Огнёв Леонид Иванович

Под руководством Харитона

Моя малая Родина — Ишим, самый север­ный город на южной границе России. В 1950 году я закон­чил ишим­скую школу №1. Моими школь­ными дру­зьями были В. Ф. Яковлев, А. Н. Плот­ни­ков, В. Ф. Тихо­молов, достиг­шие в даль­нейшей жизни больших успехов. Вени­а­мин Федо­ро­вич Яковлев — юрист, член-кор­ре­с­пон­дент РАН, Пред­се­да­тель Высшего Арбит­раж­ного Суда Рос­сийской Феде­ра­ции в отставке, в насто­я­щее время — Совет­ник Пре­зи­дента РФ. Алек­сандр Нико­ла­е­вич Плот­ни­ков — член Союза писа­те­лей СССР и России, писа­тель-мари­нист, под­вод­ник, капитан первого ранга. Все­волод Федо­ро­вич Тихо­молов — член Союза худож­ни­ков СССР, ленин­град­ский скуль­птор.

В юности моим кумиром был старший брат Ген­на­дий, человек высокой куль­туры, артист орке­стра Пер­м­ского опер­ного театра. В начале войны он ушел на фронт добро­воль­цем и погиб под Ленин­гра­дом.

Мне в жизни очень повезло. После окон­ча­ния в 1956 году Ленин­град­ского военно-меха­ни­че­ского инсти­тута (в насто­я­щее время — Бал­тийский госу­дар­ствен­ный тех­ни­че­ский уни­вер­си­тет имени Д. Ф.Усти­нова) я получил назна­че­ние в уни­каль­ный научный центр — КБ-11 (так в то время назы­вался ВНИИЭФ). В КБ-11, несмо­тря на свое инже­нер­ное обра­зо­ва­ние, я чудом попал в кол­лек­тив физиков-тео­рети­ков, воз­гла­в­ля­е­мый ака­деми­ками А. Д. Саха­ро­вым и Я. Б. Зель­до­ви­чем. Дело в том, что Яков Бори­со­вич Зель­до­вич решил взять в свое под­раз­де­ле­ние трех выпускни­ков тех­ни­че­ских ВУЗов. Среди них ока­зался и я.

Вначале было трудно. При­шлось много времени уделять само­об­ра­зо­ва­нию по физике. Помо­гали това­рищи по работе. Сахаров и Зель­до­вич под­клю­чали молодых спе­ци­али­стов к раз­ра­ботке важных акту­аль­ных тем. Так, спустя три года после начала работы Я. Б. Зель­до­вич поручил мне высту­пить с докла­дом на мини­стер­ском научно-тех­ни­че­ском совете (НТС), воз­гла­в­ля­е­мом И. В. Кур­ча­то­вым.

К десяти­летию суще­ство­ва­ния ВНИИЭФ, когда я начал рабо­тать, были созданы первые образцы ядер­ного и тер­мо­я­дер­ного оружия, начался бурный период совер­шен­ство­ва­ния зарядов.

При раз­ра­бот­ках зарядов сотруд­ники тео­рети­че­ских под­раз­де­ле­ний стоят на старте этих раз­ра­бо­ток, фор­ми­руя тех­ни­че­ские задания на осно­ва­нии рас­четно-тео­рети­че­ских работ, про­во­ди­мых сов­местно с мате­ма­ти­ками. В про­цессе выпол­не­ния этих тех­ни­че­ских заданий тео­рети­кам при­хо­дится вникать в работу многих под­раз­де­ле­ний инсти­тута: экс­пе­ри­мен­таль­ных, кон­струк­тор­ских, тех­ноло­ги­че­ского, а также завода. Про­ме­жу­точ­ным финишем явля­ются поли­гон­ные испы­та­ния (они про­во­ди­лись до 1990 года). Окон­ча­тель­ный финиш — сдача в серийное про­из­вод­ство и на воо­ру­же­ние.

Вся научно-тех­ни­че­ская часть работ по соз­да­нию зарядов осу­ще­ст­в­ля­лась под руко­вод­ством науч­ного руко­во­ди­теля ВНИИЭФ. Бес­смен­ным научным руко­во­ди­те­лем в течение полу­века был ака­демик РАН Ю. Б. Харитон. Мои кон­такты по работе с Юлием Бори­со­ви­чем оставили глу­бо­кое впе­ча­т­ле­ние. От сотруд­ни­ков он тре­бо­вал по любому вопросу более обшир­ных знаний, чем это тре­бо­ва­лось в данный момент.

Ядерный заряд — это сложное устройство, при работе кото­рого про­те­кают про­цессы, нере­али­зу­е­мые в при­род­ных усло­виях на Земле: тем­пе­ра­туры дости­гают мил­ли­о­нов гра­ду­сов, дав­ле­ние — мил­ли­о­нов атмо­сфер. Поэтому из-за труд­но­стей рас­чет­ного опи­са­ния про­цес­сов при атомном взрыве Юлий Бори­со­вич куль­ти­ви­ро­вал перед отправ­кой изделия на полигон так назы­ва­е­мое «жупе­ли­ро­ва­ние», то есть анализ воз­мож­ных неу­чтен­ных в рас­четах про­цес­сов, которые могли при­ве­сти к отри­ца­тель­ным резуль­та­там испы­та­ния.

