Ляшков Сергей Павлович

Мы создавали ядерный щит страны

Родился я в селе Бутка Талиц­кого района Свер­д­лов­ской области. В том же самом, где на свет поя­вился Борис Ельцин, будущий пре­зи­дент. Отец мой был зоо­тех­ник, пар­тийный человек, с дви­же­нием 30-тысяч­ни­ков под­ни­мал колхозы. Так что учился я в четырёх разных сель­ских школах, а закан­чи­вал 10 классов в Талице. Этот городок при­ме­ча­те­лен тем, что в местном тех­ни­куме учился Николай Куз­не­цов, зна­ме­ни­тый раз­вед­чик. В 1961-м я окончил школу. Вопрос, что дальше, не вставал. В то время все мечтали о космосе. Гагарин же полетел, страна лико­вала. А ещё в моду вошли физики. Поя­ви­лась первая атомная станция в Кур­ча­тове, в Бело­яр­ске строили АЭС. В общем, одно из двух. С кос­мо­сом не полу­чи­лось – не прошёл мед­ко­мис­сию в Пер­м­ское лётное училище. Остался атом. Посту­пил на физтех в Ураль­ский поли­тех­ни­че­ский. Было непро­сто. Основ­ную квоту заби­рали ста­жи­сты и демо­би­ли­зо­ван­ные, а нам, десяти­клас­с­ни­кам, оста­ва­лось мало мест. Но я попал, набрал нужное число баллов. Сейчас вспо­ми­наю и уди­в­ля­юсь: на каком высоком уровне пре­по­да­вали тогда в дере­вен­ских школах.

Спе­ци­аль­ность моя – номер 43, ради­а­химик. Учились мы шесть лет, как медики. Рас­пре­де­лился в Кирово-Чепецк на «почто­вый ящик». Руко­во­ди­тель моей диплом­ной работы был из Киров­ской области, чепец­кий завод знал неплохо, посо­вето­вал. А я ещё спросил: как там с рыбал­кой-охотой? Отлично. Две реки: Чепца и Вятка, рыбачь. И леса вокруг не хуже, чем на Урале. Короче, тут же вещи сложил в кон­тейнер - и поехали. А ведь женат был, дочке шесть месяцев. Раз­ве­дать бы сначала, что и как. Но мы буду­щего не стра­ши­лись. Раз госу­дар­ство направило - значит, не бросит.

Город понравился. Ком­пак­т­ный, зелёный, 25 тысяч жителей, одно крупное пред­при­ятие и ТЭЦ. Четыре колонии ещё. Город строили в основ­ном заклю­чён­ные, завод­ские цеха воз­во­дили они же. Мне уже позже коллеги рас­ска­зали, что на стро­и­тель­стве 105-го цеха стёкла вста­в­лял Эдуард Стрель­цов, зна­ме­ни­тый фут­бо­лист, отбы­вав­ший в Чепецке нака­за­ние.

Чем удивил Кирово-Чепецк? Обилием про­дук­тов и товаров. Снаб­же­ние шло через Главурс по первому разряду. А ещё тем, что на авто­бус­ной оста­новке при любом коли­че­стве пас­са­жи­ров (а когда смены выходят, народу много) люди вста­вали в очередь в одного чело­века. Такой куль­туры нигде не встре­чал! Причина понятна. Почти все ИТР и руко­во­ди­тели завода были выпускни­ками самых пре­стиж­ных вузов: Бау­манка, МГУ, УПИ, ленин­град­ская тех­ноложка, томский физтех. В мед­сан­ча­сти рабо­тали выпускники мед­ин­сти­ту­тов Москвы, Горь­кого, Свер­д­лов­ска. Интел­лек­ту­аль­ная элита, завод союз­ного зна­че­ния!

Сюр­при­зом номер один для меня стало полу­че­ние отдель­ной двух­ком­нат­ной квар­тиры в новом доме. Второй сюрприз - оклад. Я ждал допуска на вакан­сию началь­ника смены. Так мне сразу сказали: 170 рублей плюс премия. Это в то время, как бывшие сокур­с­ники, физики-тео­ретики, рас­пре­де­лив­ши­еся в закры­тый город Саров, имели 110 рэ без премий. Они зави­до­вали, спра­ши­вали, не возьмут ли их к нам? Позже, когда прошла при­ва­ти­за­ция, а завод раз­де­лили и всё госу­дар­ствен­ное сделали частным, по цехам ходила шутка: «При ком­му­низме мы уже жили, но не заметили этого».

