Никулина Антонина Васильевна

ВНИИНМ — мой второй дом

Это может пока­заться не типич­ным, но в школе я не была отлич­ни­цей и не думала о науке — хотела стать штур­ма­ном даль­него пла­ва­ния или лет­чи­ком, но меня отго­во­рили. По окон­ча­нии школы я попы­та­лась посту­пить в МВТУ им. Баумана на точную меха­нику (один из самых сложных факуль­тетов), но врач, посмо­трев на меня — малень­кую худень­кую девочку, счел, что я не потяну столь тяжелые нагрузки, и не допу­стил до экза­ме­нов. Не попав в Бау­манку, я решила пойти в инсти­тут цветных метал­лов, на факуль­тет геоло­го­раз­ведки. Был послед­ний день приема доку­мен­тов. Подойдя к двери при­ем­ной комис­сии, я обна­ру­жила, что она закрыта на обе­ден­ный перерыв. Сев на сту­пеньки, я решила подо­ждать, и в этот момент ко мне обра­ти­лась про­хо­див­шая мимо девушка. Она спро­сила, куда я соби­ра­юсь посту­пать. Услышав про геоло­го­раз­ведку, она сказала, что это про­фес­сия не для девушек, и посо­вето­вала пойти на тех­ноло­ги­че­ский факуль­тет, на метал­ло­ве­де­ние. Так с ее легкой руки, совер­шенно слу­чайно, я пошла учиться на метал­ло­веда. Получив диплом, я попала по рас­пре­де­ле­нию во ВНИИНМ (тогда НИИ-9), не зная, что это за инсти­тут и чем тут зани­ма­ются. Спустя неко­то­рое время меня под­клю­чили к работам по осво­е­нию цир­ко­ния — к теме, которая в даль­нейшем стала цен­траль­ной в моей работе, а ВНИИНМ сде­лался моим вторым домом.

В сере­дине 50-х годов прави­тель­ством была поста­в­лена задача раз­ра­бо­тать способы полу­че­ния цир­ко­ния для исполь­зо­ва­ния в атомной про­мыш­лен­но­сти. Под­клю­чили пред­при­ятия Мин­сред­маша, начались работы, и все опытные образцы по осво­е­нию металла при­во­зили к нам в инсти­тут. В мою задачу входили изу­че­ние этих образ­цов и оценка их при­год­но­сти для исполь­зо­ва­ния в атомной про­мыш­лен­но­сти. Мы зани­мались научной экс­пе­ри­мен­таль­ной работой и не думали о деньгах. В этот период я иссле­до­вала большое коли­че­ство разных слитков и набрала серьезный опыт в этой области. Мне очень повезло, так как с самого начала я ока­за­лась под руко­вод­ством гра­мот­ных и талан­тли­вых спе­ци­али­стов, членов-кор­ре­с­пон­ден­тов и ака­деми­ков Ака­демии наук, людей старой закалки, обла­дав­ших широким кру­го­зо­ром. Моим научным руко­во­ди­те­лем был заме­ча­тель­ный человек и талан­тли­вый ученый Алек­сандр Семе­но­вич Займов­ский, заме­сти­тель руко­во­ди­теля ВНИИНМ Андрея Ана­то­лье­вича Бочвара. Темой моей дис­сер­та­ции стала раз­ра­ботка тре­бо­ва­ний к цир­ко­нию для при­ме­не­ния его в атомной про­мыш­лен­но­сти: по свойствам, хими­че­скому составу и другим харак­те­ри­сти­кам. При обсу­жде­нии работы Займов­ский сказал: «Встре­ча­емся два раза: первый — обсу­ждаем про­грамму работы, второй — когда ты при­не­сешь мне готовую дис­сер­та­цию». Когда я при­не­сла свою работу, он спросил, кто будут оппо­ненты. Я ответила, что хотела бы, чтобы один из них был крупный ученый, а другой — крупный про­из­вод­ствен­ник.

