Латыпов Хамит Амерзянович

Просто слесарь

Родился я в мно­го­дет­ной семье в Баш­ки­рии, и волею судьбы малой родиной стала Казарма. Так непо­эти­че­ски назы­ва­лась деревня, в которой жили Латы­повы. Нача­лась война. Все отда­ва­лось для фронта и победы. Вспо­ми­ная о том тяжелом времени, жалею только об одном — не дове­лось полу­чить нор­маль­ное обра­зо­ва­ние. Учиться мне очень нрави­лось, закон­чил четыре класса с отли­чием. И все, отец сказал: рас­пи­сы­ваться умеешь — доста­точно, пора рабо­тать. Война была, все мы — дети — рабо­тали. Вначале помо­гали в поле, потом учились пахать и сеять, сад и огород кол­хозный поли­вали. Если б не война, может, иначе бы жизнь сло­жи­лась, но что теперь об этом горе­вать. Зато любого труда наше поко­ле­ние нау­чи­лось не бояться. А как только испол­ни­лось 18 лет, я с това­ри­щами подался искать работу в Уфу, наде­ялся устро­иться на какой-нибудь завод уче­ни­ком. Но ничего не полу­чи­лось. И тут увидели объ­я­в­ле­ние, что наби­рают в реме­слен­ное училище жела­ю­щих на спе­ци­аль­ность «слесарь метал­ло­ре­жу­щих станков». Вот и выу­чился.

В 1951 году при­е­хали пред­стави­тели СХК. Ни тебе агита­ций, ни уго­во­ров, запол­нили анкеты и все — в отпуск, а с 1-го числа явиться туда-то. Куда, зачем ехать? Просил, чтоб не отпра­в­ляли никуда. Помимо того, что неиз­вест­ность пугала, так в Уфе и девушка любимая оста­ва­лась, с которой мечтали поже­ниться. Мало того, что не говорят, куда ехать, так еще и билеты взяли до «Тайги»! Что хоро­шего может быть в тайге?

Встретила нас осень, грязища, огромные толпы заклю­чен­ных, от которых ничего хоро­шего ждать не при­хо­ди­лось. Ладно, прораб, за которым закре­пили парней, человек бывалый. Он сразу увидел, что одежда, выдан­ная мне, напо­ми­нает форму надзи­ра­те­лей, сказал, чтоб не вздумал больше наде­вать. А то неиз­вестно, где бы с жизнью попро­щался. Да и велел дер­жаться только груп­пами.

Несколько месяцев мы обслу­жи­вали котель­ную, которая ота­пли­вала улицы Горь­кого и Берии. А потом отправили в дли­тель­ную коман­ди­ровку в Кирово-Чепецк на гек­са­ф­то­рид­ное про­из­вод­ство. СХК пол­но­мас­штабно ковал для себя молодые кадры. И в 1953 году молодые рабочие были зачи­с­лены на суб­ли­мат­ный завод, кото­рого, соб­ственно, еще и в помине не было. И за два года с нуля было постро­ено целое про­из­вод­ство. Вот такие темпы. Воз­во­дили его уже военные стро­и­тели после объ­я­в­лен­ной амни­стии. Ну а мы все зани­мались своей работой: делали обвязки аппа­ра­тов, тянули ком­му­ни­ка­ции. Сварка, ремонт — работы хватало. И вот в 1954 году состо­ялся пуск завода, как раз в мою смену. Такое не забы­ва­ется! Да у меня еще и сын родился в этот день — вот какой подарок мне сделала моя Рафига! Запу­стили уста­новку, все рабо­тает, но пони­маем: что-то не то про­ис­хо­дит. Аппарат не захо­ла­жи­ва­ется, не идет кон­ден­са­ция. Все забе­гали, конечно. Алек­сандр Ива­но­вич Карелин был тогда главным тех­ноло­гом цеха, созво­нился с Леон­ти­чу­ком, тот приехал, и мне, дежур­ному слесарю, было велено про­ве­рить все аппа­раты. Может, где заглушка какая оста­лась? Бункера большие, взял лесенку и давай про­ве­рять входы-выходы. Все про­ве­рил. И что выду­ма­ете? Ока­за­лась, у послед­него аппа­рата как раз и стоит заглушка. И все вздох­нули с облег­че­нием: первый продукт был получен.

