Микерин Евгений Ильич

Драматические страницы истории

Это было вос­кре­се­нье, 29 сен­тября 1957 года, и пер­вая информация об ава­рии до нас дошла по теле­фону где-то около пяти часов вечера. Не сго­ва­ри­ва­ясь, мы при­е­хали на завод кто на чем. Еще све­тило солнце, но передо мной пред­стала мрач­ная кар­тина: пол­ная тишина, еще не до конца рас­се­я­лись чер­ные тучи, под­ня­тые при взрыве. По команде стро­и­тели, мон­таж­ники побро­сали все, что они делали. Сол­да­там было при­ка­зано снять одежду и бежать в сто­рону цен­траль­ной дороги, где-то около 800 мет­ров, где сто­яли их крытые гру­зо­вые машины, при­спо­соб­лен­ные для пере­возки людей. Вся дорога от стро­ящегося нового радио­хи­ми­че­ского завода 35 до цен­траль­ной дороги была усе­яна сол­дат­скими буш­ла­тами и ботин­ками. Никто не мог понять, что взо­рва­лось. Может быть, это атом­ный взрыв, кото­рый про­изошел на ста­ром рабо­тающем заводе, может, это дивер­сия с мощ­ной бом­бой, пусть не атом­ной, но только стало известно, что это ради­аци­он­ная ава­рия.

Стро­яще­еся зда­ние завода 35 было засыпано радио­ак­тив­ной пылью и оскол­ками. А действующее зда­ние завода 25 тоже было накрыто пылью, так как оно нахо­ди­лось к месту взрыва ещё ближе. Более того, эта пыль и грязь сразу осела на всей тер­ри­то­рии промплощадки ком­би­ната, а как позже выяс­ни­лось — на большой тер­ри­то­рии Челя­бин­ской, Сверд­лов­ской и Курган­ской обла­стей. На сотни мет­ров от места взрыва валя­лись круп­ные радио­ак­тив­ные осколки, а дальше — более мел­кие, но не менее радио­ак­тив­ные. Этой пылью была покрыта вся одежда рабо­тающих, поэтому и был при­каз всю ее сбро­сить.

Непо­сред­ствен­ной при­чи­ной явился хими­че­ский взрыв хра­нившихся высо­ко­ак­тив­ных жид­ких радио­ак­тив­ных отхо­дов. Взрыв про­изошел в емко­сти-хра­ни­лище (банке) № 14 (объем 300 кубомет­ров) комплекса С-3 радио­хи­ми­че­ского завода. По дан­ным заклю­че­ния о при­чи­нах ава­рии и после­дующих иссле­до­ва­ний, взрыв был обу­слов­лен тех­ни­че­скими неис­прав­но­стями и нару­ше­нием режима охла­жде­ния емко­стей.

Рас­твор радио­ак­тив­ных отхо­дов в банке № 14 пере­стал охла­ждаться, затем начал разогре­ваться от энергии радио­ак­тив­ного излу­че­ния. Затем, веро­ятно, закипел, жид­кость постепенно испа­ри­лась, и обра­зо­вался сухой оста­ток нит­рат­ных и аце­тат­ных солей в коли­че­стве 80 м3 (около 120 тонн). Разогрев сухого осадка про­должался, и про­изошел хими­че­ский взрыв. На месте взрыва обра­зо­ва­лась воронка глу­би­ной до 10 мет­ров и диамет­ром около 20 мет­ров. Вся эта куча земли вме­сте с остат­ками емко­сти, с бетон­ными кон­струкци­ями под­ня­лась в воз­дух, она стала рас­пре­де­ляться по мере движе­ния воз­душ­ных масс в сто­рону нашего нового завода № 35, и он постра­дал больше всех. Крышка, кото­рая весила 160 тонн, отле­тела на 25 мет­ров в сто­рону нашего завода, но не раз­би­лась. Разо­рван­ные листы корпуса емко­сти были раз­бро­саны на рас­сто­я­нии до 150 мет­ров. Сосед­ние емко­сти были сдви­нуты, но не повре­ждены, не раз­ру­шены. Пол­ное раз­ру­ше­ние сте­кол зда­ний наблю­да­лось на рас­сто­я­нии до одного километра.