Тогда Займов­ский пред­ло­жил в каче­стве оппо­нента своего коллегу, другого заме­сти­теля Бочвара — члена-кор­ре­с­пон­дента Ака­демии наук Сергея Тихо­но­вича Коно­бе­ев­ского. Тот посмо­трел мою дис­сер­та­цию и сначала отнесся к ней кри­ти­че­ски: мол, работа не имеет отно­ше­ния к науке (и он в чем-то по-своему был прав, так как о цир­ко­нии в то время было мало что известно), но потом все же согла­сился оппо­ни­ро­вать. Назна­чили дату защиты, однако Коно­бе­ев­скому при­шлось улететь в коман­ди­ровку. Он успел вер­нуться бук­вально в день защиты и сразу после при­зем­ле­ния само­лета позво­нил из аэро­порта, чтобы его дождались. Добрав­шись до инсти­тута, Сергей Тихо­но­вич вклю­чился в процесс обсу­жде­ния и заявил, что в каждой дис­сер­та­ции можно найти недо­статки, но главная заслуга моей работы — опре­де­ле­ние кон­крет­ных пара­мет­ров и тре­бо­ва­ний к цир­ко­нию, на осно­ва­нии которых можно соз­да­вать про­мыш­лен­ное про­из­вод­ство цир­ко­ния. Про­из­вод­ство было создано, а основа тре­бо­ва­ний к цир­ко­нию сохра­ня­ется и в наше время!

В 60-х годах меня начали отпра­в­лять в коман­ди­ровки на научные кон­фе­рен­ции по цир­ко­нию, которые про­во­дили раз-два в 3 года в разных странах мира (эти кон­фе­рен­ции про­во­дят и по сей день). В то время в меж­ду­на­род­ном научном сооб­ще­стве теме цир­ко­ния уде­ля­лось очень большое вни­ма­ние. В чем уни­каль­ность цир­ко­ния? Цир­ко­ний имеет низкий коэф­фи­ци­ент захвата нейтро­нов. Подоб­ным свойством, помимо цир­ко­ния, обла­дают всего три металла: алю­ми­ний, магний и берил­лий. Однако алю­ми­ний и магний имеют низкую тем­пе­ра­туру пла­в­ле­ния, а берил­лий — низкие тех­ноло­ги­че­ские харак­те­ри­стики. Поэтому цир­ко­ний остался един­ствен­ным кон­ку­рен­то­с­по­соб­ным мате­ри­а­лом для актив­ных зон атомных реак­то­ров на теп­ло­вых нейтро­нах.

Аме­ри­канцы начали такие работы на несколько лет раньше нас, но по резуль­та­там мы от них не отстали. Сегодня в мире исполь­зу­ется пять цир­ко­ни­е­вых сплавов, три из которых раз­ра­бо­тали мы. За эти раз­ра­ботки мне в 1996 году была вручена меж­ду­на­род­ная медаль Вильяма Кролля, которой отме­ча­ются особые дости­же­ния в области цир­ко­ния. До меня было вручено 9 таких медалей. В научном мире эта награда и ее обла­да­тели поль­зу­ются большим ува­же­нием.

Андрей Ана­то­лье­вич Бочвар — это икона. Я таких людей больше не встре­чала. Он был исклю­чи­тельно скромный человек. И обя­за­тель­нейший. Всегда при­ез­жал на работу вовремя, минута в минуту, и так же минута в минуту по окон­ча­нии рабо­чего дня с нее уходил. Он считал, что хороший спе­ци­алист должен успе­вать все делать в отве­ден­ное для этого время. По утрам заве­ду­ю­щая биб­ли­о­те­кой клала к нему на стол новые книги и журналы. А. А. Бочвар изучал новые поступ­ле­ния, после чего пере­адре­со­вы­вал их спе­ци­али­стам инсти­тута согласно тема­тике их работы. И только после озна­ком­ле­ния про­филь­ных спе­ци­али­стов эта лите­ра­тура напра­в­ля­лась на стел­лажи в биб­ли­о­теку.

