Крапивин Милослав Иванович

Мое участие в Атомном проекте

Девя­того мая 1945 года окон­чи­лась Вели­кая Оте­че­ствен­ная война, и в стране празд­но­вали Победу над фашист­ской Герма­нией. К концу лета была разгром­лена и её союз­ница — мили­та­рист­ская Япо­ния. Но несмотря на это, 6 и 9 авгу­ста аме­ри­кан­ские бом­бар­ди­ровщики сбро­сили атом­ные бомбы на мир­ные япон­ские города Хиро­симу и Нага­саки. Таким вар­вар­ским спо­со­бом США заявили о своих пре­тен­зиях на миро­вое господ­ство.

Еще во время войны руко­вод­ству Совет­ского Союза было известно, что в Соеди­нен­ных Шта­тах Аме­рики ведутся работы по созда­нию атом­ной бомбы. Демон­страция мощ­ного атом­ного оружия в разгром­лен­ной Япо­нии заста­вила мак­симально уско­рить созда­ние ана­логич­ного оружия в нашей стране. Для этого необ­хо­димо было в корот­кие сроки подго­то­вить инже­не­ров для новой отрасли промыш­лен­но­сти. Поэтому уже в ноябре 1945 года факуль­тет точ­ной меха­ники Мос­ков­ского меха­ни­че­ского инсти­тута (ММИ) был пре­об­ра­зо­ван в инже­нерно-физи­че­ский факуль­тет, и была создана комис­сия по допол­ни­тель­ному при­ему сту­ден­тов.

В то время я был сту­ден­том Мос­ков­ского инсти­тута стали им. И. В. Ста­лина, куда меня по при­казу Госу­дар­ствен­ного коми­тета обо­роны напра­вили учиться после окон­ча­ния пер­вого курса хими­че­ского факуль­тета МГУ. Во время Вели­кой Оте­че­ствен­ной войны стране нужны были метал­лурги. А после ее окон­ча­ния в большей степени пона­до­би­лись инже­неры-физики. О наборе сту­ден­тов на новый факуль­тет ММИ я узнал слу­чайно и подал заяв­ле­ние в его при­ем­ную комис­сию, имея на руках зачет­ную книжку сту­дента Мос­ков­ского инсти­тута стали и зачет­ную книжку бывшего сту­дента МГУ.

Собе­се­до­ва­ние с аби­ту­ри­ен­тами про­во­дил декан инже­нерно-физи­че­ского факуль­тета ака­демик Алек­сандр Ильич Лейпун­ский. Он про­смот­рел мои зачет­ные книжки и спро­сил о моих увле­че­ниях. Я отве­тил, что люблю лыж­ные прогулки, а летом путеше­ствую с дру­зьями по малым рекам на раз­бор­ных бай­дар­ках. И еще доба­вил, что в школе увле­кался химией и был чле­ном Клуба юных хими­ков при Поли­тех­ни­че­ском музее. Алек­сандр Ильич попро­сил рас­ска­зать об этом подроб­нее. Я рас­ска­зал, что любил ана­ли­ти­че­скую химию и 3 мая 1941 года полу­чил похваль­ный лист из рук ака­демика Н. Д. Зелин­ского, знаме­ни­того химика-орга­ника. Может быть, из-за этого подроб­ного рас­сказа я и стал сту­ден­том инже­нерно-физи­че­ского факуль­тета ММИ.

Я ока­зался в группе «тео­ре­ти­ков», состо­явшей из бывших сту­ден­тов Мос­ков­ского и Ленинград­ского уни­вер­си­те­тов. Со вто­рого года обу­че­ния почти все заня­тия нашей группы про­хо­дили в спе­ци­аль­ной ауди­то­рии, перед две­рями кото­рой дежу­рил охран­ник. Это было свя­зано с тем, что с нами занима­лись про­фес­сора — участ­ники Атом­ного про­екта. Процесс наших заня­тий зна­чи­тельно отли­чался от обыч­ных лекций в вузах. Чаще всего мы вме­сте с лек­то­ром обсуж­дали прак­ти­че­ское зна­че­ние темы, кото­рая была рас­крыта на про­слушан­ной ранее лекции. Иногда эти обсуж­де­ния занимали больше времени, чем отво­ди­лось на саму лекцию.