Наша группа никогда осо­бенно не сле­дила за радио­ак­тив­но­стью на заводе, так как все было нормально. Когда все при­бежали, у нас даже не было при­бо­ров, чтобы заме­рить радио­ак­тив­ность. Но то, что это радио­ак­тив­ные отходы, стало понятно сразу, — как и то, что надо бежать как можно быст­рее.

По теле­фону мы свя­за­лись со ста­рым заво­дом, и к нам при­слали дозимет­ри­стов с при­бо­рами, чтобы заме­рить радио­ак­тив­ность. Около нашего помеще­ния был фон около 100 мкР/сек, кото­рый допус­кал наше там нахож­де­ние. Если строго под­хо­дить, тогда норма облу­че­ния была 15 рентген в год. Все изме­ре­ния про­хо­дили в мик­ро­рентге­нах в секунду, 1000 мкР/сек — это 3,6 Р/час.

Мы пере­обу­лись и пошли с при­бо­рами впе­ред на ту самую волну, кото­рая накрыла про­из­вод­ствен­ные зда­ния. Мы ушли всего-навсего мет­ров на 40-50, дальше появился уже фон около 500–700 мкР/сек, то есть полу­чать дальше рентгены было бес­смыс­ленно. Ясно, что дальше будет еще больше, и мы вер­ну­лись назад. А вот уже на сле­дующий день кому-то надо было понять, что про­ис­хо­дит дальше, какой там фон.

Я знал, что основ­ную дозу облу­че­ния полу­чил на ста­ром заводе еще раньше, много тут не доба­вится, и пошел туда, где были наши про­из­вод­ствен­ные помеще­ния. И я про­брался до конца, до 2000 мкР/сек, то есть до 7 Р/ч. При­чем я знал, что внутри зда­ния фон будет даже больше. И когда там делали замеры, гово­рили: «Беги, заме­ряй, а потом уходи». Массы людей, сме­няя друг друга, делали кар­тограмму по объекту и соот­вет­ственно по дорогам.

Была обра­зо­вана комис­сия. Пер­вая задача комис­сии — обес­пе­чить пол­ную сек­рет­ность про­ис­хо­дящего. Не столько сде­лать раз­ведку, сколько обес­пе­чить сек­рет­ность, закрыть всю информацию по этому взрыву. Ясно, что это была не про­сто текущая рядо­вая ава­рия, это была ката­строфа.

Комис­сия по пред­ложе­нию дирекции ком­би­ната была орга­ни­зо­вана под руко­вод­ством заме­сти­теля глав­ного инже­нера ком­би­ната Н. А. Семе­нова. При этом дого­во­ри­лись с Моск­вой: ради того, чтобы как можно меньше людей знало об этой ава­рии, оттуда никого в комис­сию не вклю­чать. Все, кто мог что-то понять и что-то предпри­нять, нахо­ди­лись на ком­би­нате. В 1957 году в мини­стер­стве про­сто не было людей, кото­рые могли бы как-то помочь и раз­ра­бо­тать меропри­я­тия по лик­ви­дации послед­ствий. Наш завод был тогда един­ствен­ный в стране, и реак­торы были только здесь. Пер­вый том­ский реак­тор начи­нал рабо­тать в 1958 году, и его еще не было, так же, как и пер­вого крас­но­яр­ского реак­тора. Радио­хи­ми­че­ские заводы там только "выле­зали" из земли, на тех двух ком­би­на­тах выпол­ня­лись только фун­даменты. Плу­то­ний про­из­во­дился лишь на одном «Маяке», на четырех атом­ных реак­то­рах. Они давали про­дукцию, облу­чали уран. И все они попали в зону силь­ного загряз­не­ния.

Про­изошла ава­рия, но все про­должали рабо­тать, несмотря на силь­нейшее загряз­не­ние. Ничто не было оста­нов­лено. И реак­тор­ные заводы, и радио­хи­ми­че­ский завод, и завод по снабже­нию водой из промыш­лен­ного озера. Когда собра­лась комис­сия с кар­тограммой этих рабо­тающих заво­дов, выяс­ни­лось, что ком­би­нат по уровню ради­ации надо закры­вать. На новом стро­ящемся заводе она была самая высо­кая. На вто­ром месте — действующий радио­хи­ми­че­ский завод. Он остался чуть-чуть в сто­роне от этой волны ради­ации. Но дальше волна пошла на реак­тор­ные заводы, кото­рые были по пути и куда попали более мел­кие осколки, аэро­золи и так далее. Фон на этих объек­тах пре­вышал все допу­стимые нормы.

