Криволап Владислав Николаевич

Пусть вас хвалят другие

Вспо­ми­наю войну. В феврале 1945 года фронта как тако­вого уже не было, немцы бежали на запад, а мы их пре­сле­до­вали. Бои были стра­шен­ные… Немцы совер­шили много зла в нашей стране, поэтому ужасно боялись нас и бежали сда­ваться аме­ри­кан­цам, пытаясь про­рваться любой ценой, бук­вально сметая все на своем пути. Послед­ний раз меня ранило 2 мая 1945 года, за 7 дней до окон­ча­ния войны. Нас поса­дили на «сту­де­бек­керы» и бросили под Прагу, чтобы пере­крыть немцам послед­ние пути отхода. Все было зами­ни­ро­вано. Наши саперы проло­жили дорожки, с которых нельзя было сходить ни на шаг. Началь­ник штаба нашего полка ехал на лошади, она взбрыкнула, сошла с раз­ми­ни­ро­ван­ной тро­пинки и тут же попала на мину. Эх, хороший он мужик был… И у меня похожая история при­клю­чи­лась. Шли по тро­пинке, впереди коман­дир, следом его орди­на­рец, а за ним я. И орди­на­рец увидел лежав­шую на земле ручку. Они яркие такие были, он кинулся, чтобы первый ее взять, схватил — а это мина-попры­гу­нья… Он погиб, а мне осколок пробил руку нас­квозь. Хотя ранение было легкое, я бы потерял руку, а может, и умер бы — кто его знает... Ведь мы шли вперед, меди­цин­ской помощи полу­чить было негде. Стояла жара, утром меня ранило, а в обед рука рас­пухла и стала чернеть. Но, на мое счастье, мне помогла местная чешка. Увидела, при­не­сла таз с горячей водой и засу­нула туда мою руку. Орал я страшно! Из руки пошел гной, потом женщина чем-то смазала рану, и к вечеру опухоль спала. Я был молодой, орга­низм справился, и рука зажила. А 9 мая, в день Победы, мы палили в воздух не пре­кра­щая! Ох, как мы стре­ляли! Ведь живы остались! Это ж надо! Мне 22 года, а я живой!!! В это невоз­можно было пове­рить!

То поко­ле­ние… это были осо­бен­ные люди. Я не хочу сказать, что они были хорошие или гени­аль­ные… они были самые обык­но­вен­ные. Но они были другие. Мы не искали денег, не мечтали о дра­го­цен­но­стях. Когда я уезжал на фронт, мне батька сказал: «Сынок, будешь на войне, ни в коем случае не бери ничего чужого. Жив будешь, все сам зара­бо­та­ешь». И я вер­нулся после войны домой с вещмеш­ком, где лежал всего один кусок хлеба. Хотя были и те, кто при­во­зил наг­ра­б­лен­ное. Но в боль­шин­стве своем то поко­ле­ние было иное. Сейчас из него остались живы единицы, оно ушло, его нет. Я много раз лежал в гос­питале вете­ра­нов войны, там послед­ние годы вете­ра­нов лежало ноль целых, хрен деся­тых… Осталь­ные… не знаю, откуда они взялись. Ведь всех, кто родился в 23-24 годах, война выбила почти начисто. Из тех, кто со мной учился в школе, в живых после войны оста­лось двое.

Демо­би­ли­зо­вав­шись, я пошел учиться, и после окон­ча­ния учебы меня направили в Пап — это кишлак в Кир­ги­зии, а рядом с ним, в 5 кило­мет­рах, место­ро­жде­ние урана. Пустыня, жара плюс 50, таран­тулы. Отра­бо­тал я там несколько лет, и мне пред­ло­жили перейти на другой объект с повы­ше­нием — на долж­ность глав­ного бух­гал­тера. Сначала я отка­зы­вался: мол, молодой еще, не потяну. Хотя мне тогда уже было 28 лет. Тогда началь­ник объекта Б. Н. Чирков говорит моему началь­нику Кара­мову: подгони гру­зо­вик и посади его в машину с вещами. А какие у меня вещи?! Я приехал в Лени­на­бад в галошах, прак­ти­че­ски «голый». Подо­гнали гру­зо­вик, я сел в кабину, а все мое иму­ще­ство у меня в руках. Так я добрался до Анди­жана, оттуда отправился в Майли-Сай. Там мне выде­лили комнату, куда я смог при­ве­сти жену. Со вре­ме­нем мне дали квар­тиру в трех­этаж­ном доме, а позже пере­се­лили в отдель­ный коттедж. Тогда вообще очень хорошо отно­си­лись к молодым спе­ци­али­стам.

