Круссер Татьяна Борисовна

Основоположница аттестации контроля

Я роди­лась в Ленинграде неза­долго до войны. Перед самым нача­лом бло­кады нас вывезли из города одним из послед­них соста­вов. Мы должны были ехать в Крас­но­ярск, где рабо­тал отец. Но под Бала­ко­вом поезд раз­бом­били, мы ока­за­лись в болоте. Я помню только обжигающе холод­ную воду и муж­чину, кото­рый меня из нее вытащил. Он снял пиджак, зака­тал рукава и отдал его мне, так как других вещей не оста­лось. И мы пошли пеш­ком в Крас­но­ярск. Прямо по шпа­лам. Добра­лись до Крас­но­яр­ска лишь в 1943 году. Там нам помогли отыс­кать отца и дали место в избе, где уже жило 3 семьи таких же, как мы, эва­ку­и­ро­ван­ных. При­слали ком­со­мольцев, кото­рые помогли нам выру­бать изо льда бревна, чтобы мы могли топить ими печь. Во вто­рой поло­вине 1943 года инсти­тут, где рабо­тал отец, пере­вели в Москву, и мы поехали вме­сте с ним. Нам дали ком­нату: 4 стены, пол, пото­лок. Папа при­нес ящик от станка, кото­рый днем служил нам сто­лом, а ночью — моей посте­лью. Отец был старший науч­ный сотруд­ник, заве­дующий лабо­ра­то­рией в НИИОП. Он был пио­не­ром теле­ви­зи­он­ной тех­ники, раз­ра­ба­ты­вал пере­дающие теле­ви­зи­он­ные трубки. За эту работу он полу­чил орден Ленина.

В конце соро­ко­вых годов я пошла учиться в Ломо­но­сов­скую школу на Никольской улице, в нескольких домах от Крас­ной площади. Тех­ни­че­ские пред­меты мне дава­лись легко, и после окон­ча­ния школы я поступила в Мос­ков­ский педагоги­че­ский инсти­тут им. Ленина. Делала упор на матема­тику и физику. После окон­ча­ния вуза рабо­тала в школе учи­те­лем физики, матема­тики, аст­ро­номии, элек­тро­тех­ники и английского. В это же время нас пере­се­лили из цен­тра на окра­ину, в Черемушки. Работа в школе дала мне навыки чте­ния лекций и уве­рен­ность в себе. Пер­вое время мне было инте­ресно, но через три года стало скучно, так как работа была довольно одно­об­раз­ная. И я пере­шла в инсти­тут СПЕК­ТОР, где про­ра­бо­тала больше 10 лет — с 1966 по 1977 годы. Работа была инте­рес­ная, мы часто выпол­няли воен­ные заказы. Исполь­зо­вали раз­лич­ные модифи­кации рентген-теле­ви­зи­он­ных систем. Про­светка, про­смотр, выдача заклю­че­ний. Делали и много других работ рентген-теле­ви­зи­он­ного направ­ле­ния.

В 1977 году меня при­гла­сили рабо­тать в ЦНИ­ИТМАШ. Перед нами поста­вили задачу — раз­ра­бо­тать унифици­ро­ван­ные норма­тивы и мето­дики кон­троля про­из­вод­ства про­дукции для атом­ной отрасли. За основу были взяты норма­тивы ЦНИИ Проме­тей, кото­рые мы адап­ти­ро­вали для про­из­вод­ства реак­то­ров и других узлов атом­ных станций. Это был колос­саль­ный объем работы, но в то же время чрез­вы­чайно инте­рес­ный. В инсти­туте рабо­тали заме­ча­тель­ные спе­ци­а­ли­сты. Напри­мер, Игорь Нико­ла­е­вич Ермо­лов счи­тался отцом ультра­зву­ко­вого направ­ле­ния. Щер­бин­ский, Кряин, Осе­енко — это люди, к кото­рым можно было обра­титься в любой момент с любым вопро­сом. Эти спе­ци­а­ли­сты, будучи опыт­ными прак­ти­ками, напи­сали мето­дики, каж­дый по сво­ему направ­ле­нию. Подоб­ные документы гото­вили не только мы, писали спе­ци­а­ли­сты ВНИ­И­АЭС, Кур­ча­тов­ского инсти­тута, НИКИЭТ.

Про­блема была в том, что предпри­я­тия исполь­зо­вали раз­ную аппа­ра­туру и при­боры раз­лич­ной степени точ­но­сти. Отли­ча­лось и дело­про­из­вод­ство. Было необ­хо­димо все унифици­ро­вать, вве­сти еди­но­об­ра­зие. Я начала ездить по всем предпри­я­тиям, изго­тав­ли­вающим обо­ру­до­ва­ние для АЭС, побы­вала в коман­ди­ров­ках от Кали­нинграда до Вла­ди­во­стока, позна­коми­лась со всеми заво­дами, станци­ями, лабо­ра­то­ри­ями и их руко­во­ди­те­лями. Про­вела опись и ана­лиз обо­ру­до­ва­ния и при­бо­ров кон­троля, кото­рые на них исполь­зо­вали. На эту работу у меня ушло два года. По ее итогам я пред­ста­вила в концерн три тома система­ти­зи­ро­ван­ной информации, где было ука­зано, какие заводы обла­дают необ­хо­димым обо­ру­до­ва­нием и могут выпол­нять заказы в соот­вет­ствии с суще­ствующими нормами кон­троля, и каким предпри­я­тиям необ­хо­димо закупить соот­вет­ствующие при­боры.