Андрей Ана­то­лье­вич был очень чело­веч­ным и всегда помогал людям — незави­симо от их долж­но­сти. К нему на прием мог попасть любой сотруд­ник, даже если он был простым рабочим. Помню такой случай. Жена одного сотруд­ника, рабо­тав­шего в Вене, в МАГАТЭ, при­е­хала наве­стить своих детей, живших и учив­шихся в Москве. Она при­везла с собой немного импорт­ных вещей, чтобы сдать в комис­си­он­ный магазин. Прежде чем сдать товар в комис­си­онку, тре­бо­ва­лось отсто­ять большую очередь. Чтобы не тратить несколько часов, она решила продать при­ве­зен­ные вещи чело­веку, пред­ло­жив­шему их купить. В итоге ее обви­нили в спе­ку­ля­ции и при­гро­зили арестом. Узнав об этом, я пошла к Бочвару и попро­сила помочь. Един­ствен­ный вопрос, который он мне задал: «А вы ее ува­жа­ете?». Я ответила утвер­ди­тельно. Больше он у меня ничего не спра­ши­вал и на сле­ду­ю­щий день, повесив на пиджак свою звезду Героя Соц­труда, поехал к Гене­раль­ному про­ку­рору СССР, после чего все вопросы были сняты. Случаев, когда Бочвар помогал людям, было очень много. В то же время он был очень строгим, никогда не прощал небреж­но­сти, безот­вет­ствен­но­сти: если человек его под­во­дил, он ставил на нем крест и больше никогда не доверял. Как ученый, он также не терпел ответа «не знаю». Боже упаси так ему ответить на какой-либо вопрос! «Я раз­бе­русь и вам доложу», — только так сле­до­вало гово­рить, если ты не мог дать ответ сразу. Бочвар редко ходил в кино и театры, отдавая пред­по­чте­ние посе­ще­нию музеев. Когда в Москву при­во­зили выставки с зару­беж­ными музейными экс­по­на­тами, он обя­за­тельно их посещал. Он имел право сво­бод­ного прохода и, слу­чайно увидев в очереди на экс­по­зи­цию кого-нибудь из зна­ко­мых сотруд­ни­ков, часто забирал их и про­во­дил с собой. Андрей Ана­то­лье­вич был пои­с­тине раз­но­сто­рон­ней лич­но­стью: помимо науки и искус­ства он увле­кался спортом, много плавал, обли­вался холод­ной водой, хорошо играл в малый теннис. Еще его выде­ляло отно­ше­ние к жен­щи­нам: он, в част­но­сти, считал, что женщины больше под­хо­дят для научной работы, они более орга­ни­зо­ван­ные, акку­рат­ные и обя­за­тель­ные. Вот таким нео­быч­ным чело­ве­ком был Андрей Ана­то­лье­вич.

