Межуев Валерий Алексеевич

Машзавод и человеческий фактор

Машза­воду скоро сто лет. Во время первой мировой войны зна­ме­ни­тый русский про­мыш­лен­ник Николай Алек­сан­дро­вич Второв построил два завода: завод по про­из­вод­ству высо­ко­ка­че­ствен­ной стали и завод по про­из­вод­ству бое­при­па­сов. Построил на пустом месте, бук­вально за год. Машза­вод пустили 28 февраля 1917 года, а завод «Элек­тро­сталь» — через семь дней после Октя­брь­ской рево­лю­ции, где-то 14 ноября 1917 года.

Место назы­ва­лось Затишье. Непо­да­леку рас­по­ла­га­лась первая крупная элек­тро­стан­ция обще­ства «Элек­тро­пе­ре­дача» — это и опре­де­лило выбор Второва.

Ну, и бли­зо­сть Москвы. После второй мировой именно этот фактор стал главным в выборе мини­стра бое­при­па­сов Ван­ни­кова: Машза­вод сделали голов­ным заводом атомной отрасли. Потому что близко Москва, все ученые тут скон­цен­три­ро­ваны.

На заводе, конечно, были очень сильные спе­ци­али­сты. Когда я туда пришел в 1963 году, сразу после МИФИ, — я думал: вот, я такой спо­соб­ный, я знаю всё, я МИФИ закон­чил. А потом понял, что здешние ребята под­го­то­в­лены на все сто, с ними не так-то просто.

Пока нас, физиков, наби­рали для про­ве­де­ния испы­та­ний, дирек­тор завода рас­по­ря­дился, чтобы физиков не трогали и не назна­чали ни в какие другие цеха. Но уже лет через десять физиков стало доста­точно, и можно было кого-нибудь из них поставить началь­ни­ком цеха — тогда это вошло в прак­тику.

Пред­ставьте себе завод, на котором про­во­дятся испы­та­ния и экс­пе­ри­менты, а физиков ставят началь­ни­ками цехов. Поскольку стендов в Кур­ча­тов­ском инсти­туте не хватало, то между штат­ными испы­та­ни­ями, которые мы про­во­дили, когда выпус­кали зону, мы зани­мались экс­пе­ри­мен­том. Уровень инже­нерно-тех­ни­че­ских работ­ни­ков был высочайший, поэтому о каких-то слож­но­стях при кон­так­тах ученых и про­из­вод­ствен­ни­ков гово­рить не при­хо­дится: мы были и учеными, и про­из­вод­ствен­ни­ками одно­вре­менно.

На каком-то этапе своей карьеры я был началь­ни­ком физи­че­ского стенда, жид­ко­метал­ли­че­ского. У меня было два гра­фи­то­вых стенда, потому что два реак­тора были гра­фи­то­выми, и один жид­ко­метал­ли­че­ский. Послед­ний был построен под руко­вод­ством Алек­сан­дра Ильича Лейпун­ского — была такая мощная фигура, без­у­слов­ный корифей; ведь даже на первой атомной станции у него была идея постро­ить реактор на быстрых нейтро­нах. Похоже, что в верхах он работал плохо, у него там дела не лади­лись. Видимо, доста­точно сложный был человек, но я не могу об этом судить, я с ним ни разу не встре­чался.

У нас за все — за энер­гетику, за безо­пас­ность — отвечал Кур­ча­тов­ский инсти­тут. Кур­ча­тов, Алек­сан­дров — это же такие были фигуры! И вот мы должны были запус­кать жид­ко­метал­ли­че­ский стенд, а там система такая: там зону пере­вер­нули, и по-другому было сделать нельзя, потому что там сер­во­при­воды. И на самом деле, погло­ща­ю­щие стержни должны были исполь­зо­вать соб­ствен­ный вес. То есть если авария про­ис­хо­дит, стержни падают и глушат реактор. Ну, или не авария, а просто разгон (до аварии далеко, поэтому не будем о ней гово­рить). «Гид­ро­пресс» спро­ек­ти­ро­вал эту зону, Лейпун­ский согла­со­вал, поскольку за жидкий металл он был главный в стране.