В январе 1960 года я приехал с годовым отчетом в мини­стер­ство. Я, конечно, не вез его с собой — отчет при­слали спец­по­чтой. Все сдал, вопро­сов нет. И вдруг вызы­вает меня главный бух­гал­тер Первого Глав­ного упра­в­ле­ния — фамилия его была Казаков — и говорит: с тобой хочет побе­се­до­вать началь­ник главка Николай Бори­со­вич Карпов. Встрети­лись, пооб­щались, но, чув­ствую, раз­го­вора не полу­чи­лось, разные мы с ним и по долж­но­стям, и по инте­ре­сам. В конце раз­го­вора Карпов сообщил, что мне нужно пройти атте­ста­цию по моей про­фес­сии.

Спе­ци­али­стов тогда не хватало: на войне много людей полегло, а моло­дежь только закан­чи­вала учиться. К моменту атте­ста­ции у меня уже была довольно при­лич­ная биб­ли­о­тека. В то время Средняя Азия была зава­лена книгами, и местные жители не знали, что с ними делать. А я с детства любил книги. Может быть, причина этого увле­че­ния кроется в моей родо­слов­ной. Бабушка была очень обра­зо­ван­ным чело­ве­ком, а мама сво­бодно гово­рила по-фран­цуз­ски. Дед хоть из кре­стьян, но умнейший, говорят, был человек. Он умер в 1924 году в больших чинах, входил в руко­вод­ство камским паро­ход­ством. Поэтому когда поя­в­ля­лись деньги, я тратил их на книги, покупал в местных мага­зи­нах и на рынках. Бывало, заедешь в кишлак, забьешь машину книгами — и домой.

Так вот. Нача­лась атте­ста­ция, мне начи­нают зада­вать вопросы: чем я инте­ре­су­юсь, как дела в семье, чем увле­ка­юсь, пью ли водку, что читаю. Я начал гово­рить о книгах и даже посо­вето­вал, что обя­за­тельно стоит про­честь: Фейх­тван­гера, Драйзера, других клас­си­ков. Выслу­шали меня и говорят — можете идти. И я уехал обратно в Майли-Сай. А весной к нам при­ез­жает Н. Б. Карпов, вызы­вает меня к себе и говорит, что я заин­те­ре­со­вал руко­вод­ство, и меня хотят направить рабо­тать за границу. Через две недели пришло рас­по­ря­же­ние отко­ман­ди­ро­вать меня в Москву. Я приехал, запол­нил анкеты, прошел собе­се­до­ва­ния и был напра­в­лен на работу в ГДР, на долж­ность глав­ного бух­гал­тера совет­ско-гер­ман­ского СП «Висмут», зани­мав­ше­гося добычей урана на руд­ни­ках в Гер­ма­нии. Здесь я пробыл десять лет. Я был един­ствен­ный главный бух­гал­тер «Висмута», который про­ра­бо­тал два срока — обычно по завер­ше­нии первых пяти лет работы спе­ци­али­стов отпра­в­ляли назад. Хочу отметить, что у меня среди немцев был большой авто­ри­тет, так как я был еще и един­ствен­ным главным бух­гал­те­ром «Висмута», который освоил немец­кий язык и общался без пере­вод­чика. У немцев есть очень хорошая черта. Немец — он или враг, или отно­сится к тебе нейтрально. Редко друг. Редко.