В поне­дель­ник, на вто­рой день после ава­рии, было при­нято реше­ние доложить в Москву о необ­хо­димо­сти оста­новки всего про­из­вод­ства и поиска площадки для размеще­ния нового ком­би­ната и, возможно, с новым насе­лен­ным пунк­том. Глав­ным обра­зом — про­из­вод­ство. Но во втор­ник на новом засе­да­нии комис­сии, про­ана­ли­зи­ро­вав обста­новку, все руко­во­ди­тели объек­тов и стро­ящегося завода выступили с пред­ложе­нием само­очи­ститься, не оста­нав­ли­вая работы. Нам надо было при­нять реше­ние об эва­ку­ации насе­ле­ния и пре­краще­нии про­из­вод­ства. Но до втор­ника это реше­ние было задер­жано для пере­дачи в мини­стер­ство. Сообщили: «Есть загряз­не­ния, ведем раз­ведку, состав­ляем кар­тограмму, доложим во втор­ник». Во втор­ник руко­вод­ство ком­би­ната доложило, что загряз­нен­ность большая, но допу­стимая для того, чтобы про­во­дить дез­ак­ти­ваци­он­ные работы. Комис­сия при­няла реше­ние про­должать работу на всех объек­тах и одно­временно про­во­дить дез­ак­ти­вацию тер­ри­то­рии и помеще­ний, заражен­ных в результате ава­рии радио­ак­тив­ными веще­ствами. Вот к этому мы и при­ступили.

Медики были про­тив такого реше­ния. Они же знали, сколько рентген будет наби­рать чело­век при работе на загряз­нен­ной тер­ри­то­рии. Они гово­рили о том, что надо уста­но­вить строгий кон­троль за каж­дым рабо­тающим, не допус­кать пере­об­лу­че­ния, свое­временно менять пер­со­нал и так далее. Это и ранее было раз­ра­бо­тано на наших объек­тах. Ава­рии-то про­ис­хо­дили, но в основ­ном мел­кие, и нам так или иначе при­хо­ди­лось лик­ви­ди­ро­вать загряз­нен­ность мест­ного зна­че­ния, а здесь — тяже­лейшая ава­рия и труд­нейшие меры по очистке. Вот так мы и начали рабо­тать.

Взрыв­ная волна на город не ока­зала ника­кого воз­действия, так как прошла от него чуть-чуть пра­вее. Но радио­ак­тив­ные аэро­золи раз­но­сили транспорт и люди, кото­рые ухо­дили со смен немытые, «гряз­ные». Даже в своей одежде, пере­одевшись, они шли по «гряз­ной» тер­ри­то­рии, ехали в «гряз­ных» авто­бу­сах и раз­но­сили «грязь» по городу. Город дозимет­ри­сты начали мерить той же ночью и очень быстро при­няли реше­ние о созда­нии зоны пере­оде­ва­ния, о недопуще­нии в город ни одного «гряз­ного» авто­буса. Опе­ра­тивно сде­лали мойки для авто­бу­сов.

Наша группа начала заниматься рабо­тами по дез­ак­ти­вации тер­ри­то­рии, как и все спе­ци­а­ли­сты завода. Мы раз­би­лись на маленькие бригады, и нам при­дали коман­ди­ров воин­ских частей, полу­чивших соот­вет­ствующее ука­за­ние, но ника­кой информации о разме­рах доз. Они при­шли с небольшими под­раз­де­ле­ни­ями в виде роты сол­дат, иногда взвода. Мне достался взвод сол­дат, кото­рые при­были уже с тех­ни­кой — буль­до­зе­рами, поли­воч­ными маши­нами. Тех­нику собрали, откуда только можно, при­гнали со всех сосед­них объек­тов, рас­по­ложен­ных на Урале. Собрали в городе, собрали в област­ном цен­тре, бро­сили на очистку буль­до­зеры, скреперы, кана­во­копа­тели, зем­ле­черпалки, подъем­ные краны.