Что значит ждал допуск? В отделе кадров мне пред­ло­жили выбор – в 93-й цех или в 105-й? Так, говорю, хоть скажите, что там за тех­ноло­гии. А вот это узнаешь, когда тебе Москва оформит режим­ную справку № 2, то есть через полтора месяца. Ну, махнул рукой, давайте 93-й. И, как выяс­ни­лось, не про­га­дал. Цех № 105, тот, что работал на тех­ноло­гию водо­род­ной бомбы, через два года закрыли. Испы­тали ту самую бомбу в Семи­па­ла­тин­ске, на Новой Земле, и всё. Не потре­бо­ва­лась она больше стране. Только атомное, ядерное оружие, а это другие мате­ри­алы и прин­ципы.

В то время на заводе рабо­тали леген­дар­ные люди. Яков Тере­щенко, дирек­тор, и Борис Зверев, главный инженер. Их именами сейчас названы улицы. Они соз­да­вали совре­мен­ный завод и боес­по­соб­ный кол­лек­тив. Задачи ставили гран­ди­озные. Кроме основ­ной, которая назы­ва­лась «ковать ядерный щит Родины», реша­лась ещё одна –про­дви­гать научную мысль, вне­дрять идеи в жизнь. Создали завод­скую лабо­ра­то­рию, собрали док­то­ров и кан­ди­да­тов наук и раз­ра­бо­тали уни­каль­ную тех­ноло­гию - про­из­вод­ство фтор­хло­р­ор­га­ни­че­ских сое­ди­не­ний. А это фтор­пла­сты, фреоны, космос, обо­ронка. Аврам Голь­ди­нов там руко­во­дил, я с ним потом хорошо позна­ко­мился, очень инте­рес­ный человек!

В те же годы открыли спе­ци­аль­ное кон­струк­тор­ское бюро меди­цин­ской тема­тики и рабо­тали над соз­да­нием искус­ствен­ных кла­па­нов сердца на основе поли­мер­ных мате­ри­а­лов. Конечно, сделали. И тоже впервые в СССР.

А ещё Яков Фили­мо­но­вич под­дер­жи­вал мас­со­вый спорт, и эта тра­ди­ция сохра­ни­лась и после него. Завод содер­жал базы отдыха, Дворец спорта, стадион, освещён­ные лыжни в городе и длинные - в Перекоп и Каркино. На них, кстати, в выход­ные было не про­тол­к­нуться – на лыжи вста­вало чуть ли не пол­го­рода. А где мас­со­вый спорт, там и спорт больших дости­же­ний. Хок­кейную «Олимпию» можно было назвать, как это сейчас гово­рится, фарм-клубом москов­ского «Динамо». По лыжам и биат­лону в Пере­копе про­хо­дили все­со­юзные сорев­но­ва­ния. И наши чем­пи­оны мира и олим­пийские чем­пи­оны - Алек­сандр Мальцев, Вла­димир Мышкин, Андрей Тре­фи­лов, Иван Бяков - все рабо­тали на заводе. Ну, так счита­лось. Зар­плату они, конечно, по режим­ным сооб­ра­же­ниям полу­чали не на тер­ри­то­рии, а вне её. 

Чтобы попасть на завод и в 93-й цех, сле­до­вало дважды пройти воо­ружён­ную охрану. Пропуск на руки не выда­вали, потому что поте­рять его - немы­сли­мое дело. Цех зани­мался пере­ра­бот­кой уксус­но­ки­слого урана в его тет­ра­ф­то­рид. Тех­ноло­гия вкратце такова: уксус­но­ки­слый уран рас­тво­ря­ется в серной кислоте, уксус­ная кислота отде­ля­ется и пере­ра­ба­ты­ва­ется в уксус­но­ки­слый натрий (побоч­ный продукт). Затем раствор сер­но­ки­слого урана посту­пает на элек­тро­лиз, уран пере­во­дится из шести­ва­лен­т­ной в четырё­хва­лен­т­ную форму и оса­жда­ется плави­ко­вой кисло­той в тет­ра­ф­то­рид. Готовый тет­ра­ф­то­рид урана отпра­в­ляли на другое пред­при­ятие, рас­поло­жен­ное в другом конце страны. Тогда в Сред­маше не было ни одного завода с полным циклом, чтобы «от» и «до». Раз­де­ляли процесс на стадии, рас­ки­ды­вали на пять-шесть пред­при­ятий, делали по несколько дублёров каждого цеха. То есть уни­что­жить про­из­вод­ство целиком – в случае такой угрозы - было бы невоз­можно.