И при­ез­жает к нам Ана­то­лий Пет­ро­вич Алек­сан­дров. А неза­долго до этого на стендах Кур­ча­тов­ского инсти­тута про­и­зо­шла авария, один из парней получил облу­че­ние ног, при­шлось ампу­ти­ро­вать. И вот Алек­сан­дров, который отве­чает за всё (ведь он дирек­тор «Кур­чат­ника»), с первым замом мини­стра Нико­лаем Ана­то­лье­ви­чем Семе­но­вым обходят наши стенды. Алек­сан­дров задает мне вопросы. Поскольку Лейпун­ский не приехал, отве­чать при­хо­дится мне. Алек­сан­дров допы­ты­ва­ется: а что, если вот такое про­и­зойдет? Я ему отвечаю, что такого не может быть, — и объ­яс­няю, почему. «А если вот такое про­и­зойдет?» — «Этого тоже быть не может». — «А это?..». И я опять начинаю объ­яс­нять. Алек­сан­дров с Семе­но­вым слушали-слушали, потом Ана­то­лий Пет­ро­вич говорит: «Знаете, молодой чело­век… Говорят, что девушки не могут родить, однако рожают же!»

Вообще Ана­то­лий Пет­ро­вич за словом в карман не лез и мог облаять любого. При всей своей мас­штаб­но­сти он был очень вни­ма­те­лен к людям и демо­кра­ти­чен в хорошем смысле этого слова. Адамов, рабо­тав­ший у него главным инже­не­ром, рас­ска­зы­вал такую историю. Доку­мент ему нужно было под­пи­сать у Алек­сан­дрова, а тот жил в кот­те­дже около Кур­ча­тов­ского инсти­тута. Адамов при­ез­жает, заходит и видит, что у Ана­то­лия Пет­ро­вича раз­ло­жен диван, и пре­зи­дент Ака­демии Наук соб­ствен­но­ручно делает перетяжку дивана. То есть, он заболел, не пошел на работу и решил заняться своим диваном. Пред­ста­в­ля­ете? Вот такой ака­демик, кото­рому ничто не чуждо. И тео­ретик, и про­из­вод­ствен­ник в одном лице. «И море­пла­ва­тель, и плот­ник…» — как у Пушкина про Петра.

Шест­на­дцать лет я про­ра­бо­тал на испы­та­ниях, у меня для кан­ди­дат­ской дис­сер­та­ции мате­ри­ала было выше крыши. И тут меня вызы­вает в Мин­сред­маш началь­ник упра­в­ле­ния кадров и учебных заве­де­ний, бывший работ­ник ЦК Семен­дяев. Начали меня почти силой уго­ва­ри­вать идти на руко­вод­ство Москов­ским област­ным поли­тех­ни­ку­мом (базовый тех­ни­кум для нашего завода). Там было 1200 человек на дневном отде­ле­нии, 1800 — на заочном: мощное заве­де­ние. Я долго упи­рался, но в итоге меня сломали — и дого­во­ри­лись со мной на три года. За эти три года я должен был поли­тех­ни­кум поставить на ноги. А там ситу­а­ция была непро­стая: то один дирек­тор умирает за рабочим столом, то другой; кол­лек­тив весь пере­ру­гался, стенка на стенку сошлись, парт­бюро по два дня про­во­дят, и все такое. Я не знаю, почему оста­но­ви­лись на моей кан­ди­да­туре, но в конце концов уго­во­рили. В Мин­сред­маше умели уго­ва­ри­вать, знали приемы…

Семен­дяев пла­ни­ро­вал вернуть этому тех­ни­куму славу веду­щего, базо­вого для отрасли учеб­ного заве­де­ния. Решил про­ве­сти мое назна­че­ние через кол­ле­гию мини­стер­ства. Я уже при­сту­пил к испол­не­нию обя­зан­но­стей дирек­тора — и тут меня вызы­вают на кол­ле­гию.

А перед этим мы с Семен­дя­е­вым дого­во­ри­лись, что тех­ни­куму будут поста­в­лять новое обо­ру­до­ва­ние. Если завод зака­зы­вает для себя новое обо­ру­до­ва­ние, единицу он обя­за­тельно должен поставить в тех­ни­кум, сколько бы это ни стоило. Чтобы учить спе­ци­али­стов на самых новых образ­цах. С этим, понятно, не все были согласны, но Семен­дяев настоял, чтобы зака­зы­вали вместо двух станков три, и чтобы один из них — обя­за­тельно в тех­ни­кум.

