды на учебу в Москву министерство вызвало руководителей научно-исследовательских организаций из Арзамаса, из нынешнего Снежинска. Приехали крупные люди, в больших званиях. И нужно было эту группу свозить в Санкт-Петербург (тогда — Ленинград) на некоторые оборонные предприятия. В том числе — для знакомства с новациями в управлении, которые там осуществлялись. Я, по неопытности, через транспортное управление заказал все места в одном вагоне. Пришел в управление кадров, а там меня реально взгрели: «Ты понимаешь, кого везешь?! По двум вагонам надо». Казалось бы, мелочи, да? Нет! Продуманная, отшлифованная техника сбережения кадров.
А потом, когда закончилась их учеба (занятия проходили в здании, которое официально называлось «Комитет по атомной энергии»), слушатели должны были написать отзывы. И большинство слушателей — ну, прямо как сговорились — написали, что 50 % лекций и занятий были полезными.
Сижу, читаю отзывы. Про себя думаю: дойдет эта цифра до ВПК, дойдет до оборонного отдела ЦК, — скажут, что мы отвлекаем людей от работы ради каких-то 50 процентов. Сижу расстроенный. Анатолий Петрович Александров рядом прохаживался по коридору. А дверь открыта. Он подошел ко мне: «Ты чего такой грустный?». Я говорю: «Думаю, где мне теперь искать работу». — «А чем тебе здесь плохо?» — «Да вы написали, что пользы всего 50%». Он на меня внимательно посмотрел и говорит: «Ну, ты и нахал! Человечество десятки лет работало для того, чтобы повысить КПД паровоза от 12 % до 40 % тепловоза, а тебе мало 50-ти процентов! Социальная машина не может иметь коэффициент полезного действия больше, чем тепловоз!» Вот такой интересный взгляд. Все обернулось шуткой, и на душе стало спокойно.
Люди они были веселые. На те же занятия, помню, пришел академик Зельдович. Все его хорошо знали. Встретились, поговорили, потом начинается лекция. Зельдович говорит: «Я сейчас вашими делами не занимаюсь. Я пошел в астрофизику. Давайте немножко расскажу о состоянии в этой области и о том, что я делаю». Взял мел, подошел к доске. Все затихли. Посмотрел в аудиторию, на доску, потом еще раз в аудиторию и говорит: «Представим, что это галактика», — и ставит мелом точку. Отошел, посмотрел на свою точку, окинул взглядом аудиторию и говорит: «Нет, пожалуй, вот так», — вернулся к доске и сделал точку чуть покрупнее. Тут, конечно, все серьезные люди расхохотались. Что-что, а хороший юмор в этой среде ценили и понимали.
Тогдашние взаимоотношения между учеными, производственниками, управленцами и военными (это четыре главные составляющие Минсредмаша) можно охарактеризовать одним словом: взаимодействие. Да, это разные слои, разные психологии, разные взгляды — и задачи разные. Но эта разность работала на общее благо, а не на раскардаш.
Разные точки зрения, разные взгляды — они постоянно проявлялись на заседаниях НТС, где мне приходилось присутствовать. Несмотря на то, что к НТС вопросы готовились очень тщательно (как говорили, выступить «на босу ногу» на НТС — это просто потерять лицо), но различие в точках зрения обязательно было. Оно было на всех уровнях и на всех этажах.
Это, если хотите, залог всестороннего подхода к решению той или иной проблемы.
Как ректор МИФИ я взаимодействовал с соответствующим главным управлением Министерства обороны, которое отвечало за эксплуатацию всего ядерного оружия. И должен сказать, что это было самое интеллигентное подразделение в министерстве, а соответствующий главк — самый рафинированный в Министерстве обороны. Все офицеры были выпускники Академии Петра Великого, они имели очень солидное техническое образование.
Я вспоминаю этих военных, вспоминаю руководителей главков — это была элита. Они могли разговаривать на научные темы абсолютно свободно, были хорошо к этому подготовлены. И все понимали, что без них ничего не сделаешь: они, в конце концов, творят на полигонах последний акт.
Современных управленцев называют чиновниками — и правильно называют. Тех управленцев — тогдашних — называли государственными деятелями. Чувствуете разницу? Конечно, внутри главного управления были люди, которые занимались технической работой. Их с какой-то натяжкой можно было назвать чиновниками. Но не первых лиц. Начиная, скажем, с уровня замначальников главных управлений, я имел дело с государственными деятелями крупнейшего масштаба. Это были люди, которых приятно было слушать. Их просто надо было слушать, потому что они говорили дело. И если ослушаешься, все будет плохо.
