Лебедев Валерий Александрович

Мощь подземного гиганта

Сначала я окончил Ива­нов­ский энер­гети­че­ский тех­ни­кум по спе­ци­аль­но­сти «элек­три­че­ские сети и системы». Анали­зи­руя свой личный опыт и опыт друзей, с кото­рыми учился и потом работал, я пришел к выводу, что кри­те­рий отбора сту­ден­тов в систему Мин­сред­маша был при­мерно оди­на­ков. Отби­рали не на выпускных экза­ме­нах, а заранее, то есть на третьем-чет­вер­том курсах инсти­ту­тов и тех­ни­ку­мов, когда до защиты дипло­мов оста­ва­лось еще доста­точно много времени.

Основ­ных кри­те­риев было два: во-первых, хорошая успе­ва­е­мость; во-вторых — рабоче-кре­стьян­ское про­ис­хо­жде­ние. Мы запол­няли анкеты на трид­цати стра­ни­цах, где тре­бо­ва­лось указать массу све­де­ний: был ли на окку­пи­ро­ван­ной тер­ри­то­рии, имеются ли род­ствен­ники за гра­ни­цей, есть ли в семье интер­ни­ро­ван­ные, рас­ку­ла­чен­ные — и так далее. Как я понимаю, эти анкеты изу­чались в ком­петен­т­ных органах, и всё реша­лось там.

Лишь после защиты дипло­мов при­ез­жал пред­стави­тель мини­стер­ства и пред­ла­гал выпускни­кам поехать на то или иное пред­при­ятие. Насто­я­щие назва­ния объек­тов в таком раз­го­воре не фигу­ри­ро­вали. Гово­рили при­мерно так: вы напра­в­ля­етесь на пред­при­ятие Белова, вы — на пред­при­ятие Петрова.

Я мечтал попасть на Дальний Восток. Но полу­чи­лось так, что я немного опоздал на рас­пре­де­ле­ние, и пред­стави­тель мини­стер­ства сказал мне, что Даль­него Востока нет. «А что есть?». — «Крас­но­ярск, Свер­д­ловск, Томск». Я был не очень силен в гео­гра­фии и спросил: «Который город дальше?». — «Крас­но­ярск дальше всех». Вот так я и ока­зался в Крас­но­яр­ске.

Поехали мы туда группой из 11 человек в одном поезде и наде­я­лись, что в Крас­но­яр­ске будем вместе. А там нас рас­пре­де­лили по разным объек­там: трое попали в Крас­но­ярск-45, один — на Крас­но­яр­скую ТЭЦ, а меня и всех осталь­ных направили в Желез­но­горск (тогда он назы­вался Крас­но­ярск-26).

Хотя, если быть точным, сначала мы отправи­лись на ста­жи­ровку Томск-7, где объект был запущен раньше. Там нас гото­вили к работе началь­ника смены элек­тро­цеха, и после сдачи экза­мена мы вер­ну­лись в Крас­но­ярск-26.

Пока атомная ТЭЦ не была запу­щена, мы рабо­тали кура­то­рами и чис­ли­лись как элек­тро­мон­теры 7-го разряда. А потом, когда атомная станция зара­бо­тала, все стали началь­ни­ками смены или масте­рами.

Мы при­сут­ство­вали при запуске уни­каль­ной атомной станции. Ведь горно-хими­че­ский ком­би­нат, все его основ­ные здания и соо­ру­же­ния, а также и реактор, и атомная станция нахо­дятся под землей, в скале, на глубине 250 метров, с рас­четом на случай ядер­ного напа­де­ния.

На этом объекте я про­ра­бо­тал 39 лет.