11 лет отра­бо­тал масте­ром, началь­ни­ком смены. В смене 25 человек. Моя задача: следить за тех­ноло­ги­че­ским про­цес­сом и за дис­ци­пли­ной. Про­ве­ряли нас посто­янно. Режим­ники и работ­ники заво­до­у­пра­в­ле­ния ходили по цехам: могли прийти и днём, и ночью.

В каче­стве спе­ц­о­де­жды выда­вали натель­ное бельё, костюм и шапочку из лавсана, рези­но­вые сапоги для рабочих, кожаные ботинки – для ИТР. Спе­ц­о­де­жда, кроме обуви, меня­лась еже­сменно. Из средств защиты полу­чали рес­пи­ра­тор «Лепе­сток-40», филь­тру­ю­щий проти­во­газ, защит­ные очки, кассету ИФКУ (нако­пи­тель полу­чен­ной дозы ради­а­ции), рези­но­вые пер­чатки.

Работы внутри аппа­ра­тов (при их очистке, напри­мер) или при ава­рий­ной ситу­а­ции вели в про­ре­зи­нен­ном костюме, изо­ли­ру­ю­щем проти­во­газе, защит­ной каске, рези­но­вых сапогах и пер­чат­ках. В каждой смене дози­мет­рист замерял загрязнён­ность воздуха, поверх­но­стей, стен, полов, а после смены кон­тро­ли­ро­вал состо­я­ние рук сотруд­ни­ков. Можно сказать, что для обес­пе­че­ния ради­а­ци­он­ной безо­пас­но­сти и безо­пас­но­сти при хими­че­ских ожогах-отра­в­ле­ниях дела­лось всё воз­мож­ное по тем вре­ме­нам. Но, конечно, тре­бо­ва­ния нами испол­ня­лись не всегда и не в полной мере – из-за желания поско­рей выпол­нить работу. К счастью, обхо­ди­лось без печаль­ных послед­ствий. Однако сейчас – с высоты лет и опыта – считаю: не сле­до­вало рис­ко­вать собой и тем более - другими людьми. Фортуна могла и отвер­нуться.

А тогда мы не заду­мы­вались о подоб­ном. Я любил спорт, активно участ­во­вал в худо­же­ствен­ной само­де­я­тель­но­сти, в КВН, ста­рался «втянуть» в это всю смену. Хотя у нас и так было много лыж­ни­ков-раз­ряд­ни­ков, а ещё Вася Хардин – мастер спорта по лыжам... Да почти поло­вина лыжной сборной цеха вклю­чала ребят из нашей смены! Во время откры­тия зимнего спор­тив­ного сезона цех выста­в­лял по 3-4 эста­фет­ные команды. Участ­ни­ков нака­нуне осво­бо­ждали от работы. А это – недо­ком­плект в смене. Но ничего! Порой в ночную отведёшь тех­ноло­ги­че­ский процесс, а потом – в спец­столо­вую и тоже в Перекоп: бежать в гонке. Хватало сил на всё. Какие были наши годы.

Когда в цехе откры­лась вакан­сия инже­нера по охране труда, решил: почему нет? Хотя бы потому, что это новое для меня напра­в­ле­ние. Задача стояла - раз­ра­ба­ты­вать инструк­ции, кон­тро­ли­ро­вать выпол­не­ние норм и правил охраны труда, обучать пер­со­нал. Скучно ли было? Нет! Я человек твор­че­ский. И подходы к этой теме на заводе были нефор­маль­ные. Напри­мер, кон­курсы на знание техники безо­пас­но­сти про­во­дили в форме КВН: между служ­бами и сменами в цехах, между служ­бами завода. Кон­курсы про­хо­дили в «Дружбе» - в завод­ском Дворце куль­туры - и соби­рали полные залы болель­щи­ков. Побе­ди­те­лям пола­гались премии, ценные подарки, путёвки в местные и южные дома отдыха.

