Задание особой секретности
Первая моя поездка в 6-ой главк состоялась уже через месяц работы. Я приехал в Хозяйство Володина (так тогда называли строящийся секретный объект) 3 сентября 1953 года и был принят на должность старшего мастера. Какого цеха? А их тогда еще не было. Первые корпуса только строились, но государственное задание завод уже получил. Чтобы выполнить его в срок, необходимо было создать производство.
Поскольку у меня было инженерное образование и свежие знания после института, через месяц, в октябре, меня назначили начальником инструментального бюро и командировали в Москву. Все очень секретно было, мне даже адрес записать не позволили, первый директор Константин Арсеньевич Володин велел его заучить на память. Цели поездки тоже не объяснили. Министерство располагалось недалеко от Казанского вокзала, на который прибывают поезда с Урала и из Сибири.
Нашел нужное здание. Семиэтажное, наше 6-е управление на шестом этаже. Позвонил секретарю Марье Сергеевне, она заказала пропуск, объяснила, как найти проходную. Зашел в помещение, народу — тьма. Все ждут, офицер в окошко фамилии выкрикивает. Только успел я войти, слышу — меня называют. По паспорту получил разовый пропуск (потом мне сделали постоянный, потому что продлилась моя первая командировка целый месяц).
Нашел нужный кабинет. Там сидели трое молодых специалистов, фактически мои ровесники. Один из них оказался начальником отдела А. А. Жинжиковым, он и курировал ПСЗ. Вот только от него я и узнал, что наш завод будет выпускать ядерные боеприпасы.
Большинство из тех, кто приехал на стройку, понятия не имели, что возводят. Секретный объект — и все. Лишь самые просвещенные знали, что работают на оборонку. «Не проявлять любопытство» — так было написано в инструкции. Ни в письмах, ни по телефону, ни в разговорах ближайшие населенные пункты и иные географические наименования не называть. Юрюзань была Ю-рекой. Узловая железнодорожная станция Вязовая — просто вокзалом. Откуда? — Из Златоуста. (Пойди разбери, что настоящий Златоуст от нас за сотню километров, а наш — номерной). Где работаешь? — На заводе. — Кем? — Технологом.
Только позже, в 1954-м, когда на объект приехал Б. Л. Ванников, я единственный раз был свидетелем его откровенного обращения к группе сотрудников завода: «Партия и Правительство поручили вам выполнение особой задачи. Вы будете делать атомные и водородные бомбы». Все так и ахнули. А замдиректора по режиму А. Д. Рязанцев сразу велел всем рты закрыть на замок и пригрозил 25-летним заключением или даже расстрелом за разглашение тайны.
Как выяснилось, я и был послан в Москву для оформления заявок и договоров на изготовление технологической оснастки для «Татьяны» (РДС-4). Мне поставили стол в той же комнате, и целый месяц я формировал пакет заказов. Выдали подотчетные бланки, перечеркнутые по диагонали красной полосой: государственный заказ, первоочередное исполнение. В выполнении оснастки были завязаны 29 заводов страны, расположенные по всей ее территории. Москва, Ленинград, Куйбышев, Харьков, Свердловск, Челябинск…Чертежи шли из Центра-300 (Арзамас-16), часто таких деталей на заводах никогда не делали. Киевскому заводу, к примеру, предстояло выточить полутораметровые план-шайбы, до этого они и метровых-то не выпускали. Но дело государственной важности отлагательства и отговорок не приемлет.
Тут я научился быстро работать, потому что никаких сверхурочных не допускалось, с 9 утра и до 6 вечера, час перерыв. Из здания документы выносить тоже нельзя, чтобы дома поработать. Успевай! Товарищи сидели рядом, и каждый занимался своей работой, такой же напряженной и срочной. В мои дела не вмешивались, никто за меня ни одного заказа не оформил. Для заполнения были отпечатаны специальные типографские формуляры, даже помарки при их заполнении быть не должно. Надо исправить — зачеркни аккуратно и тут же поставь подпись и число. Но это в редких, исключительных случаях. Поэтому заполнялось все предельно аккуратно и внимательно. Головой отвечаешь!
У меня было чуть больше времени, чем у коллег, из-за того, что я не курил. Коллеги же мои ходили на перекуры, но не ежечасно — время было дорого. А еще был «паужин»: за час до окончания рабочего дня отправлялись в столовую подкрепиться. Для командированных очень удобно, потому что вечером не всегда ужинали. Хотелось все посмотреть, раз уж оказались в Москве.
В столовой вкусно кормили. Без излишеств: щи, котлеты, гарнир, компот — полный советский набор. Всегда были два салата на выбор: винегрет или салат из свежих помидоров и огурцов. Продавали и коньяк, некоторые употребляли его в обед для аппетита, ничего зазорного в этом не было, все знали меру. Брали бутылочку-другую с собой домой.
В выходные ходили в рестораны чисто мужской кампанией из четырех-пяти человек, — могли себе позволить, потому что хорошо зарабатывали. Были и в «Арагви», и в «Балчуге». Хорошо отдыхали, но никогда не обсуждали рабочие вопросы: это было табу. Режим соблюдали, понимали, что можем быть под контролем у определенных служб.