Харитон был талан­тли­вым орга­ни­за­то­ром науч­ного центра, у него ко всему был нестан­дарт­ный подход. В тоже время Юлий Бори­со­вич был уди­ви­тельно эру­ди­ро­ван­ным чело­ве­ком, пре­красно знавшим лите­ра­туру.

Мне посчаст­ли­ви­лось рабо­тать со свети­лом русской науки А. Д. Саха­ро­вым — всемирно извест­ным ученым, отцом водо­род­ной бомбы. Он был инте­рес­ным все­зна­ю­щим собе­сед­ни­ком. Когда насту­пали редкие минуты отдыха и все ученые соби­рались в тесном кругу, в центре нашего вни­ма­ния был Андрей Дмит­ри­е­вич. Я вос­хи­щался его интел­ли­ген­т­но­стью.

Кроме упо­мя­ну­тых Я. Б. Зель­до­вича, Ю. Б. Хари­тона и А. Д. Саха­рова, мне дове­лось сотруд­ни­чать с ака­деми­ками РАН Е. А. Негиным, Ю. А. Трут­не­вым, В. Н. Михайло­вым, Р. В. Иль­ка­е­вым, с леген­дар­ным дирек­то­ром Урал­маша и Челя­бин­ска-40, а в после­ду­ю­щем — дирек­то­ром ВНИИЭФ Б. Г. Муз­ру­ко­вым, а также с заме­сти­те­лем пред­се­да­теля Совмина СССР, мини­стром Л. Д. Рябевым.

Ряд тех­ни­че­ских дости­же­ний ВНИИЭФ, которые были совер­шены при моем участии, отме­чены прави­тель­ствен­ными награ­дами. Были напи­саны более пятисот научных работ. Один из про­ве­ден­ных экс­пе­ри­мен­тов был назван сотруд­ни­ками ВНИИТФ «Саров­ским чудом».

Моя работа была настолько инте­рес­ной и акту­аль­ной, что на увле­че­ния и хобби у меня не оста­ва­лось времени. В период, когда были раз­ре­шены поли­гон­ные испы­та­ния, у тео­рети­ков счита­лось нор­маль­ным рабо­тать до восьми вечера.

На поли­го­нах перед взрывом, конечно, были вол­не­ния. Сам взрыв — это фее­ри­че­ское зрелище! Сначала ядерный свет, вспышка. Потом — огнен­ный шар ста­но­вится багро­вым, высве­чи­ва­ются горы, долины. Свет очень яркий, будто в иной мир попа­да­ешь. Но все-таки главное впе­ча­т­ле­ние не от внешней картины (я был на 30-40 взрывах). Ведь рабо­та­ешь год-два, вына­ши­ва­ешь идею, про­би­ва­ешь ее, а резуль­тат узнаешь только во время испы­та­ний. Пять… четы­ре…три… два …один…ноль! И сердце зами­рает: полу­чи­лось или нет? Под­ни­мется гора — или нет? И потом пры­га­ешь от радости — полу­чи­лось! Или уходишь с поник­шей головой.

Конечно, как и во всякой работе, слу­чались и курьезные истории. Вот одна из них. В 1955 году был создан дублер КБ-11 — научно-иссле­до­ва­тель­ский инсти­тут с четы­рех­знач­ным номером — НИИ 1011. В даль­нейшем его пере­и­ме­но­вали во ВНИИП, а затем — во ВНИИТФ. У меня возник вопрос: почему такой стран­ный номер у НИИ — десять-один­на­дцать? В шутку его назы­вали «НИИ ни десять, ни один­на­дцать». Я спра­ши­вал у многих во ВНИИЭФ и во ВНИИТФ, почему такой стран­ный номер? Никто не мог ответить. Нашелся только един­ствен­ный человек — В. А. Алек­сан­дров, который сказал, что инсти­туту дали такой же номер, как у КБ-11, только в дво­ич­ной системе.

Однажды позво­нили сотруд­нице кон­струк­тор­ского отде­ле­ния:

— Скажите, нет ли у вас Давида Абра­мо­вича Фишмана?

— Нет, а кто спра­ши­вает?

— Харитон.

— А фамилия ваша?..

Я доволен своей судьбой и горжусь тем, что мне дове­лось участ­во­вать в больших свер­ше­ниях нашего инсти­тута. Жаль, что во ВНИИЭФ сегодня суще­ствует про­блема при­вле­че­ния талан­тли­вых выпускни­ков ведущих вузов: не хотят жить в закры­том городе, стре­мятся рабо­тать за гра­ни­цей.