Ко вто­рому курсу наша группа стала еди­ным друж­ным кол­лек­ти­вом, несмотря на то, что при­бли­зи­тельно поло­вина ее состо­яла из при­рож­ден­ных физи­ков-тео­ре­ти­ков, а осталь­ных гото­вили заниматься более прак­ти­че­скими делами. На заня­тиях я сидел рядом с Вик­то­ром Галиц­ким, и он помогал мне раз­би­раться в слож­ных тео­ре­ти­че­ских вопро­сах. Впо­след­ствии он стал про­фес­со­ром, чле­ном-кор­ре­спон­ден­том АН СССР. В нашей группе собра­лось немало талант­ли­вых людей. Шесть из них стали ака­деми­ками АН СССР, а Нико­лай Басов стал еще и лау­ре­а­том Нобе­лев­ской премии.

В таком окруже­нии мне было трудно опре­де­лить свои науч­ные предпо­чте­ния. Но на вто­ром курсе ака­демик Лейпун­ский пред­ложил мне допол­ни­тельно заняться изу­че­нием детек­то­ров ядер­ных излу­че­ний, исполь­зуя опуб­ли­ко­ван­ные в печати мате­ри­алы. Я увлекся этой идеей и стал по вос­крес­ным дням заниматься в биб­лио­теке МГУ, так как у меня оста­лась ста­рая зачёт­ная книжка уни­вер­си­тета. На тре­тьем курсе я подго­то­вил рефе­рат по этой теме. На факуль­тете его одоб­рили, и я стал уве­рен­нее чув­ство­вать себя среди своих сокурс­ни­ков.

Для выпол­не­ния диплом­ной работы меня напра­вили в научно-иссле­до­ва­тельский инсти­тут на окра­ине Москвы, около бывшей деревни Щукино. Сек­рет­ный инсти­тут имел открытое назва­ние «НИИ Главгор­строя СССР». Он рас­по­лагался в двух корпу­сах, постро­ен­ных для боль­ницы еще до войны. Я ока­зался в лабо­ра­то­рии Зина­иды Васи­льевны Ершо­вой, кото­рая в 30-е годы про­хо­дила стажи­ровку в Инсти­туте радия в Париже под руко­вод­ством Ирэн Жолио-Кюри. Сотруд­ники лабо­ра­то­рии Ершо­вой рабо­тали в стес­нен­ных усло­виях. Мне предо­ста­вили стол в углу небольшой ком­наты, около вытяж­ного шкафа. Совсем рядом, в дру­гой ком­нате, химики про­во­дили иссле­до­ва­ния с радио­ак­тив­ными рас­тво­рами, содержавшими «лету­чий» радио­ак­тив­ный поло­ний. В тем­ноте он све­тился зло­вещим сине-фио­ле­то­вым цве­том. Позже я узнал, что лабо­ра­то­рия Ершо­вой была един­ствен­ным поставщи­ком поло­ния, кото­рый был исполь­зо­ван для нейтрон­ного запала пер­вой совет­ской атом­ной бомбы.

