Традиция заботы о людях
Я родился в Челябинске-65, это было открытое название, а закрытым был Челябинск-40. Ныне это город Озерск Челябинской области.
В семнадцать с небольшим лет я пришел на химический комбинат «Маяк». Сначала работал слесарем, притом неплохим слесарем — до 6-го разряда дошел. Потом был инструментальщиком, слесарем-ремонтником. Одновременно закончил вечернее отделение МИФИ, стал инженером-конструктором на одном из подразделений «Маяка»; после работал в комсомоле.
МИФИ я заканчивал прямо в Озерске. В закрытых городах были созданы его филиалы, и у нас в Озерске был филиал №1 МИФИ, вечернее отделение. Диплом и ромбик мы получали с аббревиатурой московского института. Для преподавания практических дисциплин привлекались специалисты наших предприятий: начальники отделов, инженеры-конструкторы, инженеры-физики, которые давали привязку непосредственно к «Маяку», то есть к тому направлению деятельности, которой по окончанию института мы могли бы заняться.
Потом, со временем, появилось даже дневное отделение, а также техникум — для повышения уровня знаний рабочих «Маяка». Это была программа не какого-то отдельного города или предприятия, а комплексная программа Минсредмаша для совершенствования трудовых кадров, для подготовки своих инженеров и руководителей.
Не могу сказать обо всех городах, но в Уральске, Снежинске, Озерске, Сарове были вечерние отделения МИФИ.
Я пришел на завод учеником слесаря. За мной закрепили квалифицированного, с высоким разрядом наставника. Он помогал мне познавать азы слесарного труда, делился своим опытом: как напильник или молоток держать, как сверло заточить, как делать рисунки детали, как поставить ее размеры. У всех учеников на заводе были закрепленные за ними опытные слесари, токари, фрезеровщики. Ученик проходил эту программу за полгода и, когда сдавал на разряд, становился слесарем третьего разряда. А дальше все зависело от него самого.
Я был такой общественно-активный товарищ, поэтому, наверное, буквально через полгода меня избрали и в цеховой комитет комсомола, и в штаб «комсомольского прожектора». И так, по большому счету, я где-то лет семь-восемь был в активе. Потом меня выбрали в комитет комсомола комбината, в горком комсомола, а затем предложили стать заместителем секретаря комитета ВЛКСМ комбината. Это уже была освобожденная должность. Освобожденный аппарат насчитывал пять человек: секретарь комитета комсомола, два его зама, сектор учета и статистик.
Комсомол действительно работал в молодежной среде, именно для этого он и был создан. Сейчас есть разные мнения на этот счет. Но мне не стыдно за то, что было. Мало того, я считаю, что многим ребятам повезло: их комсомол воспитал и поднял.
Дело в том, что закрытые города долгое время были по преимуществу молодежными городами. Туда привозили людей молодого возраста (от 20 до 23 лет) после окончания институтов и техникумов. Приезжали и опытные, квалифицированные специалисты лет тридцати пяти-сорока. Ветеранов, пенсионеров, стариков там почти не было. Конечно, со временем они появились, когда молодежь сороковых-пятидесятых годов состарилась. А сначала, притом достаточно долгое время, город был молодой, и повсюду там была одна молодежь.
Естественно, что для молодежи было создано все необходимое: театры, кинотеатры, библиотеки, дома культуры, стадионы, парки, бассейны. Другое дело, что некоторая камерность и закрытость оставались и чувствовались. Например, в закрытый город не могли приехать актеры какого-то открытого театра. И если приезжал на гастроли театр оперы, то это был театр оперы другого закрытого города (они друг с другом менялись площадками, ездили на гастроли исключительно по таким же закрытым городам). Актеры из Северска приезжали к нам, а наш театр ехал в Железногорск, Пензу или Новоуральск, поэтому в известном смысле все варились в одном котле.
Тем не менее, уровень художественных коллективов, работавших в закрытых городах — как профессиональных, так и самодеятельных — был достаточно высок. Сказывалось само качество среды, в особенности по части художественной самодеятельности.