Появ­ле­ние норма­ти­вов тре­бо­вало про­верки их испол­не­ния. Встал вопрос об атте­стации спе­ци­а­ли­стов, как на заво­дах — про­из­во­ди­те­лях обо­ру­до­ва­ния, так и на стро­ящихся атом­ных станциях. Нужно было созда­вать систему атте­стации. Про­смат­ри­вали самые раз­ные нормы: европе­йские пра­вила, аме­ри­кан­ские, фран­цуз­ские — и адап­ти­ро­вали их под нашу отрасль. Мы не ходили на работу, а летали, словно на кры­льях — настолько было инте­ресно этим заниматься. В итоге мы создали систему атте­стации пер­со­нала в атом­ной энерге­тике, обра­зо­вали атте­стаци­он­ный центр и сформи­ро­вали норма­тив­ную базу. Это был 1980 год. Появи­лась комис­сия, в состав кото­рой по каж­дому из 16 видов кон­троля вхо­дило три профиль­ных спе­ци­а­ли­ста. И каж­дый год работ­ники предпри­я­тий сда­вали экза­мены на зна­ние норма­ти­вов. Нормы отбра­ковки изде­лий были очень жест­кие, и спе­ци­а­лист должен был их знать вплоть до сотых долей мм. При этом атте­стация стро­и­лась не столько на зна­нии докумен­тов, сколько на их прак­ти­че­ском при­ме­не­нии на про­из­вод­стве.

Руко­во­ди­тели и инже­нер­ный состав ЦНИ­ИТМАШ, рабо­тавшие в атом­ной энерге­тике, также должны были про­хо­дить через про­верку зна­ний. Каж­дые три года экза­мены сда­вали все — от гене­раль­ного дирек­тора до послед­него инже­нера. Без сдачи этих экза­ме­нов не допус­кали к работе. Слу­ча­лись и забав­ные ситу­ации. Я помню, при­шли сда­вать экза­мен гене­раль­ный дирек­тор и его заме­сти­тель. Тре­бо­ва­лось отве­тить пра­вильно минимум на 80 процен­тов вопро­сов. Пер­вым на экза­мен пошел заме­сти­тель дирек­тора, и когда он вышел, дирек­тор поин­те­ре­со­вался, каков результат. Тот отве­чает: сдал, но одну ошибку допу­стил. Дирек­тор хва­та­ется за голову и вос­клицает: «Это что, мне теперь надо на все вопросы пра­вильно отве­тить?! Ты что, не мог хотя бы две ошибки допу­стить?!». У меня про­хо­дили атте­стацию 172 чело­века из нашего инсти­тута, рабо­тавшие в атом­ной энерге­тике. Они все должны были сдать пра­вила и нормы по своей спе­ци­а­ли­за­ции: по ультра­зву­ко­вому кон­тролю, по рентге­нов­скому, визу­аль­ному и т.д., и только после этого их допус­кали к работе.

Для атте­стации спе­ци­а­ли­стов мы также ездили по предпри­я­тиям отрасли и атом­ным станциям. Раз в три года они должны сда­вать тео­рию и каж­дый год — прак­тику. Когда я при­нимала экза­мены, бывало, в ауди­то­рии сидело по 60 чело­век. И все внима­тельно слушают вопросы и запи­сы­вают, кон­спек­ти­руют ответы. А мне именно это и надо. Чтобы закон­спек­ти­ро­вали. Чтобы в голове оста­лось. И никогда, ни в одном билете не было повто­ряющихся вопро­сов. Напри­мер, Кольская АЭС: 30 биле­тов, в каж­дом — 10 вопро­сов. У нас 16 видов кон­троля. По ультра­звуку, по рентгену, по визу­аль­ному кон­тролю, по герме­тич­но­сти и др. Вот и счи­тайте — 4800 вопро­сов.

Сегодня мои уче­ники рабо­тают на всех предпри­я­тиях и АЭС. Взять Били­бин­скую АЭС. Это Чукотка, Край­ний Север, я туда ездила в тече­ние 20 лет. Звоню на станцию: я еду, какая там темпе­ра­тура? Отве­чают, что потеп­лело. Говорю: дурака не валяй, скажи — сколько? Отве­чают, что было — 63 (C°), стало — 58 (C°). Еду в Бушер. Там днем +53 (C°), ночью +48 (C°). Можно яич­ницу жарить на земле. Вот такая работа была: бро­сало всюду, куда только можно!