Руко­во­ди­те­лем моей диплом­ной работы была Лейпун­ская Дора Ильи­нична, сестра ака­демика Лейпун­ского. Может быть, поэтому он посо­ве­то­вал мне заняться детек­то­рами ядер­ных излу­че­ний? Дора Ильи­нична поста­вила передо мной задачу — раз­ра­бо­тать метод опре­де­ле­ния содер­жа­ния гамма-актив­ных изо­топов, воз­ни­кающих при ядер­ном рас­паде урана и плу­то­ния. В то время не было соот­вет­ствующих детек­то­ров гамма-излу­че­ния, поэтому предпо­лага­лось исполь­зо­вать вто­рич­ный фотоэффект, когда вся энергия гамма-кванта пере­да­ется элек­трону, кото­рый можно реги­стри­ро­вать с помощью спе­ци­аль­ного счет­чика Гейгера. В изго­тов­ле­нии спе­ци­аль­ного счет­чика Гейгера мне помогал плен­ный немец, бывший до войны науч­ным сотруд­ни­ком, Бер­кенфельд Ганс «Мак­со­вич». Во время войны он служил в герман­ских радио­тех­ни­че­ских частях. Кроме него в кон­такте с лабо­ра­то­рией Ершо­вой рабо­тала группа немец­ких физи­ков и хими­ков, в воен­ное время занимавшихся раз­ра­бот­кой атом­ного оружия. Их при­гла­сили для кон­сультаций, но непо­сред­ственно в совет­ском Атом­ном про­екте они не участ­во­вали.

Диплом­ную работу я защи­тил на «отлично» и в мае 1951 года был при­нят на работу в «НИИ Главгор­строя СССР». В июне 1951 года мне предо­ста­вили отпуск, вер­нувшись из кото­рого я узнал, что Д. И. Лейпун­ская теперь рабо­тает в ана­ли­ти­че­ской лабо­ра­то­рии, и я попро­сил напра­вить меня в эту лабо­ра­то­рию. Дора Ильи­нична в тот период изу­чала зару­беж­ные мате­ри­алы о гамма-спек­тромет­рах с исполь­зо­ва­нием сцин­тил­ляци­он­ных кри­стал­лов йоди­стого натрия. В нашей стране таких кри­стал­лов тогда не изго­тав­ли­вали, поэтому Дора Ильи­нична пору­чила мне подго­то­вить мате­ри­алы для оформ­ле­ния дого­вора с Инсти­ту­том кри­стал­лографии об изго­тов­ле­нии таких кри­стал­лов.

Перед новым 1952 годом неожи­данно для меня Дора Ильи­нична вышла на пен­сию (потом я еще не раз бывал у неё в гостях в доме на Фрун­зен­ской Набе­реж­ной). И я стал рабо­тать само­сто­я­тельно. Вме­сте со мной рабо­тали инже­нер-элек­тронщик и лабо­рант. Нам потре­бо­вался почти год, чтобы создать гамма-спек­трометр с исполь­зо­ва­нием оте­че­ствен­ных состав­ляющих: кри­сталла йоди­стого натрия, акти­ви­ро­ван­ного тал­лием, и элек­трон­ного ампли­туд­ного ана­ли­за­тора импуль­сов с исполь­зо­ва­нием фотоэлек­трон­ного умножи­теля Кубец­кого. Когда мы полу­чили результаты изме­ре­ний ампли­туд­ных спек­тров раз­лич­ных гамма-излу­че­ний изо­топов, я позво­нил Доре Ильи­ничне. Она была заин­те­ре­со­вана и попро­сила физика-ядерщика, впо­след­ствии ака­демика, Г. Н. Флё­рова посмот­реть создан­ный нами «оте­че­ствен­ный гамма-спек­трометр».

Вскоре Георгий Нико­ла­е­вич Флё­ров пред­ложил мне пора­бо­тать в Лабо­ра­то­рии №2 АН СССР, кото­рой руко­во­дил И. В. Кур­ча­тов. После того как я про­вёл изме­ре­ния ампли­туд­ных спек­тров раз­лич­ных гамма-излу­чающих изо­топов, Георгий Нико­ла­е­вич решил пока­зать изго­тов­лен­ный спек­трометр Кур­ча­тову. Поздо­ро­вавшись, Игорь Васи­лье­вич выслушал мои пояс­не­ния о ходе и результа­тах созда­ния гамма-спек­трометра. Затем Кур­ча­тов ска­зал, что такие спек­трометры необ­хо­димы и должны найти в ближайшее время широ­кое при­ме­не­ние, но их исполь­зо­ва­ние с одно­ка­наль­ным ампли­туд­ным ана­ли­за­то­ром импуль­сов будет недо­ста­точно про­из­во­ди­тель­ным, поэтому необ­хо­димо при­ступить к раз­ра­ботке много­ка­наль­ного ана­ли­за­тора импуль­сов.

