«Старый конь борозды не испортит»
Я во ВНИИНМ работаю с 1953 года, с тех пор, как попал сюда по распределению после учебы в Уральском политехническом институте. Тогда был порядок такой: неважно, где ты учился, за распределением все приезжали в Москву. Когда я пришел в институт, коллектив только что вернулся из полугодовой командировки — участвовал в разработке начинки для первой термоядерной бомбы. Порядок был такой: пока испытания не пройдут, все там сидят, потому что если бы не получилось — их всех бы изолировали и поставили новых. Мы знали, для каких целей нас готовят. На эту тему особенно не распространялись. Мне сказали: «Поезжай туда, позвони по такому-то телефону, к тебе выйдут». Ко мне вышли, рассказали. С тех пор я начал работать.
Сначала работал в 5-й лаборатории, пока она была; затем её укрупнили. Потом гидридная тематика, на которой я работал, была переведена в лабораторию номер 30. Когда эта тематика была значительно сокращена, я попал в отделение Шингарева и продолжал заниматься гидридными материалами. Знаете, скорее всего, это не пример для подражания. Наверное, надо было вовремя уйти и не оставаться здесь. Ведь первая тематика по материалам откровенно оборонного назначения закрылась в конце 80-х годов, когда Горбачев пугал Рейгана нестандартными решениями, а потом испугался сам. И у нас начались сокращения.
Антон Николаевич Вольский очень любил общаться с молодежью. Часто вызывал к себе и разговаривал по проблемам науки, по конкретным делам и предложениям. И что удивительно, старшие товарищи не препятствовали молодым бывать у дирекции. А молодых часто приглашали к руководству на совещания. Сейчас я такого не вижу, чтобы приглашали молодежь послушать, о чём говорят старшие. Иногда нас включали в серьезные комиссии. Например, однажды я попал в министерскую комиссию авторского надзора. И мы раз в два года как представители предприятия — разработчика технологии участвовали в её работе. Мы были знакомы с руководством всех предприятий, на которых приходилось бывать. А сейчас к начальникам не достучишься, им некогда... Я помню, как мы ездили в Обнинск. На электричках. Тогда руководство на машинах не ездило, хотя персональные автомобили у них были. Но они любили общаться с молодыми и ездить с коллективом.
В аспирантуре я защищался при Бочваре. У него всё очень строго и сурово. Никаких поблажек не было. Нужно было, чтобы кандидат выражался научным техническим языком, никаких жаргонов, чтобы не мямлил и чтобы уложился в положенные 20 минут доклада. Тогда ведь не было диссертационных советов, и все процессы совершались на ученом совете, в том числе и защита.
Знаете, тогда тоже неохотно выделяли финансирование на науку. Но тогда оно шло через министерство. Мы приезжали со своими деньгами, нас хорошо принимали. А когда надо было за что-то заплатить, предприятия неохотно на это шли. Особенно скупые были «Маяк-40» в Челябинске и Свердловск-45 — договорные деньги из них сложно было выбить.
В конце 80-х годов почти вся молодежь ушла из института, а мне было уже 60, некуда уходить. Остался костяк из пенсионеров. Зарплата была меньше пенсии. На одну зарплату можно было купить один ботинок, на вторую — другой, это если ничем не питаться. Институт уцелел из-за того, что там остались работать старики. Тогда ещё можно было жить, получая пенсию. А потом началась кампания изгнания стариков, и прогнали очень много работоспособных людей, у которых производительность труда была в 2–3 раза выше, чем у любого молодого. Отправили всех на пенсию. А меня оставили как музейный экспонат.
Лет 15 назад меня перевели к Шингареву. Мы делали абсолютно новые магнитные материалы. Научились, вышли на уровень, начали выдавать материалы, по свойствам соответствующие современному уровню. А потом китайцы устроили демпинг. Наша продукция перестала потребляться, все стали покупать дешевую китайскую продукцию. И всё кончилось. Отец и сын Глебовы совершили открытие, когда в результате взаимодействия слабых магнитных полей в определенных точках пространства получаются большие градиенты магнитного поля, а у нас все процессы идут не под влиянием абсолютного значения какой-то величины, а по причине наличия градиента. И вот они нашли такие условия, когда взаимодействие слабых магнитных полей в определенной точке пространства дает очень большие градиенты. И получилось, что слабенький магнит притягивает парамагнитные и геомагнитные материалы. Это было запатентовано. Покупай и применяй, где угодно! Используя это свойство, можно было, допустим, отделить кислород 16-й от 18-го, обогащать воздух кислородом... Не говоря уже о всяком разделении изотопов. Но ведь в очередь за этим патентом никто не стоит! Финансирования и востребованного направления нет.