К работе нас гото­вили осно­ва­тельно. На атомной станции в Крас­но­яр­ске-26 началь­ни­ком элек­тро­цеха был очень тре­бо­ва­тель­ный человек — Вла­димир Ива­но­вич Никита­шин, заста­в­ляв­ший нас, молодых, зубрить правила по элек­тро­бе­зо­пас­но­сти. А еще раньше, когда на третьем курсе мы были на прак­тике в Горьком, нам попался не менее строгий началь­ник элек­тро­цеха местной ТЭЦ. Он сразу заставил нас наи­зусть выучить правила по элек­тро­бе­зо­пас­но­сти и потом лично экза­ме­но­вал каждого. Он говорил: «Каждый пункт правил написан кровью, и кто их не выпол­няет, тот рано или поздно за это попла­тится». В то время аварии слу­чались довольно часто: кто-то по ошибке залез на не отклю­чен­ную линию, кто-то выклю­ча­тель не тот выклю­чил…

Бывают ошибки дурака, который ничего не знает, а бывают ошибки про­фес­со­ров — слу­ча­ется, и они оши­ба­ются. Когда я был началь­ни­ком смены элек­тро­цеха, про­и­зо­шел такой случай. При­хо­дим на работу — нет стар­шего элек­тро­мон­тера, который про­ра­бо­тал в цехе два­дцать лет и по праву считался про­фес­со­ром в своем деле. Звоним жене — она рыдает. Муж собрался на работу, а она посето­вала: элек­тро­плитка не рабо­тает, ничего на ужин не при­го­то­влю. Он зато­ро­пился, стал сое­ди­нять спираль, не отклю­чив плитку из розетки; дотро­нулся — и убило.

И как началь­ники смены, и как элек­трики или элек­тро­мон­теры мы еже­годно сдавали экза­мены. Система кон­троля была очень жесткая: если ты не сдал экзамен, он назна­ча­ется во второй и даже в третий раз. Не сдашь в третий раз — на полгода отстра­няют от работы. И пока не под­го­то­вишься, не пере­с­дашь экзамен, тебя не вос­ста­но­вят на рабочем месте.

Об этом, кстати, вспо­ми­нает и Николай Федо­ро­вич Луконин — один из моих дирек­то­ров. Мы с ним вплот­ную про­ра­бо­тали семь лет. Луконин был дирек­то­ром, а я — главным инже­не­ром реак­тор­ного завода. Он был жестким, тре­бо­ва­тель­ным чело­ве­ком и при­дер­жи­вался твердой поли­тики — не скры­вать никаких аварий.

Конечно, главным инже­не­ром я стал не вдруг. Вначале посту­пил в Крас­но­яр­ске-26 в вечер­ний поли­тех­ни­че­ский инсти­тут. Потом меня направили в аспи­ран­туру Москов­ского энер­гети­че­ского инсти­тута на факуль­тет атомных станций, но жена не захо­тела пере­ез­жать, поэтому при­шлось отка­заться. Ну, а после меня назна­чили главным инже­не­ром.

Работа мне нрави­лась. В то время были про­блемы — и в Ново­во­ро­неже, и у нас — по паро­ге­не­ра­то­рам, в силу кор­ро­зии или каких-то других причин. И нужно было в этом раз­би­раться. Мы заклю­чили договор с МЭИ и начали сов­местно рабо­тать в этом напра­в­ле­нии. Меня направили в целевую аспи­ран­туру, и я там учился, каждый год ездил сдавать экза­мены. Я зани­мался кон­крет­ной темой — повы­ше­нием надеж­но­сти работы, изу­че­нием про­цесса кор­ро­зии и так далее. Моя дис­сер­та­ция была закры­той, а посвя­ща­лась она улуч­ше­нию физико-хими­че­ских про­цес­сов с целью уве­ли­че­ния теп­ло­съема и, соот­вет­ственно, улуч­ше­ния нара­ботки ору­жейного плу­то­ния.

Мне везло на хороших людей. В то время заве­ду­ю­щим кафе­д­рой МЭИ был Монахов, потом — видный ученый Рас­со­хин Николай Геор­ги­е­вич, заме­сти­тель пред­се­да­теля ВАКа. Ну, а кури­ро­вала меня про­фес­сор Тереза Хри­сто­фо­ровна Мар­гу­лова. Это вообще уди­ви­тель­ный человек. Она могла про­ли­стать десять-два­дцать страниц твоей работы и сразу объ­яс­нить, что тут не так, а затем сфор­му­ли­ро­вать твои мысли кратко и четко. Очень талан­тли­вый ученый. Не слу­чайно она дважды ста­но­ви­лась лау­ре­а­том Госу­дар­ствен­ной премии, а по ее учеб­нику атомных станций до сих пор учатся сту­денты.