Через неко­то­рое время из Лабо­ра­то­рии №2 в Инсти­тут, где я рабо­тал, поступил положи­тель­ный отзыв о работе спек­трометра. Коман­ди­ровка в Лабо­ра­то­рию №2 ока­зала большое вли­я­ние на мою даль­нейшую судьбу. Там я позна­комился со многими сотруд­ни­ками будущего Кур­ча­тов­ского инсти­тута и полу­чил при­глаше­ние на посеще­ние «Кур­ча­тов­ских семи­на­ров».

После положи­тель­ного отзыва о спек­трометре ко мне при­крепили еще одного инже­нера и лабо­рантку. Так обра­зо­ва­лась группа сотруд­ни­ков, ставшая затем кол­лек­ти­вом энту­зи­а­стов-еди­номыш­лен­ни­ков. Все мы были одного воз­раста. Трое из нас: Алек­сандр Алек­сан­дро­вич Якоб­сон, Вален­тина Григо­рьевна Юдина и я, — окон­чили один инсти­тут. Лабо­рант­кой рабо­тала Агнесса Нико­ла­евна Чинен­ная, а «масте­ром на все руки» — Нико­лай Алек­сан­дро­вич Даньшин (позже он окон­чил Инсти­тут кинема­тографии и стал выдающимся фото­кор­ре­спон­ден­том).

Через три месяца после «полу­че­ния зада­ния» от И. В. Кур­ча­това был изго­тов­лен гамма-спек­трометр с пяти­ка­наль­ным ампли­туд­ным ана­ли­за­то­ром импуль­сов. В лабо­ра­тор­ных усло­виях мы раз­ра­бо­тали мето­дики опре­де­ле­ния содер­жа­ния гамма-актив­ных про­дук­тов деле­ния урана-235 в рас­тво­рах и результаты работы напра­вили в Мини­стер­ство. Из Мини­стер­ства поступило ука­за­ние изго­то­вить такой же спек­трометр для внед­ре­ния его в Цен­траль­ной лабо­ра­то­рии ком­би­ната «Маяк».

Осе­нью 1955 года, после изго­тов­ле­ния вто­рого экземпляра спек­трометра, я отпра­вился в коман­ди­ровку на сек­рет­ный ком­би­нат «Маяк». Пер­вый пункт про­верки докумен­тов при въезде на объект нахо­дился около желез­но­до­рож­ной станции Кыштым. Когда я сошел с поезда, то вспом­нил, что был здесь во время Вели­кой Оте­че­ствен­ной войны, когда сту­ден­том пер­вого курса ехал на кани­кулы в Челя­бинск к матери. Тогда поезд оста­но­вился в Кыштыме на два часа. Я пошел в станци­он­ный буфет, а там без кар­то­чек, за деньги, про­да­вали отвар­ную лапшу в метал­ли­че­ских тарел­ках. В тарелке лапши было мало, а про­зрач­ной жид­ко­сти много. Я купил лапши почти на все деньги, какие у меня были, «декан­ти­ро­вал жид­кость» и наелся.

А теперь я ехал в коман­ди­ровку внед­рять гамма-спек­трометр, а это зна­чит — участ­во­вать в Атом­ном про­екте. О выборе места для про­из­вод­ства атом­ного оружия мне рас­ска­зал заме­сти­тель началь­ника лабо­ра­то­рии Рости­слав Алек­се­е­вич Алек­сеев, бывший майор хими­че­ских войск: «Еще до окон­ча­ния войны, после гео­логи­че­ских изыс­ка­ний, было выбрано место на Урале вблизи небольших горо­дов Кыштым и Касли (вто­рой город изве­стен своим художе­ствен­ным чугун­ным литьём). Между этими горо­дами рас­по­ложено озеро дли­ной в несколько километ­ров, и из него выте­кает небольшая речка, впа­дающая в меньшее по размеру озеро с низ­кими боло­ти­стыми берегами. Там и решено было разме­стить атом­ные реак­торы и хими­че­ское про­из­вод­ство плу­то­ния. Около большого («высо­кого») озера постро­или город-завод Озёрск, а около меньшего («низ­кого») озера — атом­ные реак­торы и 3авод-25».