Перед кол­ле­гией он поручил мне составить план опе­ра­тив­ных и пер­спек­тив­ных меро­при­ятий по выводу тех­ни­кума из кризиса. Чтобы составить такой план, я побе­се­до­вал с каждым работ­ни­ком тех­ни­кума, вплоть до маши­ни­стов и уборщиц. Сначала при­гла­шал пре­по­да­ва­те­лей и каждому говорил, чтобы они при­хо­дили со своими пред­ло­же­ни­ями. И вот из этих пред­ло­же­ний я набрал 350 опе­ра­тив­ных и пер­спек­тив­ных меро­при­ятий.

Разу­ме­ется, на кол­ле­гии все 350 пунктов не зачита­ешь. На кол­ле­гии надо коротко. Меня пред­ставили, я вышел и коротко все сказал. Закон­чил в том духе, что именно неу­до­вле­тво­рен­ность нынеш­ним состо­я­нием обра­зо­ва­ния дает нам надежду на то, что мы сможем решить эти вопросы. Слав­ский слушает. А слышал он пло­хо­вато, на одно ухо глу­хо­ват был. Сказал только: «Да-да, ну посмо­трим-посмо­трим, молодой человек». И все мои пункты запи­сали в решение кол­ле­гии.

Вот поду­майте сами: про­блемы тех­ни­кума — на кол­ле­гии Мин­сред­маша! У Слав­ского сто восемь­де­сят круп­нейших пред­при­ятий, целые закры­тые города. Ака­демики, корифеи, гене­ралы, началь­ники главков слушали и решали этот вопрос. Значит — считали важным.

Я повесил отчет на стене в каби­нете, все стены обклеил (ведь тогда же не было тепе­реш­них воз­мож­но­стей, можно было только на плакате нари­со­вать). И когда ко мне при­хо­дили люди, когда я про­во­дил опе­ра­тивку — пока­зы­вал на этих пла­ка­тах, какое решение кол­ле­гии мы выпол­нили, а какое — нет. После кол­ле­гии Мин­сред­маша мне было неу­добно опро­сто­воло­ситься.

В прин­ципе, тех­ни­кум готовит масте­ров. Но поскольку спе­ци­али­стов тогда хватало, после тех­ни­кума нельзя было устро­иться масте­ром, и выпускники шли рабо­чими на Машза­вод. Таких тех­ни­ку­мов в отрасли было сем­на­дцать в разных городах, но наш был базой. То есть — ведущим в отрасли.

Я работал на заводе сорок лет, и в течение этих сорока лет на дверях отдела кадров висела табличка: «Приема на завод нет». На самом деле прием был, но он велся орга­ни­зо­вано, — то есть сначала по рас­пре­де­ле­нию вузов, потом — по рас­пре­де­ле­нию тех­ни­кума, потом — из ПТУ. Проф­техи тоже под­чи­ня­лись упра­в­ле­нию кадров и учебных заве­де­ний, но они гото­вили рабочих и только рабочих, а тех­ни­кумы гото­вили в основ­ном рабочих, но более высокой квали­фи­ка­ции.

Наверху считали, что я свою задачу выпол­нял хорошо, потому что склоки в поли­тех­ни­куме пре­кра­ти­лись (нас­колько вообще они могут пре­кра­титься в педа­го­ги­че­ском учре­жде­нии), нала­дился учебный процесс, обно­вился парк машин. Три года прошло — меня не отпус­кают, началь­ство кате­го­ри­че­ски против. Прошло пять лет — снова не отпус­кают: работай, все заме­ча­тельно, молодец.

И только через шесть с поло­ви­ной лет, когда на заводе нача­лась смена поко­ле­ний, сам дирек­тор завода обра­тился к Семен­дя­еву с тем, чтобы меня вернули на завод. Все эти годы я стоял в резерве на глав­ного физика и на началь­ника сбо­роч­ного цеха, поэтому меня опре­де­лили в ведущий цех началь­ни­ком.