Служба глав­ного инже­нера — это тех­ни­че­ский мозг любого пред­при­ятия. От нее зависит надеж­ность работы и будущее раз­ви­тие, поэтому служба глав­ного инже­нера на всех пред­при­ятиях явля­ется важ­нейшей струк­ту­рой, под­дер­жи­ва­ю­щей рабо­то­с­по­соб­ное состо­я­ния всего обо­ру­до­ва­ния. Безо­пас­ность — это тоже пре­ро­га­тива глав­ного инже­нера. На ядерных объек­тах, как вы пони­ма­ете, этот аспект очень важен, потому что ошибки у нас недо­пу­стимы. Если что-то про­ис­хо­дит на обычной теп­ло­вой станции (напри­мер, оста­но­вился котел, вышла из строя турбина, тру­бо­про­вод разо­рвался) — это локаль­ные аварии. А у нас любая локаль­ная авария может обер­нуться глобаль­ной.

Поэтому про­блема энер­го­бе­зо­пас­но­сти в Мин­сред­маше всегда рас­сма­т­ри­ва­лась как при­о­ри­тет­ная.

Раз в год главных инже­не­ров соби­рали на одном из пред­при­ятий отрасли, где мы зна­ко­ми­лись с мест­ными нара­бот­ками и обме­ни­вались опытом.

Тогда суще­ство­вала почти четы­ре­х­у­ров­не­вая система кон­троля техники безо­пас­но­сти. В первую очередь, по линии адми­ни­стра­ции: отдел техники безо­пас­но­сти, инженер по технике безо­пас­но­сти. Дальше — обще­ствен­ный кон­троль. В проф­со­юзе была комис­сия по технике безо­пас­но­сти, имеющая право про­верки. Кроме того, для кон­троля из среды рабочих выби­рались обще­ствен­ные секретари. А еще в ЦК проф­со­юза суще­ство­вало спе­ци­аль­ное упра­в­ле­ние по технике безо­пас­но­сти, и там были тех­ни­че­ские инспек­тора, которые имели право доступа на все пред­при­ятия. Они рас­сле­до­вали тяжелые несчаст­ные случаи.

Я хорошо это знаю, потому что сам был вне­штат­ным тех­ни­че­ским инспек­то­ром ЦК проф­со­юза. Еже­годно в ЦК проф­со­юза нам читали лекции по технике безо­пас­но­сти. Это очень помогло мне систе­ма­ти­зи­ро­вать знания и опыт не только в своей сфере дея­тель­но­сти, но и в других обла­стях.

Все дирек­тора раз в год отчи­ты­вались на так назы­ва­е­мой балан­со­вой комис­сии в Москве. Под­во­ди­лись итоги выпол­не­ния плана за истек­ший год, стави­лись задачи на сле­ду­ю­щий год. Туда нужно было при­ез­жать с главным бух­гал­те­ром, с началь­ни­ком пла­но­вого отдела. На комис­сии нас, дирек­то­ров,начи­нали шер­стить по всем статьям.

Когда Евгений Ильич Микерин стал началь­ни­ком главка, он завел прак­тику совета дирек­то­ров: раз в год собирал нас на том или ином пред­при­ятии. Здесь тоже заслу­ши­вались отчеты и осу­ще­ст­в­лялся обмен опытом.

В нашем главке среди пред­при­ятий, которые выпус­кали ору­жейный плу­то­ний (Томск, Челя­бинск, Крас­но­ярск), было сорев­но­ва­ние за пере­хо­дя­щее красное знамя. Итоги этого сорев­но­ва­ния под­во­ди­лись еже­годно, и пред­стави­тели мини­стер­ства вручали пере­хо­дя­щее знамя пред­при­ятию-побе­ди­телю.