Когда я работал на «Маяке», у нас было более четырех тысяч членов ВЛКСМ (молодежь до 28 лет), и вот с этой молодежью мы работали. Сегодня эта система исчезла. Частично профсоюз какой-то работой еще занимается, и всё. И лишь сейчас начинают думать о том, как сегодняшнюю молодежь не просто протащить по ступенькам должностей, но и воспитать так, чтобы она гордилась своей работой на предприятии Росатома. Раньше эту задачу решал комсомол, а кто теперь должен заниматься — пока непонятно. Нет такой организации.
А в прошлом мы проводили и спортивные, и культурные мероприятия, и диспуты организовывали. Идеологическая работа была направлена на то, чтобы воспитать молодежь в русле, указанном партией. Ну, а что тут скрывать? Был Кодекс молодого строителя коммунизма, но там же не было глупостей! Учили-то правильным вещам, практически вечным.
Мы много работали с ребятами, проживающими в общежитиях. Были разные ленинские зачеты, всевозможные субботники, сбор металлолома. Объявлялись комсомольские стройки, где на общественных началах комсомольцы в выходные или вечером строили стадионы, разбивали парки.
Например, бассейн и библиотека в нашем городе были построены на комсомольских субботниках. На этих работах каждый комсомолец отрабатывал определенные часы. Там были штатные специалисты — прорабы, мастера, были и добровольцы. То есть, ребятам денег не платили, но они мусор вытаскивали, что-то разбирали: на общественных началах участвовали в строительстве бассейна.
На каждом предприятии, в каждом подразделении были люди, неравнодушные к судьбе своего работника, товарища, подчиненного. Они контактировали с ним не только во время работы, но и в часы отдыха. Все вместе участвовали в спортивных мероприятиях, выезжали на природу, сообща ходили в кино, в театры. Притягивая молодых людей к себе, они в конечном итоге отвлекали кого-то от пьянки, от дурной компании, просто от скуки и серости.
То есть на предприятии молодежью занимались серьезно. Задача ставилась так, чтобы молодой работник не просто пришел и сделал план, но чтобы он был способен грамотно организовывать и свое личное время; чтобы на него можно было положиться во всех аспектах. Учитывая специфику нашей отрасли, считаю, что это правильно.
С 1985 года я был на «Маяке» председателем Всесоюзного общества изобретателей и рационализаторов (ВОИР), которое осуществляло поддержку и развитие рационализаторства и изобретательства на предприятиях. Здесь я занимался комплексными творческими бригадами, конструкторскими бюро. Пять лет я проработал в ВОИРе. В 1990 году меня избрали замом, а в 1996-ом — председателем профкома.
Профсоюз — это была такая машина, которая позволяла защитить обиженного. Наказать заслужено, кстати, тоже могла. Профсоюз помогал в решении любых социальных вопросов: жилье, детский сад, культура, физкультура, школа, подготовка вожатых в пионерские лагеря, отправка детей в эти лагеря, отдых. В конце концов, в нашем же ведении были и вопросы профессионального роста работников: например, сдача на разряды и все остальное.
А если коротко: профсоюзный комитет был создан для того, чтобы помочь людям труда и детям людей труда. И так все 109 лет со дня появления первого профсоюза в России, то есть с 1905 года.
Кто раньше организовывал и содержал детские лагеря, детские санатории, детские и взрослые дома отдыха, пансионаты и прочее? Все это развивалось под крылом профсоюзов.
У нас было два прекрасных загородных лагеря на территории двух озер — «Звездочка» и «Орленок». Из-за того, что были такие дети, которые нуждались в лечении, в 1968 году «Маяк» организовал лагерь на юге. С 1968 по 1980 год у нас был лагерь в Сочи. В 1982 году организовали лагерь в Сухуми, который существовал вплоть до начала военных действий, то есть до 1989 года. В 1990 году мы опять переехали в Сочи.
Потом пришла тяжелая пора, было трудно с деньгами (это 1993 — 1997 годы, когда очень тяжело жило предприятие), и мы вынуждены были южный лагерь закрыть. Но я всю жизнь буду помнить то, что у нас были санатории «Мать и дитя», были дома отдыха, куда ехали люди. У нас был пионерский лагерь Олега Кошевого, еще был лагерь Минатома в Крыму, причем лагерь круглогодичный. И дети там учились, оздоравливались круглый год. Летом отдыхали, а в учебное время лечились и учились одновременно, то есть при лагере была школа. Это, между прочим, был лагерь Минсредмаша.