На цен­траль­ной площади Озёр­ска были рас­по­ложены заво­до­управ­ле­ние ком­би­ната «Маяк», Дом культуры и Цен­траль­ная лабо­ра­то­рия ком­би­ната, около кото­рой сто­яла огром­ная ста­туя И. В. Кур­ча­това. Завод­ские пробы для кон­троля тех­но­логи­че­ского процесса на Заводе-25 достав­ляли на авто­машине в эту лабо­ра­то­рию, где вруч­ную про­во­дили ана­лизы проб. Я почти месяц вме­сте с сотруд­ни­ками лабо­ра­то­рии исполь­зо­вал гамма-спек­трометр для ана­лиза поступающих тех­но­логи­че­ских проб. Нами были внед­рены мето­дики опре­де­ле­ния содер­жа­ния гамма-излу­чающих про­дук­тов деле­ния урана-235 в тех­но­логи­че­ских рас­тво­рах без пред­ва­ри­тель­ной хими­че­ской обра­ботки. В награду за успеш­ное внед­ре­ние гамма-спек­трометра Инсти­тут купил для нашей группы загра­нич­ный 100-каналь­ный ампли­туд­ный ана­ли­за­тор на тран­зи­сто­рах. Это расши­рило наши возмож­но­сти при раз­ра­ботке мето­дов опре­де­ле­ния содер­жа­ния гамма-излу­чающих про­дук­тов деле­ния урана-235. К осени 1957 года был изго­тов­лен тре­тий экземпляр нашего — сде­лан­ного, как в народе гово­рят, «на коленке» — гамма-спек­трометра для внед­ре­ния его на Заводе-25. Пер­вого ноября 1957 года мы с В. Г. Юди­ной должны были поехать в коман­ди­ровку на «Маяк». Но раз­реше­ние на въезд туда мы полу­чили дней на десять позже. О при­чине задержки мы узнали уже на ком­би­нате.

В Озер­ске нам предо­ста­вили удоб­ные номера в гости­нице и выдали талон­чики на зав­трак, обед и ужин в небольшом гости­нич­ном буфете. На работу на Завод-25 и с работы нас достав­лял спе­ци­аль­ный авто­бус. В пер­вые три дня мы занима­лись уста­нов­кой гамма-спек­трометра около хими­че­ского аппа­рата, рас­по­ложен­ного на отметке +4 м, затем про­тяги­вали кабель к пульту управ­ле­ния, рас­по­ложен­ному на отметке +16 м. После нескольких суток при­ме­не­ния спек­трометра стало ясно, какое пре­имуще­ство дало его исполь­зо­ва­ние. С его помощью стало возмож­ным быстро при­нимать реше­ния о процессе хими­че­ской очистки плу­то­ния от гамма-актив­ных изо­топов и, самое глав­ное, отпала необ­хо­димость в руч­ном отборе радио­ак­тив­ных проб.

Завод-25 стал пер­вым заво­дом хими­че­ского про­из­вод­ства плу­то­ния в СССР. Его тех­но­логи­че­ские аппа­раты были рас­по­ложены по вер­ти­кали через 4-6 мет­ров, от отметки +26 м до нуле­вой отметки. Такая кон­струкция завода была опасна, так как не исклю­чала про­те­ка­ния больших объёмов радио­ак­тив­ных рас­тво­ров из тех­но­логи­че­ских аппа­ра­тов. Но для обо­роны страны в то время был срочно нужен плу­то­ний, и завод стро­или мак­симально быстро, пре­не­брегая опас­но­стью облу­че­ния работ­ни­ков завода. Больше всех доста­ва­лось отборщи­цам проб, дев­ча­там, окон­чившим тех­ни­кумы и по рас­пре­де­ле­нию рабо­тавшим на ком­би­нате не менее трех лет.