Работа ученого-метал­ло­веда со стороны может пока­заться скучной каби­нет­ной жизнью. Но, уверяю вас, это совсем не так! Со мной слу­чались при­клю­че­ния, достойные Индианы Джонса. Я часто ездила в разные страны на кон­фе­рен­ции по цир­ко­нию. На одной из них, про­хо­див­шей в Гер­ма­нии, при­сут­ство­вал индус, кото­рого возила на инвалид­ной коляске очень кра­си­вая девушка-индуска. Вечером орга­ни­за­торы кон­фе­рен­ции устро­или банкет, и мы слу­чайно ока­зались с ним за одним столом, обме­ня­лись визит­ными кар­точ­ками. На сле­ду­ю­щий день я вер­ну­лась в Москву и забыла об этом зна­ком­стве. Спустя неко­то­рое время главк орга­ни­зо­вал поездку совет­ских спе­ци­али­стов в Индию для нала­жи­ва­ния научно-тех­ни­че­ского сотруд­ни­че­ства, куда вклю­чили и меня. И нео­жи­данно, неза­долго до вылета, я получаю факс от индуса, с которым мы обме­ня­лись визит­ками в Гер­ма­нии: «Анто­нина Васи­льевна, я узнал, что вы при­летите в Индию, готов вас встретить и пока­зать все, что вам будет инте­ресно». Я ответила, что при­ез­жаю не одна, а в составе деле­га­ции; как долго пробуду в Индии, я не знаю, как и не знаю плана рабочих меро­при­ятий. Так что спасибо, но встретиться, к сожа­ле­нию, не полу­чится. Он мне сообщил: «Не вол­нуйтесь, я готов принять всю деле­га­цию и про­ве­сти для всех ее членов экс­кур­сии по самым инте­рес­ным местам в Индии». Я про­дол­жала отка­зы­ваться, а он про­дол­жал наста­и­вать. Когда мы отправи­лись в Индию, я обра­ти­лась к кол­ле­гам по деле­га­ции: «Ребята, вы меня, пожа­луйста, не оста­в­ляйте! Я не знаю, кто этот индус, — ученый он или про­мыш­лен­ник, и что именно ему от меня надо». По прилету в Индию, в город Хайда­ра­бад, нас при­везли в отель. И там мне вручают конверт с письмом, в котором этот стран­ный индус поздра­в­ляет меня с при­ездом и сооб­щает, что через час будет в отеле. Я прошу пере­дать ему, что не смогу встретиться, так как я в Индии с рабочим визитом, и деле­га­ция, в составе которой я при­летела, будет рабо­тать в соот­вет­ствии с запла­ни­ро­ван­ным гра­фи­ком. Но индус про­дол­жал меня все время пре­сле­до­вать. В ходе поездки руко­вод­ство бом­бейского инсти­тута попро­сило меня про­читать лекцию по цир­ко­нию. Получив согла­со­ва­ние руко­вод­ства, я полетела в Бомбей в сопро­во­жде­нии двух индусов — пред­стави­те­лей при­ни­ма­ю­щей стороны. По прилету, на выходе в аэро­порт среди встре­ча­ю­щих я увидела двух человек в белых чалмах с таблич­кой «А. В. Нику­лина». Я решила, что это встре­ча­ю­щие из бом­бейского инсти­тута. Подхожу к ним и вижу, как сопро­во­жда­ю­щие меня индусы, словно сто­ро­же­вые собаки, набро­си­лись на этих людей в белых чалмах с таблич­кой, нача­лась ярост­ная пере­палка! Я сначала рас­те­ря­лась, но потом вдруг увидела, что на табличке внизу мелкими буквами напи­сано имя того индуса в инвалид­ной коляске. Говорю им: я при­е­хала не к вам, а по работе, совсем в другое место. Два моих сопро­во­жда­ю­щих хватают меня под руки и ведут в микро­ав­то­бус. В машине спра­ши­ваю — что это было? Сопро­во­жда­ю­щие дрожат и отве­чают: «Вас могли похи­тить!». Поздно вечером мы при­е­хали к месту назна­че­ния в Бом­бейский инсти­тут. Захожу в номер отеля — теле­фон­ный звонок! Беру трубку: «Анто­нина Васи­льевна? Я знаю, что вы при­е­хали!». Я отвечаю: «Оставьте, пожа­луйста, меня в покое! Я при­е­хала по работе и встретиться с вами не могу». При­шлось гово­рить резко, чтобы он от меня наконец отстал. Позже я узнала, что это был очень вли­я­тель­ный в Индии человек, сын кото­рого владел аэро­пор­тами и мог отслежи­вать все мои пере­леты и место­на­хо­жде­ние. Ну и в завер­ше­нии этого при­клю­че­ния я там забо­лела холерой, чуть не погиб­нув от обез­во­жи­ва­ния орга­низ­ма…