В 1978 году меня пере­вели в отдел техники безо­пас­но­сти на зам­на­чаль­ника отдела. Это уже заво­до­у­пра­в­ле­ние. Что сподви­гло руко­вод­ство назна­чить на эту долж­ность инже­нера по ТБ с вось­ми­ме­сяч­ным в этой сфере стажем? Пред­по­ла­гаю, сыграла роль победа в обще­за­вод­ском кон­курсе по технике безо­пас­но­сти – я был капита­ном команды тех­ноло­ги­че­ской службы завода. А кроме того, раз­ра­бо­тал – по пору­че­нию началь­ника отдела ТБ - обще­за­вод­скую инструк­цию по охране труда, которая была одо­брена и вне­дрена. Да ещё, может быть, просто при­мель­кался - как участ­ник и орга­ни­за­тор мас­со­вых меро­при­ятий.

Моим руко­во­ди­те­лем был Вла­димир Горшков. Опытный и гра­мот­ный спе­ци­алист, научил меня многому. В Мин­сред­маше в целом охране труда и ради­а­ци­он­ной безо­пас­но­сти уделяли не меньше вни­ма­ния, чем тех­ноло­гии про­из­вод­ства. Прак­тика была такая: если на пред­при­ятии про­ис­хо­дил несчаст­ный случай со смер­тель­ным исходом, то долж­но­сти лишался или главный инженер, или его зам по ТБ. Вот с Вла­дими­ром Михайло­ви­чем и слу­чи­лась такая история. Про­и­зо­шло ЧП в одном из цехов, при раз­грузке кон­тейне­ров погиб рабочий. Что было дальше – понятно. Кем заме­нять Вла­димира Михайло­вича – тоже. Так я и стал замом глав­ного инже­нера ком­би­ната по охране труда.

Нас­колько велико было вни­ма­ние к технике безо­пас­но­сти, можно судить и по тому, что мини­стер­ство еже­годно про­во­дило сове­ща­ния для руко­во­ди­те­лей и спе­ци­али­стов по ТБ со всего Союза в учебных центрах - в Обнин­ске и в Ленин­граде. И наше главное упра­в­ле­ние, в которое входило восемь пред­при­ятий, тоже регу­лярно соби­рало нас на семи­нары: по очереди в каждом городе. Вот тогда я поездил по стране, посмо­трел, нас­колько мас­штабна система, как устро­ена изнутри, как вза­и­мо­свя­заны все её звенья.

Пред­при­ятия были в основ­ном закры­тые, с колючей про­воло­кой, сиг­нали­за­цией и военной охраной. А в Желез­но­гор­ске завод вообще был встроен в гору - четыре реак­тора рас­по­ла­гались в глубине, туда же вела железная дорога, составы ходили. А ядерные мате­ри­алы хра­ни­лись в тоннеле под Енисеем. Я про­ез­жал по тому тоннелю – кило­мет­ров шесть. Вот в такие моменты особо остро осо­знаёшь, к чему ты при­ча­стен, сколько сил, средств и людей задейство­вано. Ядерное топливо – цен­ность номер один, наша пер­спек­тива, залог буду­щего.

Новое узнавал и по своей части. Напри­мер, перенял систему инди­ви­ду­аль­ной ответ­ствен­но­сти, которая действо­вала в Ангар­ске. А именно: сотруд­ни­кам выдаётся книжка талонов по охране труда. Каждое нару­ше­ние влечёт изъятие талона (талон № 1 – устное пре­ду­пре­жде­ние, № 2 – сни­же­ние размера премии, № 3 – невыплата премии и дис­ци­пли­нар­ное взыска­ние, № 4 – рас­смо­тре­ние вопроса уволь­не­ния с пред­при­ятия). Све­де­ния об изъятии талонов и при­ня­тых мерах еже­ме­сячно пере­да­ются в отдел охраны труда. Это поз­во­ляет авто­ма­ти­че­ски вести учёт выя­в­лен­ных нару­ше­ний, оце­ни­вать эффек­тив­ность работы началь­ника каждого цеха, участка, службы, смены.