Жили в гостинице напротив Котельнической набережной. За месяц сдружились, стали на «ты», но панибратства не было. Вообще в Главке все обращались друг к другу уважительно, на «вы», ходили строго в костюмах с галстуками или в военной форме: все такие подтянутые, деловые и вежливые. Однако без чванства, всё попросту.
То же самое было и у нас на заводе. Инженерный корпус и руководители — в костюмах, мастера — в халатах, рабочие — в спецовках, которые регулярно отдавались в стирку. Грязнуль не было. Володин нерях не терпел, но за ним самим, в свою очередь, следить было некому, не было женского догляду (никакая жена такого рабочего ритма не выдержит). То у него завязка на ухе шапки-ушанки оторвется, то пуговица от знаменитого кожаного пальто отлетит. Он в день накручивал столько километров, что обувь на нем просто горела, а достать сапоги 49-го размера, согласитесь, непросто. Но и гимнастерка, и рубашки всегда были чистыми и по-мужски выглаженными. Его любили, ценили его великое трудолюбие и преданность заводу, который он построил с нуля в необжитой тайге на пустом месте и запустил в срок.
Молодежь уважительно относилась к старшим, не грубила, не огрызалась в ответ. Друг к другу в обиходе работники обращались, конечно, как им было привычно, но к мастеру, к начальнику — всегда по имени-отчеству. Между собой как хотят, но при всех приучили быть уважительными. Наверное, это было отличительной чертой атомщиков. Они считали себя людьми интеллигентными, все-таки были интеллектуальной элитой советского общества.
Были, конечно, у нас исключения. И на заводе, и в отрасли. Даже в той первой командировке. Один из троих, сидевших с нами в комнате, В. Ф. Закорюкин, точно своей фамилии соответствовал. Формалист, все выслужиться хотел. Я однажды чертежи в стол убрал и пошел обедать. Так он на меня настучал начальнику первого отдела. Правда, тот оказался мужик умный, выслушал меня, а я доказал, что чертежи не секретные, и сдавать их в сейф не было необходимости. Мы с Закорюкиным не дружили, хотя на работе этого не демонстрировали. Когда надо было, решали вопросы сообща. Но не доверяли, зная, что он доносчик.
Другой товарищ сидел на наградах. Вот тогда, краем уха прислушиваясь, я узнал, что после успешного освоения нового изделия раздавались награды. И не по чинам. По участию в разработке, в сборке, в испытаниях. Для меня было удивительно, что награда от награды по времени должны быть отделены определенным количеством лет. Иногда простой работяга — хороший токарь, например, — даже не понимал, за что его награждают: он просто точил качественные детали и не знал, что они идут на сборку определенного специзделия. Просто все ориентированы были качественно выполнять порученную работу. И не проявлять любопытства — государственная тайна!
Работали напряженно все. Время было такое — гонка вооружений. Надо было как можно быстрее выпустить изделие. Престижным считалось выполнить план. У нас на цеховом здании долго лозунг висел: «Выполнение плана — долг, перевыполнение — честь!»
Однажды нам 10 ноября, сразу после ноябрьских праздников, самолетом прислали чертежи. Сырые, недоработанные. А 30 декабря — срок выпуска продукции. Все были в шоке. Поговаривали, что такой нереальный срок был установлен К. А. Володину специально для проверки, как испытание — справится ли. Расчет был на то, чтоб не справился. Все знали, что тогдашний начальник 6-го управления В. И. Алферов не очень любил нашего Константина Арсеньевича еще с того времени, когда они вместе трудились в Арзамасе-16.
Коллектив был в основном молодой. Директор апеллировал к комсомольской чести. Никто не спросил, что за выполнение будет, какие награды, какие почести. Распределили работу и встали к станкам. Днем и ночью работали, по 18 часов, забыли про выходные и праздники. И 28-го заказ был выполнен. Когда директор увидел на стенде готовое покрашенное изделие, его даже слеза прошибла.
Не боялись тогда доверять молодым. Взять меня: в двадцать три года послали на такое ответственное дело в Главк, доверили взаимодействие с заводами по всей стране. Через месяц, по возвращении, мне пришлось вновь собираться в путь. Я объехал все 29 предприятий, на которые были отправлены заявки. Подходил к проходной, сообщал номер заказа, и тут же меня проводили к директору или главному инженеру. Это были люди старше меня, но они относились ко мне со всей серьезностью, ведь бумаги шли с красной полосой, значит — государственной важности. На производствах таких заказов боялись.
В Витебске на разрушенном войной заводике главный технолог, на 20 лет меня старше, умолял расширить угловые допуски на приспособлении для фрезеровки шести- и пятигранников; их оборудование не позволяло выточить детали такого класса точности. Нельзя. Как уж они там его доводили, не знаю, может, вручную даже; но сделали.