Однажды (в 1967 году) мы в ком­па­нии друзей решили про­ве­сти отпуск в поездке по реке Хопер. В один из дней нашего путе­ше­ствия по реке двое местных мужчин встретили нас на вело­сипе­дах и сооб­щили, что в местном сель­со­вете меня ожидает срочная теле­грамма. Двое из нашей группы поехали в сель­со­вет. Там действи­тельно лежала теле­грамма, отпра­в­лен­ная А. С. Займов­ским и Я. Д. Пахо­мо­вым. В ней гово­ри­лось, что мне следует срочно воз­вра­титься в Москву, так как пред­стоит поездка в США. (Позже выяс­ни­лось, что Займов­ский с Пахо­мо­вым отыскали карту с планом нашего мар­ш­рута и отправили теле­граммы во все насе­лен­ные пункты вдоль нашего мар­ш­рута). Я даже не знаю, что это было за село в Сара­тов­ской области, но, про­читав теле­грамму, руко­во­ди­тель адми­ни­стра­ции быстро орга­ни­зо­вал тран­с­порт — самолет «куку­руз­ник», и мы полетели в Саратов. Стоял июль, в иллю­ми­на­торе вид­не­лась раз­лив­ша­яся река Волга. «Куку­руз­ник» трясло и болтало, а нас ела мошкара. После при­зем­ле­ния в Сара­тове я подошла с теле­грам­мой к началь­нику аэро­порта. Лето, аэро­порт пере­пол­нен, мест нет, но меня тут же поса­дили на бли­жайший самолет до Москвы. На сле­ду­ю­щий день после прилета я отправи­лась в Мин­сред­маш к заме­сти­телю Слав­ского по безо­пас­но­сти. Он провел инструк­таж: в Нью-Йорке быть бди­тель­ной, осто­рож­ной, в район Гарлем не ходить и т.д. И хотя в итоге поездка в США не состо­я­лась, я до сих пор помню, как четко и сла­женно в то время про­хо­дила опе­ра­ция по доставке меня в Москву.