Судьба поли­тех­ни­кума сло­жи­лась так: в 90-е годы его из упра­в­ле­ния кадров и учебных заве­де­ний Мин­сред­маша пере­дали в Мини­стер­ство обра­зо­ва­ния. А Миноб­ра­зо­ва­ния пере­дало в область. Сразу резко ухудши­лись мате­ри­ально-тех­ни­че­ское снаб­же­ние и поставки обо­ру­до­ва­ния. Но затем МИФИ решил стать «Наци­о­наль­ным иссле­до­ва­тель­ским ядерным уни­вер­си­тетом». А для того, чтобы полу­чить такой статус, во всем мире суще­ствуют опре­де­лен­ные тре­бо­ва­ния и стан­дарты, в том числе — по чис­лен­но­сти сту­ден­тов и коли­че­ству спе­ци­аль­но­стей. Тогда для полу­че­ния высо­кого звания НИЯУ МИФИ включил в себя свои филиалы в закры­тых городах, а также тех­ни­кумы. В резуль­тате при­со­е­ди­не­ния восем­на­дцати тех­ни­ку­мов чис­лен­ность сту­ден­тов МИФИ выросла с десяти тысяч до сорока.

Поскольку я в тех­ни­куме бываю, могу сказать, что ситу­а­ция там

не очень хорошая. МИФИ свою задачу решил, чис­лен­ность набрал, а содер­жать тяжело. Тех­ни­кум пока на втором плане. Дальше — посмо­трим.

Так вот, стал я началь­ни­ком сбо­роч­ного цеха. Что такое сбо­роч­ный цех? Это ведущий цех Машза­вода, куда десяток основ­ных цехов поста­в­ляют про­дук­цию на сборку. И каждый из этих цехов без боль­шого ущерба для себя может допу­стить срыв на один или два дня. Но если подоб­ное про­и­зойдет в нашем цехе, то в целом скла­ды­ва­ется кри­ти­че­ская ситу­а­ция для выпол­не­ния плана. (В наши дни план могут кор­рек­ти­ро­вать, а тогда планы таких пред­при­ятий, как Машза­вод, при­ни­мались поста­но­в­ле­ни­ями ЦК партии и Совета Мини­стров). Поэтому 31-го числа, кровь из носа, ты должен сдать эту зону. Кажется, что успеть невоз­можно, однако вклю­ча­ется чело­ве­че­ский фактор, хорошая под­го­товка рабочих — и план выпол­ня­ется.

Самым хорошим месяцем года был апрель. Потому что 1-го, 2-го, 3-го и 4-го мая были выход­ные дни, и мы утром 5-го числа могли с чистым сердцем рапор­то­вать, что у нас все выпол­нено. Пре­крас­ный весен­ний месяц, в котором нам улы­бались трид­цать четыре дня.

При этом у меня выстра­и­вались непло­хие отно­ше­ния с началь­ни­ками других цехов. Они пони­мали, что под­ста­в­ляют нас, и мы пони­мали, почему они срывают план, поэтому мы в таких случаях крик не под­ни­мали, а просто искали свои резервы, начи­нали запус­кать какую-то свою партию. И это укреп­ляло наши чело­ве­че­ские отно­ше­ния. Ведь если я не пишу доклад­ную на того, кто сорвал мне план, то тем самым я беру на себя всю полноту ответ­ствен­но­сти. Люди за это уважали.

Не поду­майте, что мы все время только нару­шали и нару­шали. По срав­не­нию с другими пред­при­яти­ями уровень тру­до­вой дис­ци­плины у нас был намного выше. Почему? Тре­бо­ва­ние режима. Если рабочий другого завода попадал в выт­рез­ви­тель — ну, попал и ничего такого. А у нас за это выго­няли с завода. Кроме того, у наших рабочих была своего рода при­вивка на алко­голь, так что в выт­рез­ви­теле они ока­зы­вались довольно редко. На заводе было немало тех­ноло­гий с исполь­зо­ва­нием спирта, притом учесть расход спирта было затруд­ни­тельно. И, конечно, неко­то­рые пытались пить. С ними раз­го­вор был корот­кий: человек или пре­кра­щал выпивку — или уволь­нялся. Как правило, своей работой на Машза­воде люди не только доро­жили, но и гор­ди­лись ею. Теку­честь кадров была мини­маль­ной.