Только однажды мы допустили просчет. В чертежах была допущена ошибка: зеркальное изображение в кондукторе для сверления отверстий, не подошла сборка. И тогда Володин заставил меня лично перепроверить все детали на координатном станке VL-5. Пришлось освоить работу станочника, но это мне потом пригодилось. К счастью, только один кондуктор оказался бракованным, остальные все в порядке. Можно было отдавать в цеха для работы. Но месяц потратили на перепроверку.
Карьера делалась быстро. На возраст внимания не обращали. Молодежь посылали на ответственные участки. Верили в нее. Мы выросли на идеологии коммунистической партии, мы были преданы Родине, готовы к подвигам и горели желанием вершить великие дела.
С 1963 года в течение 10 лет я возглавлял заводскую партийную организацию. В то время слово парткома было весомо, оно многое значило. Был у нас тогда начальником ОТК завода Ю. Т. Косяков — очень грубый и самоуверенный, высокомерный товарищ. Контролеров, в основном женщин, он до слез не единожды своим хамством доводил. Людей не признавал за людей. Два раза вызывал я его на разговор, толку нет: «А что вы мне сделаете, меня министр назначил!». Вопрос был вынесен на партком, решение принято следующее: считать несовместимым такое поведение с занимаемой должностью. Косяков грозил министерской комиссией по разбору вопроса, кричал, что по головушке нас за самоуправство не погладят. Но через два дня позвонил замминистра Минсредмаша Л. Г. Мезенцев и спросил директора А. Г. Потапова: «Вы директор или нет? Партком принял решение, а администрацией до сих пор никаких действий не предпринято!» Тут же был написан приказ, неприкасаемый был снят и уехал из города.
Министерство прислушивалось к решениям на местах. Партийная дисциплина способствовала укреплению порядка, формировала ответственность и добросовестность.
От руководителей требовалось все знать и грамотно организовать трудовой процесс и отдых своих работников. Как только заработали первые цеха, Володин ввел ежедневные оперативки в цехах. За 30 минут до начала смены мастера, начальники участков, бригадиры обсуждали, что предстоит сделать. Директор знал ситуацию лучше всех, он каждый день объезжал и обходил все до единого объекты. Раз в десять дней проводил производственные совещания после работы, считая, что от рабочего процесса никого отвлекать нельзя.
Однажды мы с другом пришли к нему в кабинет просить квартиры в новом сдаваемом доме. Так он нас шкурниками обозвал и отругал за то, что оторвались от производства, хотя пришли мы в свой перерыв. Но Константин Арсеньевич был очень справедливым и порядочным человеком, он понимал, что молодым семьям нужно жилье, и уже на следующий день нам выписали ордера.
У него не было приемных часов, работники к нему напрямую обращались в цехах, на улице или приходили в кабинет часов в одиннадцать вечера, зная, что он еще работает. Он требовал, чтобы начальники были доступными для подчиненных. Ежемесячно в цехах обязательно проводились четыре собрания: общее, партийное, комсомольское, профсоюзное. Еженедельно — пятиминутная политинформация. Всю доступную информацию до людей доводили, решали возникающие вопросы, выслушивали работников.
Заботились. Путевки выделяли в наши министерские здравницы — в Судак, Геленджик, Адлер. Потом построили собственную «Рябинку» в Евпатории, стали на все лето вывозить к Черному морю детей.
Помогали организовать досуг, особенно спортивный. В каждом дворе молодежь вешала вечерами волейбольные сетки и резалась до седьмого пота после работы. На полянах ставили ворота из жердей и гоняли футбол. Около цеховых зданий везде были спортивные площадки, даже в городки умудрялись сыграть в обеденные перерывы.
Нам хорошо платили. Нас звали в округе шоколадниками, потому что всё было в магазинах, а мы гордились своей принадлежностью к Минсредмашу и тем, что живем «за колючкой».
Люди со всей округи стремились поселиться в ЗАТО. Это было престижно. Мы отбирали лучших. Но не всегда могли подобрать нужные кадры. Когда я работал заместителем директора по кадрам, на меня пожаловался начальник 2-го Главка Юрий Сергеевич Семендяев из-за задержки с назначением на заводе замдиректора по капстроительству. Мы никак не могли подобрать нужной кандидатуры. Тогда формировали альбомы резерва. У нас на ПСЗ был альбом резервистов заводского уровня, в Минсредмаше — свой. Поехал я к нему, подняли альбом министерский, и Юрий Сергеевич предложил свою кандидатуру — Мамаева Михаила Константиновича с объекта Н. В. Фирсова (Ангарское управление строительства). Созвонились по ВЧ, попросили у Николая Владимировича охарактеризовать данного специалиста. Жалко тому было, но отпустил к нам Мамаева, да так получилось, что не его одного, а вместе с супругой Кларой Николаевной, журналистом по образованию, которая у нас на ПСЗ организовала выпуск заводской газеты. Мамаевы успешно проработали до пенсии, а сейчас на ФГУП «ПСЗ» трудятся их дети. Вот так с легкой руки Ю. С. Семендяева у нас родилась трудовая династия.