Вот такая про­ду­ман­ная и серьезная была система. Ее нелегко будет вернуть. Все уже пони­мают, что вместе с водой вып­лес­нули ребенка.

Слышал, что на других ком­би­на­тах слу­чались обо­стре­ния отно­ше­ний между главным инже­не­ром и дирек­то­ром. Но у нас, слава Богу, сохра­ня­лись парт­нер­ские отно­ше­ния между этими двумя служ­бами. Я ведь всю историю ком­би­ната прошел, что назы­ва­ется, от сохи; и когда уже стал, как сейчас принято гово­рить, топ-мене­дже­ром, то пре­красно понимал: нужно строить работу так, чтобы была единая команда. Иначе не будет про­дви­же­ния вперед.

Были тяжелые времена, когда вдруг все рухнуло, и нам сказали, что ору­жейный плу­то­ний больше не нужен. До этого никто не помыш­лял о кон­вер­сии, хотя надо было заранее о ней думать. В итоге ока­за­лось так, что мы составили планы, а финан­си­ро­ва­ния нет.

Чтобы решить эту про­блему, мы при­гла­шали на ком­би­нат пре­зи­дента Бориса Нико­ла­е­вича Ельцина, и он при­ез­жал к нам. Резуль­та­том этого визита стал указ по под­дер­жке струк­тур­ной пере­стройки атомной про­мыш­лен­но­сти в городе Крас­но­ярке-26 на Горно-хими­че­ском ком­би­нате. Ну, как всегда, первые полгода об указе еще помнили, а потом вообще про него забыли, и снова нет денег! Чинов­ники от указа отма­хи­вались: не мы-де его при­ни­мали. Полная нераз­бе­риха. Время было такое — «лихие» 90-е годы.

Речь шла о выжи­ва­нии, и нам при­хо­ди­лось про­из­во­дить то, что поку­пают.

Когда мы стол­к­ну­лись с реали­ями рынка, я собрал зна­ко­мых мне ученых из Крас­но­яр­ска, из ново­си­бир­ского отде­ле­ния Ака­демии наук, рек­то­ров уни­вер­си­тетов и инсти­ту­тов. Я сказал им: «У нас слож­но­сти, про­из­вод­ство закры­ва­ется. Давайте вместе вне­дрять име­ю­щи­еся у вас раз­ра­ботки». Мы ото­брали четыре проекта и три из них успешно вне­дрили.

За эти новые напра­в­ле­ния взялся мой хороший учитель, бывший заме­сти­тель глав­ного инже­нера по реак­тор­ному про­из­вод­ству Павел Васи­лье­вич Морозов.

Одно из напра­в­ле­ний — сварка методом взрыва для алю­ми­ни­е­вых заводов. Мы быстро ухва­тили эту тех­ноло­гию, поскольку у нас было много гор­ня­ков, имелись склады для взрыв­чатки. Эта тех­ноло­гия поз­во­ляла про­из­во­дить сварку за доли секунды там, где обычным методом сварщик работал бы поло­вину смены. В итоге мы захва­тили этот рынок на четырех заводах, и нам удалось выру­чать живые деньги.

Вопрос кон­вер­сии был самым сложным. У нас кон­вер­сия пре­ду­сма­т­ри­вала стро­и­тель­ство заводов по реге­не­ра­ции топлива, — то есть отра­бо­тав­шее ядерное топливо с атомных станций, в том числе с укра­ин­ских АЭС, должно было пере­ра­ба­ты­ваться и воз­вра­щаться к циклу.

Мы начали строить завод РТ-2. А в 1989 году (я уже был дирек­то­ром) вдруг полу­чаем теле­грамму мини­стра Льва Дмит­ри­е­вича Рябева: пре­кра­тить стро­и­тель­ство, денег нет, финан­си­ро­ва­ния не будет. А я еще и стро­и­те­лям должен. На стройке рабо­тают три тысячи человек, и все просят деньги. И завод, в который уже было вложено около 350 мил­ли­о­нов дол­ла­ров, завод встал! К этому времени здания, вспо­мо­га­тель­ные соо­ру­же­ния, основ­ные корпуса были постро­ены при­мерно на три чет­верти.