А вообще только кажется, что охрана труда – дело не пер­во­о­че­ред­ное. Прак­ти­че­ски все про­из­вод­ствен­ные про­цессы настра­и­вались и совер­шен­ство­вались бук­вально с нуля, «на ходу», так что и все инструк­ции при­хо­ди­лось дора­ба­ты­вать, кор­рек­ти­ро­вать, писать заново. Я, напри­мер, участ­во­вал в раз­ра­ботке правил - в целом по мини­стер­ству – по работе с фто­ри­стым водо­ро­дом. До этого полных регла­мен­тов и тре­бо­ва­ний не было, поскольку по самому про­дукту было недо­ста­точно инфор­ма­ции. Создали комис­сию, собрали спе­ци­али­стов с четырёх заводов, которые рабо­тали с ФВ. Обме­ни­вались опытом, анали­зи­ро­вали, изучали мате­ри­алы иссле­до­ва­ний. Вышел объёмный труд. Но каждая строчка, как гово­рится, напи­сана кровью. Цена нару­ше­ния – жизнь.

Заме­сти­те­лем глав­ного инже­нера я отра­бо­тал 20 лет - как один день. Правда, послед­ние годы уже на ЗМУ, когда завод раз­де­лили. Как мы это пережили? В стране тогда всё меня­лось, руши­лась система, казав­ша­яся моно­лит­ной. А в пере­стройку, когда всё хуже и хуже ста­но­ви­лось с про­дук­тами, с обес­пе­че­нием пред­при­ятий, со сбытом, когда стали воз­ни­кать вопросы: а что дальше-то, тогда и пока­за­лось – вдруг пере­мены к лучшему? Одно время я даже болел за Бориса Ельцина, мы же земляки, из одного села. И когда он стал пре­зи­ден­том, гор­дился.

Но был у меня хороший друг - первый секретарь парт­кома ком­би­ната Вла­димир Чистов. И вот он, как только мы начи­нали спорить о поли­тике, говорил: «Ребята, вы ещё вспо­мните и плакать будете: что было и что стало». Ну, мы воз­ра­жали, конечно. А потом ока­за­лось, прав он, Вла­димир Ива­но­вич, мудрый человек.

Америка и запад­ный мир всегда охоти­лись за секретами, подоб­ными нашим, за инте­рес­ными све­де­ни­ями. То, что секреты – под надёж­ным замком, счита­лось само собой разу­ме­ю­щимся. Это же госу­дар­ствен­ная тайна! И что стало? Я с режим­ни­ками бесе­до­вал уже в 1990-е годы, они многое рас­ска­зали.

Как-то аме­ри­канцы пода­рили нам два состава спе­ц­ва­го­нов. Под пред­ло­гом, что они надёж­ные, защи­щены от тер­ро­ри­стов. Но наши-то спе­ци­али­сты пони­мали, что такое бес­плат­ный сыр. И просто пого­няли эти вагоны впустую по стране. И тут же запад­ные СМИ пере­дали: Россия пере­ме­щает ядерные мате­ри­алы! В этих вагонах были уста­но­в­лены датчики, которые выхо­дили на косми­че­ские спут­ники.

Или ещё пример: в те же годы я приехал в Желез­но­горск, на то пред­при­ятие, которое в горе, когда-то самое наи­режим­ное. И вижу - сидят два молодых чело­века в гал­сту­ках, с ком­пью­те­рами. У своих спросил: это кто? А это аме­ри­канцы, по согла­ше­нию кон­тро­ли­руют пере­дви­же­ние ядерных мате­ри­а­лов. Ну, что тут гово­рить. Как будто рухнуло дело жизни и подо­рвались устои. Ядерный щит наш как будто про­кололи, и он сдулся. Но тогда сразу не поняли, что без этого госу­дар­ствен­ное устройство невоз­можно. Только сейчас начал снова пони­мать.

Мы ощущали при­част­ность к боль­шому делу. Его масштаб, размах, зна­чи­мость осо­зна­вали посте­пенно. Нашу жизнь тогда опре­де­ляло одно слово: атом­щики. И это слово гово­рило о многом.