Начали с того, что быстро отмыли цен­траль­ную дорогу. Она ока­за­лась доста­точно чистой, по ней можно было ездить, и там нельзя было пере­об­лу­читься. Эта цен­траль­ная дорога достав­ляла людей на завод, а дальше от цен­траль­ной дороги все рас­хо­ди­лись по своим объек­там, и каж­дый чистил свое про­из­вод­ство этой тех­ни­кой, осо­бенно поли­воч­ными маши­нами. Вода у нас была, что здо­рово облег­чило нашу задачу. Раз­водка воды на действующих объек­тах все­гда была, а на наших объек­тах она ока­за­лась уже смон­ти­ро­ван­ной и действующей. Мы промыли сна­чала пути к этим объек­там, рас­чи­стили все канавы, сгребли все в кучу и зарыли эту «гряз­ную» землю, то есть то, что собрали. Затем мы очи­стили все дорож­ные комму­ни­кации, под­ступы к основ­ному и вспомога­тель­ному про­из­вод­ству. Дальше по этим дорогам мы шли к основ­ному зда­нию. Оно было раз­бито на участки, где рабо­тали другие группы.

Сол­даты вме­сте с коман­ди­ром шли за мной. Не дохо­дили до зда­ния, рас­по­лага­лись в том месте, где можно нахо­диться до 6 часов без серьез­ного облу­че­ния. Дальше опре­де­ля­лись группы, кото­рые должны были рабо­тать внутри зда­ния, они снабжа­лись шлангами и устройствами для при­со­еди­не­ния к воде. Эти группы смы­вали все в кана­ли­за­цию, кото­рая к тому времени уже была под­клю­чена. На объекте было две кана­ли­за­ции: спе­ци­аль­ная, куда попа­дали мало­ак­тив­ные радио­ак­тив­ные отходы, и для срав­ни­тельно чистых отхо­дов. Срав­ни­тельно чистые отходы шли в промыш­лен­ное озеро, откуда вода пода­ва­лась на охла­жде­ние реак­то­ров и на тех­ни­че­ское обслужи­ва­ние других объек­тов. А мало­ак­тив­ные радио­ак­тив­ные отходы шли в уже суще­ство­вавшее в то время озеро Кара­чай, в кото­ром хра­ни­лись радио­ак­тив­ные отходы от пер­вых лет экс­плу­а­тации завода «Б». Вот туда мы сго­няли все, что можно. Пер­вые отмывоч­ные работы, внеш­ние сна­чала и внут­рен­ние потом, помогли нам сразу сни­зить уро­вень загряз­не­ний. Пылью все заросло, но смы­ва­емой, не успело ничего раз­ру­шиться, и мы двига­лись с этими шлангами, смы­вая все, — и пыль, и радио­ак­тив­ность.

Есте­ственно, фон еще был недопу­стимый для нормаль­ной работы, но, тем не менее, это не рентгены в час, это уже шли рентгены за три-четыре часа работы. Потом и за шесть часов, по мере того как мы про­во­дили промывоч­ные опе­рации. Всё делали только сво­ими силами. Туда никто, кроме про­из­вод­ствен­ного пер­со­нала, не допус­кался. Сол­дата же не пустишь в рабо­тающий реак­тор или в зда­ние, где рабо­тал реак­тор, там справ­ля­лись сво­ими силами. Когда нахо­дили куски с высо­кой ради­ацией, к кото­рым подойти нельзя, тут же при­ме­ня­лись соот­вет­ствующие меры. Но было и обо­ру­до­ва­ние, — напри­мер, только при­ве­зен­ные токар­ные станки, подго­тов­лен­ные для уста­новки в мастер­ской. Они как никогда были нам нужны, но отмы­вать их было бес­по­лезно, и мы копали ямы и закапы­вали станки цели­ком.

Вот так мы рабо­тали где-то до сере­дины 1958 года. Есте­ственно, ни о каком пуске нового завода не могло быть и речи. Но в сере­дине 1958 года мы уже зачищали остатки, чтобы кто-то слу­чайно не полу­чил большого облу­че­ния. А на ста­ром заводе тех­но­логи­че­ский процесс как шел, так и шел, но только в усло­виях повышен­ных ради­аци­он­ных полей. А отмы­вал завод его же пер­со­нал, те, кого можно было туда пустить и кто уже раньше там рабо­тал. Это уборщицы и часть пер­со­нала, на ком можно было сэко­номить, забрать их со своих рабо­чих мест и напра­вить в группы по отмывке помеще­ний. Кроме того, ста­рому заводу было при­дано небольшое под­раз­де­ле­ние сол­дат. В 1951 году, когда я при­шел на ком­би­нат, мы полу­чали один рентген в день, и это счи­та­лось нормой. А если полу­чишь больше одного рентгена, то тебя могли и премии лишить. Неважно, что ты лик­ви­да­тор, ты должен еще так орга­ни­зо­вать работу, чтобы не полу­чить больше, чем допу­стимо.