Ну, а тут начался процесс демо­кра­тии, все начали вос­ста­вать на все: на меди­цину, на сель­ское хозяйство, на атомную энер­гетику. И в Крас­но­яр­ске было много шума, что якобы Горно-хими­че­ский ком­би­нат загадил весь Енисей. Под­пи­сы­вались зая­в­ле­ния обще­ствен­но­сти, к этому под­клю­чили зна­ме­ни­тых людей, — напри­мер, извест­ного писа­теля Виктора Пет­ро­вича Астафьева, который высту­пил против нас в газете «Изве­стия».

Неда­леко от нашего ком­би­ната есть зна­ме­ни­тое казачье село Ата­ма­ново, где предок Михал­кова, его дед Василий Ива­но­вич Суриков, некогда был ата­ма­ном. Пресса начала кричать о том, что из-за нашего ком­би­ната там дети в пио­нер­ла­гере не отды­хают. И меня тут же вызы­вают в гос­ко­ми­тет по при­ро­до­поль­зо­ва­нию, которым в то время руко­во­дил Вла­димир Ива­но­вич Данилов-Дани­льян.

Ну, я-то бывал в Ата­ма­ново и знал, что дети там нор­мально живут. Иду в Мин­при­роды, и по дороге, как обычно, купил газеты. Смотрю — а в «Изве­стиях» заметка на первой стра­нице: «Как хорошо отды­хают дети в пио­нер­ла­гере «Таежный». Про­читал, попро­сил в киоске еще десять газет. Прихожу в Мин­при­роды — меня встре­чают хмурые лица. А я им про­тя­ги­ваю «Изве­стия»: «Почитайте! Надеюсь, вы не думаете, что это я под­го­то­вил статью?». — «Не может быть! А как же Виктор Пет­ро­вич Астафьев?..» — «Его просто кто-то обманул».

Зна­ме­ни­тому писа­телю под­су­нули ложную инфор­ма­цию. Я ему неод­но­кратно об этом говорил — ведь я был знаком с этим заме­ча­тель­ным чело­ве­ком. Не раз к нему обра­щался: «Виктор Пет­ро­вич, при­ез­жайте, посмо­трите своими глазами, ведь обма­ны­вают вас!». — «Ладно-ладно, приеду». Так тяну­лось при­мерно полгода, и вновь поя­ви­лась его статья в газете «Крас­но­яр­ский рабочий». После этого я не выдер­жал: «Всё, Виктор Пет­ро­вич, завтра я за вами при­сы­лаю машину». Целый день я водил Астафьева по ком­би­нату, а потом он сказал: «Валерий Алек­сан­дро­вич, извини! Я думал, что здесь бардак, как во всей стране, а у вас порядок». И больше он ни слова не написал против нас.

Но завод РТ-2 не удалось отсто­ять от «демо­кра­ти­че­ских» нападок. С болью я смотрел, как раз­ру­ша­ются недо­стро­ен­ные корпуса. Думал и думал, как их можно исполь­зо­вать.

Между тем воз­ни­кла про­блема: отра­бо­тав­шее ядерное топливо с реак­то­ров РБМК девать было некуда. По этому поводу поя­в­ля­лись разные идеи. Мы с Ленин­град­ской АЭС начали про­ек­ти­ро­вать желе­зо­бетон­ные кон­тейнеры, хотели эти кон­тейнеры раз­ме­щать у нас. Но кон­тейнер полу­чался довольно дорогой: сто­и­мо­стью около мил­ли­она дол­ла­ров.