После трех лет работы началь­ни­ком цеха меня вызвали в мини­стер­ство и пред­ло­жили две долж­но­сти: глав­ного инже­нера 3-го Главка или дирек­тора завода поли­метал­лов. (Этот завод поста­в­лял для нас ком­плек­ту­ю­щие, то есть поглоти­тели. Он нахо­дится в Москве на Кашир­ском шоссе, там есть вывеска: «Кор­по­ра­ция ТВЭЛ»). Но тех­ноло­гия на заводе поли­метал­лов была довольно прими­тив­ная, и меня не заин­те­ре­со­вало это пред­ло­же­ние. Не согла­сился я и на глав­ного инже­нера Главка: там больше тре­бо­ва­лось знание хими­че­ских тех­ноло­гий, чем знание физики. Я вер­нулся на Машза­вод. Наш дирек­тор Алек­сандр Гри­го­рье­вич Мешков — Герой Соци­али­сти­че­ского Труда, бывший первый зам у Слав­ского — одобрил меня: «Правильно сделал».

Через месяц мне пред­ло­жили стать заме­сти­те­лем дирек­тора по кадрам. Я согла­сился, поскольку сам еще недавно готовил кадры в тех­ни­куме. А в 1990 году Мешков вер­нулся в Москву на пост зам­ми­ни­стра, и меня назна­чили дирек­то­ром Машза­вода.

Мини­стром тогда был Виталий Федо­ро­вич Коно­ва­лов, который семь лет являлся дирек­то­ром нашего завода; заме­сти­те­лем — Мешков, о котором я только что говорил; еще одним заме­сти­те­лем был Вер­хо­вых, тоже из Элек­тро­стали; и там же работал Пируев, на несколько лет раньше меня при­шедший на завод. Так что рабо­тать бы и рабо­тать спо­койно, кабы не отча­ян­ное время…

Пара­докс в чем? Во-первых, мы при­вы­кли к тому, что на наши реак­торы никто со своим ядерным топ­ли­вом не войдет, то есть мы должны и будем сами все время им поста­в­лять топливо, никуда они не денутся. Это рас­хо­ла­жи­вало. И народ, образно говоря, рас­сла­бился: объемы есть, поста­в­ляем не напря­га­ясь. Ну что искать-то нужно? Эту тен­ден­цию при­шлось пере­бо­роть.

Во-вторых, про­и­зо­шла Чер­но­быль­ская авария. Машза­вод там ни при чем, ведь из Машза­вода пре­крас­ное топливо было, но после Чер­но­быля объемы поста­вок упали. Оста­но­ви­лось стро­и­тель­ство новых блоков, которые пла­ни­ро­вались на той же Чер­но­быль­ской станции, на Курской, в Литве и так далее. Перед нами встала необ­хо­ди­мость сокра­ще­ния рабочих мест. Мораль­ный настрой спе­ци­али­стов оста­в­лял желать лучшего: зачем вка­лы­вать, если деньги не платят?

И при­шлось изыс­ки­вать все воз­мож­но­сти, чтобы выпла­чи­вать зар­плату, чтобы сберечь кадры. Мы стали нахо­дить и реали­зо­вы­вать кон­вер­си­он­ные про­граммы, хотя и не дающие большую прибыль, но поз­во­ля­ю­щие сохра­нить рабочие места.

Мы делали теп­ло­элек­тро­на­гре­ва­тели, то есть ТЭНы (кстати, самые лучшие — лучше нигде нет). Мы про­из­во­дили твер­до­с­плав­ный инстру­мент -элек­трочайники, кон­ди­ци­о­неры, пыле­сосы, потому что у нас всегда было сбо­роч­ное про­из­вод­ство и были высо­ко­клас­с­ные спе­ци­али­сты по сборке, то есть люди с хоро­шими руками. Мы раз­вер­нули про­из­вод­ство кальция в виде стружки, и так далее. Мы делали все то, что было близко по тех­ноло­гиям к нашему про­из­вод­ству, и таким образом сохра­нили чис­лен­ность рабо­та­ю­щих.