Мало того, создавались профилактории, строились дома отдыха или санатории недалеко от закрытых городов. Я знаю, что в Томске был санаторий «Синий утес», он располагался рядом с городом. У нас был дом отдыха «Дальняя дача», который находился в 20-ти километрах от «Маяка». И там всегда создавались прекрасные условия для отдыха, для проживания. Туда и с детьми, и просто так ездили. Потом этот дом отдыха перешел в разряд санатория и до сих пор существует, но уже не при предприятии или ЦК профсоюза, а как муниципальный, находящийся в ведении закрытого административно-территориального образования Озерск.
А если говорить о каких-то конфликтах, то конфликты могут быть. Как правило, они бывают тогда, когда руководители на предприятии неграмотные. И в этом плане как раз профсоюз — тот самый орган, который должен либо помочь человеку разрешить конфликт, либо предотвратить возможные конфликты.
Законом об атомной энергии запрещены забастовки на наших предприятиях. А в советское время можно было обратиться выше, то есть можно было куда-то писать, куда-то жаловаться для того, чтобы решился проблемный вопрос. Случалось и такое, что приходилось ехать и обращаться куда-то самим представителям профсоюза.
В 1997 году мы ездили на встречу к нашему министру — я и еще один освобожденный председатель профсоюзной организации реакторного завода. Поехали к нашему министру Михайлову Виктору Никитовичу с открытым письмом от председателей профсоюзных организаций, от профкома комбината, в котором рассказывали о том, в какой ситуации мы живем. Написали о том, что государственный оборонный заказ мы делали за счет предприятия. Что предприятие не получало своевременно денег, не могло купить необходимого количества спецодежды, бензина, не выплачивало авансы, были задержки по заработной плате. А на таком опасном производстве ситуация, когда люди не знают, будут ли у них завтра деньги, чтобы пойти купить продукты, лекарства в аптеке, или заплатить за ребенка в секцию или кружок, чревата катастрофой. Когда человек на работе думает о деньгах вместо того, чтобы сосредоточиться на производственных делах, — это очень опасно. Тем более, «Маяк» — это не конфетная фабрика…
Обо всем этом мы рассказали министру, донесли до него мнение рабочих о том, что нельзя до такого доводить предприятие и людей. И он, понимая это, оказал нам помощь: какие-то деньги пришли на «Маяк», и это была реальная деятельность профсоюза.
Я участвовал во встрече с Лифшицем и Немцовым, когда они принимали нашу делегацию в правительстве. А когда решался вопрос о соцстрахе, то я у Валентины Матвиенко был вместе с представителями других регионов и предприятий. Мы отстаивали сохранение соцстраха для нашей отрасли, когда на нем уже готовы были поставить крест. Тогда соцстрах сохранили, но ненадолго, на год. Мы отстаивали те льготы, которые должны были получать чернобыльцы, ликвидаторы аварий на «Маяке», ведь закон тогда был, но не выполнялся. И опять мы ради этого бились, писали, ездили, ходили, и тогда мы тоже всего этого добились.
Мне кажется, что профсоюз в тот тяжелый момент проявил себя с самой лучшей стороны.
Что еще?
Раньше на всех предприятиях, в частности на «Маяке», каждое структурное подразделение имело резерв руководителей различного уровня. Это подразумевало, что тот или иной человек должен был пройти какие-то этапы в своем росте для того, чтобы стать руководителем. Учитывалось (если говорить о комсомоле), в какой степени человек принимал участие в общественных мероприятиях. И если человек активный, если человек видный либо в подразделении, либо в цехе, либо на уровне завода, на него обращали внимание и вносили в кадровый резерв.