Гамма-спек­трометр мы уста­но­вили на отметке +4 м, а элек­три­че­ские сиг­налы пере­да­ва­лись по кабелю на отметку +16 м, где нахо­дился пульт управ­ле­ния. Ника­ких лиф­тов на заводе не было, а при наладке спек­трометра, иногда в ноч­ную смену, при­хо­ди­лось много­кратно под­ниматься и спус­каться по желез­ным ступень­кам от +4 м до +16 м, то есть на 12 мет­ров. Мне запом­нился экс­трен­ный слу­чай, когда Вален­тина Григо­рьевна и я, нахо­дясь на отметке +4 м, услышали какие-то глу­хие звуки и через щели в желез­ном полу уви­дели све­то­вые вспо­лохи. Это начи­нался пожар. Я побежал на отметку +16 м и сообщил о про­ис­ше­ствии смен­ному инже­неру. В тот момент там при­сут­ство­вал и глав­ный инже­нер Иван Нико­ла­е­вич Коко­рин. Он пре­жде всего спро­сил меня: «Кто еще знает?». Затем все, кто был на пульте управ­ле­ния, бро­си­лись вниз по лест­нице к месту пожара. Через неко­то­рое время он был поту­шен, а нас попро­сили об этом про­ис­ше­ствии забыть и никому не рас­ска­зы­вать.

Отды­хая и «пере­ку­ри­вая» пережи­тый стресс, смен­ный инже­нер «по большому сек­рету» рас­ска­зал мне о недав­ней ради­аци­он­ной ава­рии: рядом с тер­ри­то­рией Завода-25 взо­рвался «какой-то спе­ци­аль­ный резер­вуар с радио­ак­тив­ными отхо­дами». От этого взрыва был сильно загряз­нен стро­ящийся радио­хи­ми­че­ский Завод-35, а Завод-25 был тоже загряз­нен, но в меньшей степени, и его не оста­нав­ли­вали. Теперь дез­ак­ти­вация про­должа­ется, сол­даты ещё отмы­вают тер­ри­то­рию и стены зда­ний, поэтому всем нужно быть осто­рож­ными и ходить от про­ход­ной до про­из­вод­ствен­ного корпуса только по разме­чен­ной пеше­ход­ной дорожке.

А потом смен­ный инже­нер пред­ложил сво­дить меня «на экс­кур­сию» к вытяж­ной трубе высо­той 150 мет­ров, воз­ве­ден­ной для стро­ящегося Завода-35. Когда мы подошли к осно­ва­нию этой огром­ной трубы, он отка­тил по рель­сам тяже­лен­ную дверь, и внутрь трубы сна­ружи хлы­нул воз­дух с такой силой, что, каза­лось, мог уне­сти нас на небо. Я под­нял с земли ста­рую телогрейку и бро­сил её вверх. Она уле­тела в небо как пушинка!

Мы рабо­тали на Заводе-25 почти месяц, фак­ти­че­ски нахо­дясь в усло­виях послед­ствий атом­ного взрыва (ради­аци­он­ной ава­рии), про­изошед­шего в сен­тябре 1957 года.