Открытия — это серьезно. Вот сейчас носятся со всевозможными, скажем так, «гравицапами». Это ведь не совсем фантазия какая-то. Когда-нибудь тоже сумеют организовать градиенты силы тяготения, а это действительно неисчерпаемый источник энергии. Кто-то уже сейчас его пытается организовывать. Гравитационное взаимодействие сродни магнитному. У наших ребят на магнитных взаимодействиях получилось весьма серьёзное достижение. Они очень близко были; если бы продолжали в этом направлении работать, подошли бы бог знает к чему. Но этого не случилось.
Цирконий развивался на моих глазах. Он начинался с маленьких точечек, с технологии производства и порошков, затем была выплавка слитков, трубное производство. Я в этом деле сбоку вроде был, но всегда присутствовал на всех обсуждениях. А у нас занимались всеми вопросами этой тематики: и технологией, и выплавкой сплавов, и насыщением их водородом, и приданием им эксплуатационных характеристик, и поведением их в реакторе, и что с ними делать после реактора — это всё приходилось делать!
На ВНИИНМ из специалистов всегда делали универсалов. Нас заставляли заниматься магнитными материалами — мы занимались магнитными материалами. Сейчас взаимодействуем с пушкарями — тоже абсолютно нелепое новое дело, но пытаемся там чего-то сделать. Наши материалы их заинтересовали, вот мы для них и делаем. Сложно перестраиваться? Приходится. Люди у нас перестраивались даже с оборонного на молочное производство. С тех пор, кстати, остались ультратонкие фильтры. Одно из направлений, которое институт бронирует по сей день. А ведь всё началось с молочка. Выделяли из молочной сыворотки молочную кислоту. Это дорогостоящий экспортный товар, который один дороже всего молока. Если это дело наладить, всё молоко стране достанется бесплатно. Сейчас эта тематика ушла куда-то, но ультратонкая фильтрация перешла на очистку радиохимических отходов. Она жива. Но появилась она из-за молока. А фокусы с бериллием? Разрабатывался как обыкновенный реакторный материал, но выродился в знаменитый нанобериллий и бериллиевые линзы. А магнитные материалы? Тоже уникальное дело! В стране все отрасли нуждаются в высокоэнергетических магнитах. И вот только наладили производство, только овладели технологией, как всё закрылось.
Сейчас у меня больше экспертная, консультационная работа. Встает вопрос «как это надо делать?», и я просто вспоминаю давно забытые дела. Потому что всё новое — это хорошо забытое старое. Представьте, если сегодня молодому специалисту поручат работу по созданию системы радиационной защиты и замедлителя нейтронов современной реакторной установки, на которой собираются лететь к Марсу. И что? Он с неизбежностью повторит все ошибки предшественников. Но таких ошибок будет меньше, если ещё сохранились какие-то старые "кони", которые это поле уже "пахали" и до сих пор помнят, что надо делать и чего делать не надо.
Вот недавно возникла задача: на новые АПЛ с улучшенными ходовыми качествами потребовалась компактная радиационная защита. Вместо бетонной, которая у них там была толщиной по 3 метра, мы предложили сделать защиту из гидрида титана. Это всего 1 метр. Вспоминая старое, мы это всё быстро, в темпе освоили. В том числе были использованы и те знания, которые имеются у меня. Конечно, без них могли бы сделать тоже, но намного дольше затянулись бы работы! Вот так действуют законы познания.
Должно работать разумное сочетание опыта и молодости. У нас в институте, увы, это было нарушено. Когда я вижу, что молодой собирается совершить ошибку, известную нам, старикам, я ему сразу говорю, как можно и как нельзя делать. Когда был административный ресурс, я использовал его, а сейчас его у меня нет. Если не прислушаются — дело хозяйское, ведь когда настаиваешь, то возникает сопротивление. Конечно, иногда мои советы воспринимают болезненно, но если не прислушиваются, то потом непременно возвращаются к тому, с чего начинали.
Один из руководителей тематики как-то написал: «У нас есть вера в то, что мы всё делаем правильно, но нет уверенности». Вот и у меня есть вера в то, что мы всё делали правильно, но уверенности в том, что мы будем продолжать в том же духе, нет. Моя жизнь в этом искусстве — не пример для подражания, а пример того, как не надо делать.