Представитель профкома в обязательном порядке включался в комиссии по назначению. Существовали такие комиссии на предприятиях, я в них работал. Был определенный перечень должностей, на которые назначались только через эту комиссию. Например, инженер СИУР (должность инженерная, но мера ответственности очень большая) — человек, который руководит работой реактора. Через комиссию проходили начальник смены, заместитель начальника смены. Для того, чтобы стать заместителем начальника смены, человек должен был проработать лет семь, и все это время человека готовили к должности заместителя начальника смены, если его брали из инженеров-электриков или инженеров-физиков. То есть, такой человек должен был поработать и инженером управления ректором, и на электрическом оборудовании, и еще он должен был знать механику, словом — понимать принцип работы реактора. А для этого институтских знаний мало, в этом смысле институтское знание — просто нулевое знание, то есть это база восприятия. Чтобы непосредственно руководить — это нужно все понимать. Потому что любая команда, которую дает руководитель смены, или заместитель начальника, или начальник смены, — в конце концов, это действие, которое может привести к какому-то негативному последствию. Возникают и такие ситуации, когда решение руководителя может предотвратить какую-то аварию (как, например, Чернобыль: фактически это рукотворная авария). Мера ответственности руководителей в нашем деле очень велика. Таковы и начальники цехов, заместители начальников цехов, руководители по линии главного инженера, главных специалистов…
В составе комиссии на «Маяке» были директор предприятия, технический директор, главный инженер, главный специалист, главный энергетик, главный технолог, главный физик, еще начальник или заместитель по персоналу (раньше это был заместитель по кадрам), и там в обязательном порядке присутствовал профсоюз. В такой комиссии я работал в течение семнадцати лет. За все это время всего два раза не назначили выдвинутого человека, то есть процент брака в подготовке кадров у нас был мизерный.
Про один из этих случаев могу рассказать. Комиссию заинтересовала позиция кандидата в начальники цеха в конфликте, который возник между начальником одного из его участков и группой работников (там были два или три человека). Кандидат, будучи заместителем начальника цеха, посчитал, что разбираться в этом конфликте — не его уровень, пусть начальник участка сам разбирается, и в результате конфликт разросся до такой степени, что пришлось вмешаться директору комбината. Кандидат посчитал, что воспитанием он заниматься не должен, и не заметил вовремя, что производственный конфликт мог привести к тому, что пострадает все производство. Разумеется, этого человека не назначили на должность начальника цеха.
Обычно на комиссию представляли достойных людей. Это были те люди, которые прошли уровень, обладали знаниями, и поэтому редко тогда были ошибки. В те времена вопросу подбора кадров и резерву подготовки уделялось больше внимания, и подходили к нему именно в плановом порядке. Например, сегодня Ивану Ивановичу Иванову 50 лет, он еще нормально работает, поэтому пусть работает, но через 5-7 лет ему будет уже сложнее, и вот к этому моменту нужно подготовить человека, который сможет занять его место. И не нужно ждать, пока Иванов заболеет или скажет, что пишет заявление об уходе, потому что у него ни здоровья, ни нервов не хватает. Не было такого, чтобы — бац, мы у разбитого корыта: человек уходит, а ставить на его место некого…
К таким вопросам в эпоху Средмаша подходили со всей серьезностью и, я бы сказал, основательностью. Этот вопрос в эпоху Средмаша был основательно проработан. И тот человек, который обладал только знаниями своего производственного вопроса, он не был главным. А главным мог быть только тот человек, который, помимо знания производства, был порядочным в отношении с людьми. Потому что авторитет на производстве, где люди работают бок о бок, может быть только у порядочного человека, и сам он должен уметь разбираться в людях, уметь с ними разговаривать и добиваться исполнения своих приказов.
С кем советовались кадровики, когда нужно было кого-то включить в резерв? Они советовались с теми, кто знал кандидатов с другой стороны, не производственной. То есть с профсоюзом, с партией, с комсомолом. Как он себя ведет в быту, с молодежью; как этот человек, в конце концов, в семье себя ведет. То есть, извините, живет ли он с семьей и думает ли о детях и о жене, или он гуляет направо-налево, пьет водку и больше ничего не хочет. Это был очень важный, а ныне упущенный момент.
Моя первая учительница, когда я заканчивал начальную школу, каждому ученику написала какое-то четверостишье. Я не знаю, сама ли она их придумывала или брала из каких-то книг, но мне было написано на открытке: «Кузнецову Владимиру: язык дается нам один, а уха целых два, знать суждено работать им в два раза больше языка». Она написала это потому, что я на уроке мог повернуться к заднему соседу, или к тому человеку, который сидит рядом, или к впереди сидящему. И вместо того, чтобы слушать учительницу, болтал. А я эти слова, когда пришел работать в профсоюз, взял для себя в качестве девиза. То есть вначале выслушай человека, а потом говори сам.