Конечно, страшно было, что уж там скры­вать. Пре­красно знали, с чем имеем дело, не меха­ни­че­ский завод, про­из­вод­ство очень опасное, кругом кислота. Без техники безо­пас­но­сти никуда. Верхонки, проти­во­газы, шлемы. Везде есть свои тон­ко­сти. Напри­мер, берешь баллон с плави­ко­вой кисло­той, а откры­вать его можно только с другой от себя стороны, чтобы, не дай бог, не брыз­нула в лицо или на руки. Разные случаи были. Когда ста­жи­ро­вались в Кирово-Чепецке, у меня друг там аппа­рат­чи­ком работал, так чудом живой остался. Когда гек­са­ф­то­рид «выры­ва­ется», все вокруг обво­ла­ки­вает порош­ком, как молоком. Вышибло ночью про­кладку, кто-то не досмо­трел, а он остался на верхней пло­щадке. И все — деваться некуда! Проти­во­газ забьется порош­ком за несколько секунд. Хорошо, что он разбил окно и филь­тру­ю­щую коробку проти­во­газа на улицу высунул, это его и спасло. Мастер наша Колес­ни­ченко плакала потом: «Егоров, милень­кий, — живой!» Так что работа у нас еще та была, не просто гайки крутили.

Всю жизнь я про­ра­бо­тал сле­са­рем, повысив разряд до мак­си­мума. Поры­вался было полу­чить высшее обра­зо­ва­ние, но пробел в обу­че­нии ска­зы­вался, трудно было осва­и­вать грам­ма­тику и лексику рус­ского языка. И решил, что лучше быть хорошим рабочим, чем плохим руко­во­ди­те­лем. А свою энергию потрачу на другие вещи.

Много лет с удо­воль­ствием пел в хоре, да и сейчас домаш­ние засто­лья не обхо­дятся без песен. А потом обще­ствен­ная работа взяла верх. Сколько себя помню, всегда был обще­ствен­ни­ком. Без этого просто нельзя. Я и сейчас молодым людям, которые только начи­нают рабо­тать, хотел бы поже­лать: будьте актив­ными. Помимо того, что отра­бо­тал поло­жен­ные часы, нужно зани­маться и другими делами, чтобы жить было инте­ресно. Вы бы видели, как я на собра­ниях высту­пал, отста­и­вая свою точку зрения! Никогда не боялся выска­зать свое мнение, ни перед каким началь­ством. Есте­ственно, без хамства, но очень прин­ци­пи­ально. Именно поэтому, наверно, в цехкоме мне дове­рили разо­браться с взно­сами (очень плохо сдавали), а потом и участ­во­вать в рас­пре­де­ле­нии квартир. Всюду навел порядок, говорю без ложной скром­но­сти. Горжусь даже этим.

Как только дали первый отпуск, в далеком уже теперь 1952 году я поехал в Уфу, рас­пи­сался со своей любимой Рафигой (зна­че­ние имени — «воз­вы­шен­ная»), а через год привез ее сюда. Пылинки готов всю жизнь был с нее сдувать, не поз­во­лял сумок тяжелых таскать, заботился. Ни разу в жизни и мысли не пришло в голову, что могут быть другие женщины. К сожа­ле­нию, несколько лет назад она скон­ча­лась, не дожив несколько месяцев до 60-летия сов­мест­ной жизни.

Самое главное в жизни — это любовь! Если есть любовь, да еще и вза­им­ная — горы можно сво­ротить, и при этом не устать. У меня и на работе все полу­ча­лось именно поэтому. Вон в тру­до­вой книжке места сво­бод­ного нет, сплош­ные поощре­ния, премии, бла­го­дар­но­сти. И любви, конечно, желаю моло­дежи. Такой же вот, на все времена, чтоб, как мы, не рас­ста­ваться никогда, все время вместе, тогда и труд­но­сти нипочем. А моя Рафига — она и сейчас со мной. У меня везде ее фото­гра­фии стоят. Смотрю — любуюсь и раз­го­ва­ри­ваю с ней, и кажется, люблю еще сильнее, хотя сильнее уж вроде и некуда.