А я как раз побывал за гра­ни­цей — нам раз­ре­шили посетить завод по пере­ра­ботке отра­бо­тав­шего топлива. В мире всего четыре таких завода: два во Франции, два в Англии. Они пере­ра­ба­ты­вают топливо со всех стран Европы, имеют большую прибыль. Мы с главным инже­не­ром проекта РТ-2 Борисом Нико­ла­е­ви­чем Гуса­ко­вым из НИКИЭТа посетили оба завода в Англии. Ока­за­лось, что наши заводы, рас­считан­ные на 1500 тонн, зани­мают тер­ри­то­рию в пять раз большую, чем английские, рас­считан­ные на 1600 тонн. И я понял, что если мы достроим наши заводы, они не будут кон­ку­рен­то­с­по­собны.

Я говорю Гуса­кову: «Борис, ты посмо­три, какой ком­пак­т­ный завод, разве мы сможем кон­ку­ри­ро­вать?». Он отве­чает: «У нас нормы такие».

Вер­нув­шись домой, я поручил про­ек­тан­там нашего филиала НИКИЭТа про­ра­бо­тать этот вопрос. Сначала они вос­при­няли всё в штыки, но потом все же нари­со­вали эскизный проект.

А тут меня пере­вели в Москву, и я под­ки­нул эту идею Адамову. Он сказал, чтобы я готовил кол­ле­гию. На первой кол­ле­гии вопрос не решился, потому что 7 человек было «за» и 7 — «против», а сам Адамов воз­дер­жался. Но я про­дол­жал про­дви­гать эту идею, и в итоге наш проект ока­зался самым выгод­ным. На месте недо­стро­ен­ного РТ-2 постро­или сухое хра­ни­лище — един­ствен­ное в мире, которое удо­вле­тво­ряет всем тре­бо­ва­ниям.

Уже работая в Москве, я привлек фран­цуз­скую ком­па­нию CGM, чтобы они дали тех­ни­че­ское заклю­че­ние на этот проект. И они это сделали, а мы учли их заме­ча­ния.

В 2012 году сухое хра­ни­лище было запу­щено. И я рад, что при­ло­жил к этому руку, что не дал раз­ру­шиться стройке, в которую вложили 350 млн. дол­ла­ров.

А ведь на кол­ле­гии рас­сма­т­ри­вались разные пред­ло­же­ния. Одни пред­ла­гали сделать кон­тейнеры, но это выли­ва­лось в 650 мил­ли­о­нов дол­ла­ров, плюс хра­ни­лище. Вторые пред­ла­гали опус­кать топливо в сква­жины, третьи пла­ни­ро­вали хранить все в кон­тейне­рах. Росэнер­го­а­том сначала не очень поверил в мою идею. Тогда я, будучи заме­сти­те­лем мини­стра, привез спе­ци­али­стов на место, все им показал и рас­ска­зал.

И теперь я горжусь, что другого такого хра­ни­лища в мире нет.

В 1989 году мы начали решать про­блему соз­да­ния уран-плу­то­ни­е­вого топлива для загрузки реак­тора БН800. Это было пору­чено трем ком­би­на­там: Челя­бин­ску, Томску и Крас­но­яр­ску. У нас полу­чился самый дешевый проект, потому что основ­ную пере­ра­ботку можно было раз­ме­стить под землей. Правда, когда меня пере­вели в Москву, дело засто­по­ри­лось. Но, слава Богу, нынче должны запу­стить это про­из­вод­ство. Полу­чены опытные образцы, то есть таблетки со сме­шан­ным топ­ли­вом. И, в прин­ципе, про­из­вод­ство и сбор реак­то­ров на быстрых нейтро­нах с исполь­зо­ва­нием (в том числе) плу­то­ния будет раз­ви­ваться и дальше.

Сегодня на ГХК стро­ится опытный центр по пере­ра­ботке отра­бо­тав­шего топлива, чтобы лет через 10-15 постро­ить нор­маль­ный завод. Есть смысл пере­ра­ба­ты­вать топливо. Его нако­пи­лось уже при­лич­ное коли­че­ство, и хра­ни­лище может быть запол­нено в бли­жайшее время.

Я горжусь своим родным ком­би­на­том. На бли­жайшие полвека ему обес­пе­чена хорошая пер­спек­тива.