Пер­вые дни мы вообще рабо­тали без кас­сет, потом у нас была кар­тограмма, и я знал, как пройти. А что делать? У нас тогда слово «надо» действо­вало железно. Такое реше­ние было при­нято всем кол­лек­ти­вом всех наших объек­тов. Един­ствен­ный остался в сто­роне 20-й завод по при­го­тов­ле­нию уже метал­ли­че­ского плу­то­ния и выпуску ядер­ных заря­дов, кото­рые шли дальше на комплек­тацию ядер­ных бомб. Они были в сто­роне, и они пол­но­стью исклю­чены были от зараже­ния. Туда авто­бус ходил, и немного загряз­не­ния было только по дорогам. Потом быстро все лик­ви­ди­ро­вали. Ну а дальше и комис­сия, и те, кто знает и понимает, взяли на себя лик­ви­дацию, кину­лись на город. Вто­рая задача — не допу­стить паники в городе. Ника­кой информации, только то, что сам собрал, ну и держи ее в своей голове. Вот так мы и рабо­тали.

Город отмы­вали при­ми­тив­ным спо­со­бом. Везде на вхо­дах в мага­зины сто­яли ван­ночки с рас­тво­рами, кото­рые пери­о­ди­че­ски меня­лись. Город был промыт город­скими служ­бами очень тща­тельно, все улицы, где надо было соскре­сти, все соскребли. Отмы­вали все, и в первую оче­редь школы и дет­ские сады, во вто­рую оче­редь мага­зины, бани и так далее. И без шума, без гама, без лозунгов, без собра­ний, без вся­кого рода паники. Мы не про­пу­стили ни одного загряз­нен­ного предпри­я­тия ни у нас, ни в городе. Жители знали, что была ава­рия, но обста­новка нормаль­ная. А так как на ногах работ­ники завода могли при­но­сить «грязь», мы уста­но­вили и кон­троль, и возмож­ность отмывки в помеще­ниях, осо­бенно в банях. Баня рабо­тала круг­ло­су­точно. Хочешь себя хорошо отдез­ак­ти­ви­ро­вать — иди в баню.

Раз­ведку по лик­ви­дации загряз­не­ния близ­лежащих насе­лен­ных пунк­тов наши спе­ци­а­ли­сты сде­лали уже на чет­вер­тый день, а к лик­ви­дации послед­ствий загряз­не­ний работ­ники ком­би­ната и при­дан­ные нам вой­ска при­ступили через неделю. Я не участ­во­вал в этих рабо­тах, а рабо­тал в комис­сии. На седьмой день при­ступили к лик­ви­дации пер­вых четырех дере­вень, жить в кото­рых было невозможно по всем нормам, даже про­из­вод­ствен­ным. Там жили в основ­ном баш­киры и татары. Жили дружно, спо­койно, без вся­ких про­блем в своих вза­имо­от­ноше­ниях. Но про­блемы кос­ну­лись тех, кто орга­ни­зо­вы­вал эва­ку­ацию насе­ле­ния. Всех жите­лей надо было собрать, отмыть, пере­одеть и вывезти, куда они хотят. В основ­ном отсе­ляли их по чистым дерев­ням с письмен­ным обя­за­тельством постро­ить дома в деревне, кото­рую они выбрали. Но все это, конечно, в Челя­бин­ской обла­сти.

Всё это очень трудно. Ведь несколько поко­ле­ний людей про­жили на этой тер­ри­то­рии, многие поко­ле­ния род­ствен­ни­ков там похо­ро­нены. Тут двор, тут ско­тина, тут хозяйство, тут работа — и вдруг надо экс­тренно под­ниматься и еще отмы­ваться. Поэтому очень много надо было ска­зать умных и убе­ди­тель­ных слов людям, чтобы про­ве­сти это рас­се­ле­ние. Можно пред­ста­вить, каково было все это выпол­нять тем, кто занимался эва­ку­ацией.

