Могу варить даже вверх тормашками!
В закрытый город меня и еще 16 выпускников Борисоглебского железнодорожного училища отправили по распределению. Молодых сварщиков определили в «школу монтажников»: под руководством опытных коллег варили в трубных коридорах основных производств, участвовали в монтаже и ремонте оборудования. Через два года призвали в армию: служил там же, в закрытом городе. Продолжал трудиться на «Маяке» за ту же зарплату, и эта работа засчитывалась за службу в армии. Многие сослуживцы не понимали, что такое радиация. Могли в технологический колодец залезть, на трубы улечься и заснуть. Солдат толком не инструктировали, как себя вести. Считалось, что они здесь ненадолго; если и хватанут дозу, то разово, последствий не будет.
Почти все наши наставники прошли войну и учили нас, что работу надо делать даже под страхом смерти. Это были не просто слова. Так, на заводе № 25, одной из первых площадок радиохимического производства, проблемой были свищи в технологических трубах, по которым шли радиоактивные растворы. Под воздействием агрессивной среды в металле образовывались прорехи, содержимое труб выливалось наружу. Дыры нужно было заваривать. На таких объектах рабочий день длился от одной до пяти минут, иначе был риск переоблучения. Однажды бригаду сварщиков вызвали латать свищ в трубопроводе. Дозиметристы рассчитали, что на каждую операцию у одного человека есть не больше 10 секунд. Мужики начали бегать по очереди. Оказалось, что труба сложная: то вода хлещет, то вакуум образовывается и всасывает горячий металл. Поняли, что за 10 секунд ничего не сделаешь. Три человека выложили свои кассеты радиационного контроля и отправились к трубе. Их не было 40 минут. Свищ ликвидировали, но все трое заболели.
После службы в армии я решил остаться на «Маяке». Место было по тем временам привлекательным: уникальный профессиональный опыт, дружный коллектив, хорошая зарплата. Как только обзавелся семьей, получил жилье. Меня определили на завод № 35 — еще одну площадку радиохимического производства; там уже были совсем другие условия. За безопасностью работ и персонала тщательно следили. Подразделение отлаживало радиохимическую технологию, и даже сварочный участок напоминал производственную лабораторию. Сотрудники изучали свойства современных материалов и новые методики. Здесь я начал варить аргонно-дуговым способом, участвовал в создании передвижной плазменной установки для резки нержавеющей стали, а потом еще и научился ею управлять.
Работы было море. Оборудование из-за большой нагрузки часто выходило из строя, было много капремонтов. Чтобы работать без брака, мы тренировались на образцах материалов и тренажерах, которые делали сами. Наши ошибки приходилось исправлять коллегам-слесарям. Если стык был бракованный, они выпиливали нержавейку ножовками по металлу, поэтому мы старались их не подводить. На моей совести не было ни одного некачественного стыка. Считалось, что если у тебя не более 10 % дефектов от общего объема работы, то ты профи. У меня был 1 %. Мне первому на предприятии присвоили самый высокий, восьмой разряд. Доверяли работать с платиной, титаном, сложными по составу сплавами нержавейки. Директор говорил, что я могу варить даже вверх тормашками. Это правда.
В 1979 году для устранения аварии необходимо было заварить трещину в коробе отстрела оболочек отработавшего ядерного топлива. Работать пришлось в одиночку, в сложных дозиметрических и технических условиях: там было очень тесно и поверхность сильно загрязнена. Из-за этой трещины встал целый цех. Меня пригласил к себе директор, рассказал обо всех рисках и попросил помочь. Я согласился. За устранение этой аварии меня наградили орденом Октябрьской Революции.
На пенсию вышел в 2004-м в должности бригадира отдела главного механика радиохимического завода. Однако до сих пор часто бываю на предприятии, помогаю хранителям музея трудовой славы «Маяка» создавать экспозицию.