В 1985 году нужно было про­ве­сти пере­го­воры с немец­кими руко­во­ди­те­лями по объемам поста­вок урана на сле­ду­ю­щую пяти­летку и, главное, обсу­дить вопрос о его цене. Немцы хотели повы­сить цену, что не устра­и­вало совет­ское руко­вод­ство. Для уре­гу­ли­ро­ва­ния этой про­блемы из СССР при­е­хала деле­га­ция под руко­вод­ством заме­сти­теля пред­се­да­теля Совета Мини­стров, однако пере­го­воры ока­зались без­ре­зуль­тат­ными. В связи с этой ситу­а­цией меня вызвал началь­ник Глав­ного упра­в­ле­ния Николай Бори­со­вич Карпов и говорит: «Я был у Ефима Пав­ло­вича Слав­ского, и он сказал мне — душа из тебя винтом, но достань мне доку­мент, пока­зы­ва­ю­щий, что СССР вложила в Гер­ма­нию столько инве­сти­ций, что немцы не имеют права тре­бо­вать повы­ше­ния цены на уран». На выпол­не­ние этого важного пору­че­ния Карпов дал мне две недели, и я поехал в Гер­ма­нию. А совет­ско-гер­ман­ское акци­о­нер­ное обще­ство «Висмут», чтобы вы пони­мали, это 50 тысяч сотруд­ни­ков. А в прежние времена было 150 тысяч. Огром­ное пред­при­ятие! И с немец­ким руко­вод­ством этого про­мыш­лен­ного гиганта я общался исклю­чи­тельно на их родном языке. Я пришел к дирек­тору и честно ему сказал: "Рудольф, надо найти обо­с­но­ва­ния для сохра­не­ния прежней цены". Я уже знал точку зрения немцев «Висмута». Они были склонны под­дер­жать нашу позицию, так как знали всю под­но­гот­ную «Висмута», в том числе — сколь мас­штаб­ные инве­сти­ции в это пред­при­ятие внес Совет­ский Союз. И они сами пред­ло­жили проект тре­бу­е­мого доку­мента, резюме кото­рого гласило, что ценовая поли­тика не должна меняться. Для этого были более чем веские осно­ва­ния. Ведь Гер­ма­ния многие годы полу­чала нефть из СССР бук­вально по копейке за тонну. Этот доку­мент пришел в Москву. Меня вызы­вает Николай Бори­со­вич Карпов и говорит: «Доку­мент твой пришел, возьми его и пойдем со мной, нас ждут». Пришли к Слав­скому. Я уже стре­ля­ный был, 17 лет в главке про­ра­бо­тал. Говорю: осно­ва­ний для повы­ше­ния цены на уран нет, доку­менты под­твер­ждают, что мы с немцами — рав­но­прав­ные интел­ли­ген­т­ные парт­неры. И это эко­но­ми­че­ски обо­с­но­вано. Слав­ский выслу­шал. Тишина. Минута, две. Думаю, сейчас мне врежут! Ефим Пав­ло­вич помол­чал, а потом говорит: "Ну ладно. Ты иди, а мы еще посидим". Я ушел. Где-то часа через два, умирать буду — не забуду, при­хо­дит секретарь Слав­ского: "Вас ждут". Захожу в кабинет, Николай Бори­со­вич сооб­щает мне: Ефим Пав­ло­вич удо­вле­тво­рен твоей работой и выде­ляет для нашего главка несколько орденов разного досто­ин­ства, в том числе два ордена Тру­до­вого Крас­ного Знамени, одним из которых Слав­ский рас­по­ря­дился награ­дить тебя. Позже я узнал, что в день нашего раз­го­вора со Слав­ским, когда я вышел из каби­нета, Ефим Пав­ло­вич спросил про меня: а почему вы мне его не отдали глав­бу­хом мини­стер­ства? Как раз в то время — в 1971 году, когда я вер­нулся в СССР из Гер­ма­нии, закон­чив работу в «Висмуте», — осво­бо­ди­лось место глав­ного бух­гал­тера Мин­сред­маша. Как выяс­ни­лось потом, Карпов меня ценил и взял к себе — глав­бу­хом Первого Глав­ного упра­в­ле­ния.

Каждый про­би­ва­ется, как он может. Как ростки из земли растут. Один берет тем, что тру­до­го­лик и рабо­тает не покла­дая рук, другой, хоть и умный мужик, но не про­бьется, потому что не лебезит перед началь­ством, третий — «подлец из под­ле­цов», но хорошо рас­ска­зы­вает анек­доты, и за это его двигают вверх по карьер­ной лест­нице. Как-то раз я сказал одному чело­веку: "Не хвали себя сам. Христос еще говорил, не хвалите себя сами. Пусть вас хвалят другие". Хотите, прямо скажу? Если человек твердит: «Я, Я, Я…», — дер­жи­тесь от него подальше. Такой продаст не заду­мы­ва­ясь. Мне уже все равно — я говорю только то, что думаю. Но, справед­ли­во­сти ради, скажу, что мне повезло — в моей жизни встре­чались в боль­шин­стве своем хорошие люди, которые не про­да­вали в трудный момент. Хотя были и другие. Все было. Жизнь — она такая.