В августе 1968 года, после событий «Праж­ской весны», я с тремя кол­ле­гами поехала на кон­фе­рен­цию в Чехо­сло­ва­кию. Изна­чально мы не хотели ехать, но нас вызвали в ЦК партии и сказали, что пред­стави­тели СССР обязаны при­сут­ство­вать на этой кон­фе­рен­ции. Причем руко­вод­ство имело довольно смутные пред­ста­в­ле­ния о про­ис­хо­дя­щем в этой стране и просило нас инфор­ми­ро­вать о том, что мы увидим. Мы стали первыми, кто полетел в Чехо­сло­ва­кию после пре­кра­ще­ния ави­а­со­об­ще­ния с СССР. Более того, мы ока­зались един­ствен­ными пас­са­жи­рами этого рейса. Я помню, как в аэро­порту Праги совет­ские десан­т­ники под­бра­сы­вали вверх мали­но­вые береты от радости, что наконец из Союза при­летел первый самолет. Мы не поки­дали салон, пока не пришел наш сопро­во­жда­ю­щий из кон­суль­ства, пре­ду­пре­див, чтобы мы шли за ним никуда не сво­ра­чи­вая и ни с кем не вступая в контакт. Он нас довел до машины, сто­яв­шей на тер­ри­то­рии аэро­порта, и после того, как мы в нее сели, сообщил, что мы едем в совет­ское кон­суль­ство. Добрав­шись до места, я увидела, что вели­ко­лепно отде­лан­ное мра­мо­ром и позоло­той здание кон­суль­ства все в пыли и грязи, так как многих сотруд­ни­ков кон­суль­ства эва­ку­и­ро­вали, а чешский пер­со­нал отка­зался рабо­тать, и уби­раться стало некому. Кон­фе­рен­ция про­хо­дила в городке Мари­ан­ске-Лазне, рас­поло­жен­ном неда­леко от границы с Австрией. Перед поезд­кой нам тре­бо­ва­лось поме­нять рубли на местные кроны. Сопро­во­жда­ю­щий вновь усадил нас в машину, пре­ду­пре­див, чтобы мы сидели молча, не выдавая речью, что мы русские. Подъе­хали к банку, сопро­во­жда­ю­щий вышел, но как только подошел к окошку обме­нять валюту — оно закры­лось. Такая же история про­и­зо­шла во втором, третьем и чет­вер­том банках — нас попро­сту отка­зы­вались обслу­жи­вать. При­бли­жа­лось время отпра­в­ле­ния нашего поезда в Мари­ан­ске-Лазне. Пред­стави­тель кон­суль­ства был взбешен. Подойдя к оче­ред­ному окошку, он начал яростно ругаться на чешском языке с сотруд­ни­ками банка. В итоге он добился, чтобы деньги поме­няли, и чудом успел вовремя поса­дить нас на уже тро­гав­шийся поезд, бук­вально затол­к­нув на сту­пеньки вагона. Стем­нело. Вагон темный и полу­пу­стой. Мы сидим молча, опа­са­ясь гово­рить по-русски. По времени уже скоро должны прибыть на место, но какая именно станция наша, не знаем — на улице темнота! При­шлось спро­сить у бли­жайшего к нам пас­са­жира. Но вместо ответа он молча встал и ушел. И так пов­то­ри­лось раз за разом — с нами отка­зы­вались общаться! Нам стало не по себе: где выхо­дить, мы не знаем, за окном ночь. В вагоне остался всего один пас­са­жир, ста­ри­чок в австрийской шляпе с пером. И вдруг, не пово­ра­чи­вая к нам головы, он тихо говорит на русском языке: "Ваша оста­новка сле­ду­ю­щая". Были и чехи, готовые помочь, но они ста­рались делать это неза­метно. Так мы ока­зались на станции Мари­ан­ске-Лазне. Сели в автобус и с неве­ро­ят­ным трудом добрались до отеля. Под­хо­дим на ресеп­шен, и тут нам на чет­ве­рых выдают ключ от одного номера. Делать нечего, под­ни­ма­емся. К счастью, в номере ока­за­лось две комнаты: большая, где раз­ме­сти­лись трое моих спут­ни­ков, и малень­кая, которую заняла я. Утром мы обна­ру­жили, что в номере нет воды — ни умыться, ни чаю попить. Один из нас, Иван Ворвнин, началь­ник лабо­ра­то­рии из Глазова, отправился добы­вать воду. В итоге нам при­не­сли один кувшин на всех, вылив воду в рако­вину. Так, не умыв­шись и не позав­тра­кав, мы отправи­лись на кон­фе­рен­цию. Убе­ди­лись, что с нами никто не раз­го­ва­ри­вает, хотя зна­ко­мых чехов там было много: с кем-то вместе учились в инсти­туте, кто-то про­хо­дил прак­тику у нас в Кур­ча­тов­ском инсти­туте. Мы не пони­мали, что про­ис­хо­дит! В пере­рыве к нам подошел пред­се­да­тель­ству­ю­щий на кон­фе­рен­ции руко­во­ди­тель завода "Шкода", поо­бе­щав вечером зайти к нам на ужин. Увидев это, к нам стали под­хо­дить и другие наши зна­ко­мые чехи. Мы их также при­гла­сили к себе. Вечером все собрались, начали раз­го­ва­ри­вать и про­си­дели до шести утра, пытаясь понять, как так вышло, что мы были дру­зьями, а стали врагами. Нам так и не удалось найти общий язык. В один из дней мы пошли на вечер­ний прием, отка­заться от посе­ще­ния кото­рого мы не могли. В Москве нас пре­ду­пре­ждали, чтобы мы везде были вчет­ве­ром и ни в коем случае не раз­де­ля­лись. Однако вышло так, что в какой-то момент, даже не заметив, мы разо­шлись, и одного из нас — Ивана Ворв­нина из гла­зов­ского завода — чуть не побили, решив, что он шпион, так как на его бей­джике не было указано, что он ученый. Двое других наших ребят еле-еле его отбили. В итоге после всех пере­де­лок нам все же удалось бла­го­по­лучно вер­нуться домой. Вот такая инте­рес­ная и богатая на события жизнь была у совет­ских ученых!