Мне это очень сильно помогало, в особенности на приемах по личным вопросам. Ведь по личным вопросам к председателю ходит две категории людей. Первая категория — это горлохваты, которые хотят добиться чего-то или получить то, на что они, в принципе, прав не имеют, но очень хотят. И есть вторая категория — это люди, которые не совсем уверены в том, что они пришли туда, куда нужно. Такому человеку иногда даже стыдно рассказывать о той проблеме, из-за которой он пришел. Людей второй категории меньше, но они в большей степени нуждаются, чтобы им протянули руку помощи. Когда человек ко мне приходит, то я вначале слушаю, слушаю и вникаю. Некоторые просто хотят выговориться. Ведь не каждый вопрос могу решить я, ведь человек может прийти ко мне с тяжелейшей жилищной проблемой, и он никак ее не сможет разрешить сам. И самое главное то, что время пришло другое, когда не строим мы жилье, которое раньше предоставлялось бесплатно. Сейчас можно решать вопросы предоставления ссуд, помочь гасить кредиты в банке, если берет человек ипотеку. Иногда нужно просто дать человеку квалифицированный совет относительно того, что можно попробовать сделать.
У нас на «Маяке» много лет все предложения в части каких-то социальных гарантий и льгот исходили от профсоюза. То есть, они не сверху навязывались директором, а мы добивались того, чтобы директор к этой проблеме повернулся лицом и из имеющегося бюджета выделил какие-то дополнительные деньги для того, чтобы оказать помощь данному человеку.
Долгое время мы оказывали помощь безвозвратную, то есть давали людям часть денег на приобретение жилья. Например, «Маяк» давал 500 тысяч рублей, и эти деньги в дальнейшем он с человека не требовал. А если говорить о программах сегодняшнего дня, государственная корпорация считает, что это расточительство, что нужно давать деньги без процентов, но так, чтобы человек вернул эти деньги на предприятие. И пусть человек за десять лет эти деньги вернет, за счет возврата можно большему количеству людей эту помощь оказать. Вот такой сегодня подход. Однако есть люди, которые и с плюсом могут эти деньги вернуть, а есть такие, кому это не под силу. И если он возвращает деньги предприятию, то у него иногда на семью денег не хватает.
Понимаете, трудно равнять профессии. Например, посудомойка или сторож, или дворник — это самая низкооплачиваемая работа. Их заработная плата буквально два или три года назад, когда такие вопросы периодически возникали, была где-то 7-8 тысяч рублей, а сегодня она около 15 тысяч. И если мать-одиночка воспитывает своего ребенка и одновременно работает посудомойкой, то ей больше не заплатят, ведь это неквалифицированный труд. И держать ее за то, что она работает только посудомойкой, никто не будет, поскольку ее может заменить любой другой человек, — хоть она и качественно работает, и многие годы, и человек хороший. Хотелось бы дать денег этой посудомойке для того, чтобы помочь ей купить квартиру, ведь она с ребенком, и это ей позволит выехать из общежития. Ребенок уже в школе учится, а она с момента рождения ребенка постоянно в общежитии живет… Но ей 450 тысяч, которые даст предприятие, за десять лет не вернуть. Это 45 тысяч ежегодно, то есть по три-четыре тысячи ежемесячно возвращать она просто не сможет. Ей и кредит-то в банке не дадут, потому что она не в силах его выплатить. Не для нее эти деньги.
Да, у нас атомная отрасль, но у нас в отрасли есть люди, которые не производят атомную энергию, работают не на атомной электростанции. Наша посудомойка работает в столовой, которая кормит этих самых работников атомной электростанции или какого-то подразделения на «Маяке». Посудомойка в структуре «Маяка» находится, но не на том месте. Потому что государственная корпорация говорит: не тем даете деньги, их нужно давать только специалистам высокого уровня (то есть с разрядом не ниже 5-го, если это рабочий). Это те люди, которые владеют достаточно редкими специальностями, — например, стеклодув. Категорию таких должностей формирует и подтверждает государственная корпорация. А тетеньки-уборщицы и дворники в эту категорию не входят.
А в те времена, когда государство давало деньги, и строили жилье либо за счет бюджета СССР, либо за счет бюджета самого предприятия, не было разницы, дворник или уборщица, директор завода или простой инженер. Если ты стоишь в очереди и подошла твоя очередь, можешь получить квартиру, вплоть до четырехкомнатной — в зависимости от количества членов твоей семьи. Такой был подход к заботе о людях.