Резьба дело тонкое
В Белоруссии, в Могилеской области, была такая деревня — Антоновка. Жили там в основном евреи. Теперь такой деревни нет, одно чистое поле. Там я родился, там прошло детство. На время юности мне выпала война. Деревню оккупировали немцы. В ноябре в округе начались расстрелы евреев. Дошла очередь до Антоновки. Видим машины, мотоцикл — карательный отряд. Вся молодежь оделась и побежала в лес прятаться. Старики остались — нечего им было терять. Многих из них убили. Спаслись я, мать и старшая сестра. Младшую сестру и бабушку немцам выдал староста. Их расстреляли. Несколько дней ночевали в лесу, потом устроились у знакомого. Мать ушла искать нам убежище, да так и не вернулась.
Добрые люди посоветовали нам с сестрой разделиться. В декабре, после разгрома немцев под Москвой, она осталась за линией фронта, в Тульской области. А я поселился в Межево у жены совхозного электромонтера, нянчил её детей. Потом пришлось и оттуда уйти. При мне не было документов, и любому, кто меня приютит, грозила гибель.
А председатель сельсовета мне так и говорил: напишет, что я русский, на него какая-нибудь сволочь донос настрочит; а если на еврея пропишет, то уже меня при проверке на расстрел заберут.
Когда однажды в деревню вошли партизаны, помог им добыть продуктов с немецкого склада. Спросили, что теперь буду делать. Я ответил просто: завтра, скорее всего, расстреляют. Меня забрали на базу партизан. Вскоре я попал в отряд, который послали в тыл. Пешком, через болота, мимо немецких гарнизонов добрались до Калининской области.
Оттуда эвакуировали в Башкирию. В 1943 году — в армию, участвовал в знаменитой операции «Багратион». В одной из атак получил ранение, после которого направили меня в запасной полк. Начали учить на сержанта. А там уж и война закончилась.
Меня перевели в Иран на пополнение в кавалерийскую дивизию, затем распределили в зенитный дивизион. Но жары я не переносил. Подвело здоровье, и меня признали годным к нестроевой. На этом, считай, моя карьера военного закончилась.
Меня с батареи сняли и отправили ординарцем к заместителю командира по материальной части. Потом нашу дивизию отправили в Азербайджан, а потом и вовсе расформировали. И я попал на пополнение в 414-ю грузинскую дивизию. А в тот момент проходила демобилизация, и я как нестроевой под неё попал.
В ноябре 1946 года меня отправили домой. Но в Белоруссии родственников не осталось. Перебрался к сестре в Одессу. Приехал, а там квартирка из двух комнат, буквально семеро по лавкам жили и спали. Пошёл в китобои, но в плавание не попал; предлагали быть милиционером — по характеру не подходил. И уже 12 марта 1947 года приехал в маленький неизвестный Глазов.
А получилось это так. Сестра разыскала старшего брата отца, который жил в этом удмуртском городе. Он предложил мне переехать. Не стеснять же сестру — поехал. Устроился в мастерскую, быстро выучился на токаря. Так работал я почти тринадцать лет. Потом мастерскую закрыли и единственное место, куда можно было устроиться — ЧМЗ. Приняли меня в основной цех на урановое производство.
Когда я пришел на ЧМЗ, никто резьбой там раньше не занимался. Однажды мы пришли с 6 вечера на работу, 15 человек было, вокруг стола стоим, мастер достает чертежи и говорит, что по смене надо резьбу резать на станке. Все плечами пожимают, кроме меня. Только за станок встал — меня вся смена облепила, всем в диковинку, на меня смотрят. Выточил держатель для радиоактивного источника, гайку нарезал, резьбу нарезал, отфрезеровал пазы. На следующий день пришел начальник участка. Спрашивает: кто делал? Узнал, что я, и тут же приказ написал начальнику цеха перевести меня на контейнерный участок.
Там мне как токарю высшего разряда доверили новые образцы обкатывать. Так я стал одним из ведущих по цеху, высший 7-й разряд получил. В ту пору был уже человеком семейным, и жизнь пошла как по накатанной. Живём с женой уже 67 лет, не жалуемся. Уже и праправнучка растёт. Всё устроилось как нельзя лучше.