Тяжелый труд
Нашу семью раскулачили в 1938 году. Сразу, как началась война, отца забрали на фронт. Мать с 4 детьми осталась в селе Казаткуль Татарского района Новосибирской области. Старшему брату пришлось быть кормильцем семьи. Работали без продыху, но верили и надеялись, что скоро проклятая война закончится, вернется отец и всем станет легче. Однако в 1942 году пришла похоронка — батя погиб под Москвой. На следующий год в армию призвали и брата. Все село работало на колхозных полях днем и ночью, учиться было почти некогда.
В школе мне очень нравилась физика, и я решил «штурмовать» Свердловский политехнический. Мама отговаривала, боялась, что пролечу. Говорила: «Иди лучше в педагогический или в медицинский, там конкурс меньше». Но мне как сыну погибшего бойца полагались льготы при поступлении. Так я и прошел на физфак, сдав экзамены (чего от меня, если честно, не ждали). Именно в тот год, когда я поступил, у нас открыли факультет атомной промышленности. Многие гадали — стоит идти или нет. А я сразу написал заявление. Комиссия долго думала. Даже школьный аттестат попросили принести. А там пятерок-то нет... Ну все, думал, не возьмут. Но попросили написать автобиографию, а потом сообщили, что зачислили!
Студенческие годы пролетели как миг, и я попал на работу в Свердловск-44, а оттуда уже в молодой Ангарск. Специалистов на новый гигант привлекали со всей страны, многих влекли отличные бытовые условия, других — карьерные перспективы, третьих — нестандартные профессиональные задачи. Я приехал на почтовый ящик-79 в 1958 году. Тогда производство только развивалось, корпуса 1 и 2 были построены. Из Ленинграда поступало оборудование, его быстрыми темпами собирали и монтировали. Диффузионные машины занимали огромное пространство: цеха были километровой длины. В каждой серии в одном цехе было 22 машины. И таких серий на цех — 78. Попутно строились еще два корпуса. И конечно, очень нужны были рабочие руки. Ершов, Дружинин, Рысухин (наш начальник смены), Хренков, Нохрин. И я, инженер-технолог. Вот вместе и пускали разделительное производство. Работа была очень сложная, ответственная, напряженная. Все понимали цену ошибки, поэтому разгильдяи на нашем предприятии не приживались. Я не стремился в руководители, хотя больше 10 лет был начальником смены. Тяжелый это труд. За все отвечаешь. За любую ошибку в твоей смене лишали премии. Я человек спокойный, потому долго держался. Но потом все же попросился на более "тихое" место — в технологическую службу. А уж когда пенсию выработал, вообще пошел в цех. Там мне проще было.
Уже знакомый с секретностью по работе в Свердловске, я понимал, что мы строим «ядерный щит страны, а не макаронную фабрику». Не то что болтать, даже шептаться о своей работе было у ангарских атомщиков не принято. На предприятии постоянно проходили инструктажи: «На вопросы о работе отвечать так-то». Когда мы переехали в атомный городок — вздохнули с облегчением. Там любопытствующих не было — большинство соседей были с комбината и дочерних подразделений, а значит, все было понятно без лишних слов.
Я начинал на АЭХК инженером-технологом на производстве. Работа была сложная, аварийная. Технологии новые, неопробованные. Но мы старались любую аварию гасить в зародыше — минимизировать вред. Я, кстати, свидетель той самой аварии в холодильном цехе, о которой рассказывается в книге о Викторе Федоровиче Новокшенове, нашем первом директоре. Из первых уст могу поведать, как это было. Как директор стал героем. Пришла в холодильный цех емкость с сырьем. А на ней вентиль не открыли. По идее, содержимое от утечки должен был защищать сифон — а он возьми да лопни... Я как раз принял смену. А в цехе — ад кромешный! Радиоактивный газ сифонит. Все мечутся. Окна закрыли, вентиляцию закрыли, чтобы не было загрязнения. Но внутри цеха — ужас! Прибежали директор с главным инженером. Новокшенов кричит: «Что вы стоите?! Давайте мне противогаз!». Побежали за противогазом, принесли. А он его швыряет: «Что это?!». И еще пару слов добавил, непечатных. Тут надо разъяснить: противогазы у нас были простейшие, с угольным фильтром. Они даже от обычного газа так себе защищали. А тут радиация... В Свердловске, откуда Новокшенов приехал, были изоляционные противогазы, полностью герметичные, с подачей воздуха из баллончика. Короче, схватил он марлю, полил водой — и на лицо себе. И то лучше, чем наш противогаз. И туда полез. Нашел место прорыва. Вышел, намочил халат и скомандовал: «Инженер, начальник смены, механик — за мной!». И все покорно пошли за ним — дыру затыкать. А уже потом обогрев отсекли и вентиль закрыли. Двое суток ликвидировали последствия аварии, мыли цех. И все это время Виктор Федорович был с нами. Сейчас, по прошествии стольких лет, я думаю, что виноваты в этой аварии были не люди, а общая ситуация. Даже оборудование не справлялось с тяжестью работ, не то что люди. Тогда директор «схватил» 17 доз радиации, сильно «посадил» зрение. Но за пределы цеха заражение не выпустил. Разбираться с ЧП приехала комиссия из Свердловска, поснимали многих руководителей: кого-то за дело, других — для общей профилактики. Но Новокшенова не тронули. Видно, чувствовали высокие чины, что коллектив стоял за него горой. Новокшенов умел увидеть в человеке стержень и мгновенно оценить профессионализм. Никогда не относился к людям как к послушным винтикам системы.
Специалистов, приезжавших на АЭХК со всей страны, всегда очень ценили, почти сразу давали жилье. Так как я приехал уже с супругой, нам выделили комнату в квартире в 107-м квартале, на улице Мира. Ведь Юго-Западного района, нашего квартала, еще не было. Правда, не обошлось без курьеза. Мы приехали в трехкомнатную квартиру, а комнат там нет. Заняты все. И нас поселили... на кухне! Вот так первое время и жили. Зато потом поселились буквально по-королевски: когда сдали кварталы А и Б, всем сотрудникам АЭХК постарались дать там жилье. Тогда у нас как раз уже сын родился, и мы получили двухкомнатную квартиру в квартале Б. Супруге тоже сразу помогли с трудоустройством — она начинала медсестрой в МСЧ-28. Люди, несмотря на очень сложные условия труда на комбинате, чувствовали свою защищенность, уверенность в завтрашнем дне. Для отдыха работников были созданы прекрасные условия. Я вот лыжи любил — и для таких, как я, на лыжной базе сделали вечернее освещение. Пришел после работы — и езди, поправляй здоровье. На заслуженный отдых я вышел в 1999 году с трудовым стажем на АЭХК — 47 лет.