Был период, когда все поне­воле искали пути оплаты век­се­лями. У меня этих век­се­лей было на мил­ли­арды рублей. А вексель — бумага хитрая, мак­си­мум по нему возь­мешь 50 про­цен­тов, а минимум — 10. Инфля­ция была страш­ная. В итоге выхо­дило так, что изделие мы сделали полгода назад и у него себе­сто­и­мость была одна, а потом цена повы­си­лась. За счет инфля­ции мы полу­чали соот­вет­ству­ю­щую прибыль, и это поз­во­ляло нам ком­пен­си­ро­вать «качели» на век­се­лях. Ну, в то время все так делали.

Беда была с нало­го­выми служ­бами. Вот я продал про­дук­цию, получил за нее вексель, и с меня сразу требуют соот­вет­ству­ю­щие налоги. А у меня денег-то нет! У меня вексель, а нало­го­вая служба векселя не при­ни­мает! И все же мы выжили за счет пре­дан­но­сти людей, за счет чело­ве­че­ского фактора. Ведь каждый день мы бесе­до­вали с людьми, убе­ждали, сов­местно искали пути решения.

Тогда же, в 90-е, начали объ­я­в­лять тендеры на наших же реак­то­рах. Напри­мер, в Чехии на АЭС Темелин, где был ВВЭР-1000, объ­я­в­ляют тендер на топливо, и выи­гры­вает «Вестин­гауз». А Ново­си­бир­ский завод, поста­в­ляв­ший им топливо, про­и­грал. Объ­я­в­ляют тендер на АЭС Дуко­ваны, где четыре наших блока стоят. Я еду туда, начинаю вести раз­го­воры, — ну, тендер есть тендер. При­шлось, засучив рукава, вка­лы­вать для того, чтобы под­го­то­вить мате­ри­алы. А опыта-то нет!

Ново­си­бир­ский завод почему про­и­грал? У нас была контора «Атом­экс­порт», она все доку­менты за неделю собрала и послала — типа, и так сойдет, куда они денутся. Мы учли этот горький опыт и бро­си­лись в руко­паш­ную для того, чтобы сделать нор­маль­ное пред­ло­же­ние. И мы его сделали, выи­грали тендер.

Года через четыре после того, как «Вестин­гауз» выиграл поставки на Темелин, я снова поехал туда на станцию. И выяснил, что чехов не очень устра­и­вает аме­ри­кан­ское топливо. И когда я уже ушел с завода, чехи опять согла­си­лись на поставку наших шести­гран­ни­ков в свой реактор.

Помнится, я был против­ни­ком того, что Чубайс начал отклю­чать боль­ницы на Дальнем Востоке. Это было перед моим уходом с завода, то есть в 2001 году, и я все думал: «Как он может!». Но через два месяца все стали платить за элек­тро­энер­гию, дело пошло. То есть стан­циям за элек­тро­энер­гию запла­тили, они запла­тили нам за ядерное топливо, и после этого у нас все пошло-поехало, эко­но­мика зара­бо­тала. Ока­за­лось, что ход Чубайса был про­ду­ман­ным, хотя пона­чалу все воз­му­щались, в том числе и я.

В общем, я без малого сорок лет про­ра­бо­тал на одном пред­при­ятии. Видел, как менялся завод. Пони­ма­ете, по коли­че­ству сборок Машза­вод — это при­мерно 10% гото­вого миро­вого ядер­ного топлива, а если пере­ве­сти на уран, то, наверно, где-то 40% рос­сийского. Потому что мы обо­га­щаем, ведь у нас мощ­нейшие обо­га­ти­тель­ные ком­би­наты. Но думать, что нам нет аль­тер­на­тивы, тоже неправильно. За рынки надо бороться прак­ти­че­ски каждый день, это не прошлый век. И я доволен тем, что завод нахо­дится в нор­маль­ном состо­я­нии. Тем более что сейчас по обо­рон­ной про­грамме закла­ды­ва­ются новые атомные под­вод­ные лодки, ледо­коль­ный флот закла­ды­ва­ется. Идет стро­и­тель­ство атомных станций не только в России, но и за рубежом. Пер­спек­тива есть, и это самое главное.