Было лик­ви­ди­ро­вано 24 деревни, после­до­ва­тельно, по мере рас­про­стра­не­ния ради­ации. Сразу и окон­ча­тельно был уни­чтожен весь скот и все живое, что было в дерев­нях. Рылись большие рвы, не допус­ка­лись ника­кие стрем­ле­ния жите­лей что-то захва­тить с собой, кроме своих лич­ных вещей, докумен­тов.

Было закуп­лено гро­мад­ное коли­че­ство фин­ских доми­ков для возмож­ного про­жи­ва­ния в довольно суро­вой мест­но­сти, и несколько таких посел­ков при­стро­или к дерев­ням или постро­или отдельно. Лишь в 2012 году закон­чена лик­ви­дация села Муслюмово. Оно напрямую не попало под «след», но там про­те­кает река Теча, и загряз­не­ние про­ис­хо­дит в основ­ном от этой речки, так как туда сбра­сы­ва­лись радио­ак­тив­ные отходы в пер­вые годы. Тем не менее, надо было бы давно пере­се­лить всех. И дальше уже годами орга­ни­зо­вы­ва­лась лик­ви­дация загряз­не­ний, кото­рые так или иначе мешали или препят­ство­вали сельско­хо­зяйствен­ной дея­тель­но­сти. К концу 80-х годов все было отмыто, кроме запо­вед­ника площа­дью 19 кв. км, а к началу 90-х годов все загряз­нен­ные земли были воз­вращены в промыш­лен­ный и сельско­хо­зяйствен­ный обо­рот.

Таким обра­зом, мы до сере­дины 1958 года про­должали дез­ак­ти­ваци­он­ные работы по очистке тер­ри­то­рии и помеще­ний, но уже начи­ная с теп­лых дней запу­стили рабо­чих по так назы­ва­емым допус­кам, то есть созна­тельно, в те помеще­ния, кото­рые имели оста­точ­ную радио­ак­тив­ную загряз­нен­ность, с огра­ни­че­нием времени работы. Пус­кали на 2-4-6 часов. Это про­должа­лось еще месяца два-три и при­вело к тому, что мы с сере­дины 1958 года ввели уже 6-часо­вой рабо­чий день и для стро­и­те­лей, и для мон­таж­ни­ков.

Несмотря на то, что ава­рия про­изошла по вине пер­со­нала из-за небреж­ной экс­плу­а­тации емко­стей, все при­нял на свои плечи дирек­тор ком­би­ната М. А. Демья­но­вич, кото­рого сняли с работы и послали глав­ным инже­не­ром на радио­хи­ми­че­ский завод на Сибир­ский хими­че­ский ком­би­нат. Работ­ники завода, непо­сред­ственно отве­чавшие за этот уча­сток работ, были пере­ве­дены на другие места с пониже­нием в долж­но­сти.

Эта ава­рия была сек­рет­ной до 1989 года. Сек­рет­ность при­вела к тому, что поз­во­лила руко­вод­ству страны долго не при­нимать реше­ний по соци­аль­ной защите постра­давших от ава­рии на ПО «Маяк». А послед­ствия ава­рии были зна­чи­тель­ными. В период с 1957 по 1959 год при­мерно 30 тысяч работ­ни­ков ком­би­ната, стро­и­тельно-мон­таж­ных орга­ни­за­ций, военно-стро­и­тель­ных частей полу­чили дозу ради­аци­он­ного воз­действия более 25 бэр. На загряз­нен­ных тер­ри­то­риях полу­чили облу­че­ние свыше 260 тыс. чело­век.

Участ­ни­кам лик­ви­дации послед­ствий этой ава­рии был дан ста­тус участ­ника лик­ви­дации ради­аци­он­ных ава­рий и ката­строф наравне с чер­но­быль­цами. Но это спу­стя много лет. Деся­ти­ле­ти­ями люди, участ­во­вавшие в тех событиях, не имели права даже рас­ска­зы­вать о слу­чившемся. Оста­ется только вос­хищаться их муже­ством и жела­нием про­должать работу в усло­виях повышен­ной ради­ации. Они пре­красно знали, что их завод один-един­ствен­ный обес­пе­чи­вает страну оружей­ным плу­то­нием и создает ядер­ный щит Родины.