Только в 2012 году из книги Елены Коз­ло­вой «Творцы ядер­ного века» я узнал подроб­но­сти слу­чившегося: «В тече­ние долгого времени об этой ава­рии в нашей стране ничего не пуб­ли­ко­ва­лось. Всё содержа­лось в большой тайне. Факт этого взрыва в СССР впер­вые под­твер­дили только в 1989 году, после того, как страна узнала об ава­рии на Чер­но­быльской атом­ной станции. По дан­ным заклю­че­ния о при­чи­нах ава­рии и после­дующих иссле­до­ва­ний, здесь взрыв был обу­слов­лен тех­ни­че­скими неис­прав­но­стями и нару­ше­нием режима охла­жде­ния рас­твора радио­ак­тив­ных отхо­дов в огром­ной «банке 14», изго­тов­лен­ной из нержа­веющей стали. Она пере­стала охла­ждаться, затем начала разогре­ваться от энергии радио­ак­тив­ного излу­че­ния, жид­кость испа­ри­лась и обра­зо­вался сухой оста­ток солей. Разогрев сухого остатка про­должался, и нако­нец про­изошел хими­че­ский взрыв. На месте взрыва обра­зо­ва­лась воронка глу­би­ной до 10 мет­ров и диамет­ром около 20 мет­ров. Вся эта куча радио­ак­тив­ной земли вме­сте с остат­ками радио­ак­тив­ной жид­ко­сти под­ня­лась в воз­дух. Высота этой радио­ак­тив­ной тучи была около одного километра, а понесло её вет­ром на «много километ­ров». Ясно, что это была не рядо­вая ава­рия, а ката­строфа. Но все про­должали рабо­тать. Не оста­нав­ли­ва­лись атом­ные реак­торы и радио­хи­ми­че­ский завод 25. Взрыв­ная волна не ока­зала ника­кого вли­я­ния на город, так как прошла от него пра­вее. Но радио­ак­тив­ные аэро­золи раз­но­сили транспорт и люди, кото­рые ухо­дили со смены «гряз­ные». Даже пере­одевшись в свою одежду, они про­хо­дили по гряз­ной тер­ри­то­рии завода, ехали на гряз­ных авто­бу­сах. Это могло при­не­сти радио­ак­тив­ные загряз­не­ния в город. Поэтому было при­нято реше­ние о созда­нии зоны пере­оде­ва­ния, а чтобы не допу­стить ни одного гряз­ного авто­буса в город, были сооружены мойки для авто­бу­сов. Вто­рая задача — не допу­стить паники в городе. «Ника­кой информации, что сам собрал, никому не пере­да­вай. Когда спро­сят, тогда и говори, а не спро­сят, не говори. Вот так они и рабо­тали». Впо­след­ствии воз­действие ради­ации на рабо­тавших на предпри­я­тии «Маяк» в 1957 году было при­рав­нено к воз­действию ради­ации при ава­рии на Чер­но­быльской АЭС.

После внед­ре­ния гамма-спек­трометра на Заводе-25 я начал думать о при­ме­не­нии гамма-спек­трометра для опре­де­ле­ния малых концен­траций при­ме­сей в мате­ри­а­лах, кото­рые исполь­зуются метал­лургами в нашем Инсти­туте. Началь­ник лабо­ра­то­рии В. К. Мар­ков одоб­рил моё пред­ложе­ние, ука­зал эти мате­ри­алы и выде­лил отдель­ную ком­нату для работы. После оформ­ле­ния докумен­тов мне раз­решили про­во­дить облу­че­ния проб в атом­ном реак­торе Кур­ча­тов­ского инсти­тута. В то время реак­тор нахо­дился рядом с про­ез­дом между нашими инсти­ту­тами, кото­рый в шутку назы­вали «про­ез­дом двух ака­деми­ков» (И. В. Кур­ча­това и А. А. Боч­вара).

Облу­чен­ную на атом­ном реак­торе пробу в кон­тей­нере я на выде­лен­ной мне машине с води­те­лем достав­лял к вход­ным две­рям нашего зда­ния. Затем на лифте при­во­зил кон­тей­нер на пятый этаж. Этой рабо­той я занимался почти полгода и по ее итогам напи­сал ста­тью. Но неожи­данно меня вызвал дирек­тор Инсти­тута Андрей Ана­то­лье­вич Боч­вар. Он объяс­нил мне, что раз­ра­ботка новых мето­дик и при­бо­ров кон­троля полезна и акту­альна при созда­нии принци­пи­ально новой тех­но­логии про­из­вод­ства. Важно зара­нее созда­вать новые сред­ства кон­троля. А поскольку химики сей­час раз­ра­ба­ты­вают новую экс­тракци­он­ную тех­но­логию про­из­вод­ства плу­то­ния, то сле­дует обра­титься к ним и рабо­тать совместно с ними. Этот оте­че­ский совет Андрея Ана­то­лье­вича запом­нился мне на всю жизнь.