Давайте возьмем, для примера, ныне здравствующего Рябева Льва Дмитриевича. Он, когда приезжал на курсы, был директором ядерного центра в Сарове. Я наблюдал его в группе директоров. Все они были чрезвычайно занятые люди. А когда приезжали на курсы, немножко расслаблялись, как свойственно любому человеку.
Так вот, Лев Дмитриевич, занимаясь на курсах, за две недели создал перспективный план освоения вычислительной техники в Арзамасе. Серьезнейший документ, но не слишком толстый, в пределах 25-и страниц. (Я потом прочел его работу и поразился, увидев уровень автора). Рябев привлекал моих молодых ребят — специалистов по вычислительной технике, работавших на кафедре — и просил объяснять все аспекты по нескольку раз. Человек работал. И все компоненты использования вычислительной техники в области управления, в области моделирования физических процессов — абсолютно все компоненты были задействованы в его перспективном плане.
Разве не мог он, как делают современные менеджеры, дать задание специалистам, чтобы они составили ему план? Мог, конечно. Но тогда бы он не сумел прочувствовать те нюансы, которые доступны только специалистам. Иначе говоря, его уровень компетентности был бы ниже. А этого Лев Дмитриевич допустить не мог.
Однажды после прохождения курса я привел группу начальников главков к Славскому. Ефим Павлович интересовался, как дела, как прошла учеба; вручил удостоверения об окончании. На этой встрече министру можно было задать вопросы, напрямую не относящиеся к делу. И вот его спросили: «Ефим Павлович, у вас огромнейшее хозяйство, — гораздо большее, чем экономика некоторых стран в Европе, — а у вас совершенно нет помощников. В другое министерство зайдешь — там у министра и советники, помощники. А у вас одна секретарь — и все. Как это может быть?» Славский посмотрел на всех с хитринкой и говорит: «Нет, у меня много помощников, но мои помощники — это начальники главков». И в самом деле, начальники главков самостоятельно вели крупнейшие проекты, потому что в Средмаше каждый человек выполнял свою функцию. В хорошо выстроенной организации каждый человек выполняет свою функцию.
А сейчас функции размыты. Пришло другое время, другие люди. Старых зубров, чтобы не сразу с глаз долой, переводят в советники. Знаю одного выдающегося в прошлом специалиста. Он, в статусе советника, приходит, открывает дверь: «Ребят, советы нужны?» — «Нет, не нужны». — «Ну, я пошел». Государственная система управления промышленностью не отстроена, да и государственных промышленных предприятий почти не осталось.
А с другой стороны, дважды в одну реку не войдешь. Сейчас, если говорить о государственном управлении экономикой, надо уже строить управление по-другому. В те времена была иерархически единая система прямого управления. А сейчас нужно выстраивать государственное управление в виде каких-то сильных рычагов воздействия на крупные частные предприятия.
У нас есть очень хороший пример — Китай. Там все было не так просто. Я, будучи ректором МИФИ (Виктор Никитович Михайлов был тогда министром), ездил в Китай, восстанавливал отношения между Академией инженерной физики Китая и МИФИ, был погружен в эту тему, внимательно изучал китайский опыт. Китайцы, не ломая своей политической системы, успешно ее модернизировали. Они допускают наличие частных и иностранных предприятий. Но такие опасные сферы, как ядерная, держат в ведении государства.
В Китае я беседовал со многими людьми. Оказалось, что с вице-президентом Академии инженерной физики Китая мы когда-то жили в одном общежитии — он тоже учился в МИФИ. Тогда иностранных студентов не допускали, но около тридцати китайских специалистов все-таки закончили наш вуз. Потом они занимали очень крупные посты в атомной промышленности; их в процессе культурной революции не уничтожили, не подвергали остракизму, и они продолжали работать.
Когда я работал в Средмаше, мы думали, что Россия стоит накануне реформ, — так же, как Китай. Но у нас реформы затоптали, и все получилось так, как получилось.
А ведь Минсредмаш один мог возглавить и провести реформу во всей стране. Нам тогда это было по силам. Мы, несмотря на почтенный возраст нашего министра, работали в ногу со временем.
Помню, Славскому перед самым уходом на пенсию кто-то из руководящих товарищей ставил в пример какую-то компанию: «Вот, такая-то компания успешно увеличивает количество продукции на экспорт для того, чтобы зарабатывать валюту». Ефим Павлович пожал плечами, как бы в недоумении, и сказал: «Да у нас вся продукция на экспорт».