От химика Вяче­слава Вла­ди­ми­ро­вича Ревя­кина я узнал, что самое труд­ное для них — это изго­тов­ле­ние проб для кон­троля содер­жа­ния плу­то­ния, рас­тво­рён­ного в син­тине (соеди­не­ние типа керо­сина). Я не знал, как помочь хими­кам, но меня выру­чил слу­чай. В зим­ние сту­ден­че­ские кани­кулы мне пред­ложили выступить в Ленинград­ском уни­вер­си­тете с докла­дом о при­ме­не­нии гамма-спек­трометра для кон­троля содер­жа­ния гамма-излу­чающих элемен­тов в «рас­тво­рах». Я согла­сился и выступил. А после меня выступал О. А. Мат­веев с докла­дом о полу­про­вод­ни­ко­вых детек­то­рах для реги­страции раз­лич­ных альфа-актив­ных элемен­тов. И у меня появи­лась идея при­ме­нить их для кон­троля содер­жа­ния плу­то­ния в «орга­ни­че­ских рас­тво­рах». После нашего зна­ком­ства Олег Алек­сан­дро­вич Мат­веев при­гла­сил меня в ленинград­ский Физико-тех­ни­че­ский инсти­тут им. А. Ф. Иоффе. Там я более подробно позна­комился с полу­про­вод­ни­ко­выми детек­то­рами, и мне пода­рили три детек­тора. В Инсти­туте мы их исполь­зо­вали для изго­тов­ле­ния неслож­ного при­бора для изме­ре­ния концен­трации плу­то­ния в «орга­ни­че­ских рас­тво­рах». Это облег­чило работу хими­кам. Теперь им не надо было изго­тав­ли­вать спе­ци­аль­ные пробы, а было доста­точно кап­нуть рас­твор на поверх­ность перед детек­то­ром.

На сле­дующий год осе­нью должны были начаться пер­вые про­из­вод­ствен­ные испыта­ния экс­тракци­он­ной тех­но­логии на ком­би­нате «Маяк». После подроб­ных кон­сультаций с хими­ками я задумал к этому времени изго­то­вить при­бор на основе полу­про­вод­ни­ко­вых детек­то­ров для кон­троля содер­жа­ния плу­то­ния в син­тине без отбора проб. Но для этого нужно было подроб­нее изу­чить экс­плу­а­таци­он­ные харак­те­ри­стики этих детек­то­ров. Сотруд­ники ленинград­ского Физ­теха были заин­те­ре­со­ваны во внед­ре­нии полу­про­вод­ни­ко­вых детек­то­ров, и в начале марта я и Вален­тина Григо­рьевна Юдина отпра­ви­лись в Ленинград. Жили мы неда­леко от инсти­тута, в гости­нице «Выборг­ская», и после работы у нас оста­ва­лось время зна­комиться с горо­дом, его музе­ями и теат­рами, в том числе знаме­ни­тым БДТ имени М. Горького под руко­вод­ством Г. А. Тов­сто­ногова.

За время этой коман­ди­ровки мы хорошо изу­чили экс­плу­а­таци­он­ные харак­те­ри­стики полу­про­вод­ни­ко­вых детек­то­ров и полу­чили 10 детек­то­ров для изго­тов­ле­ния «При­бора альфа». Так мы назвали будущий при­бор вме­сте с нашими дру­зьями ещё в Ленинграде.

После воз­враще­ния из коман­ди­ровки мы за три месяца изго­то­вили ориги­наль­ный при­бор. В этом при­боре чув­стви­тель­ная поверх­ность детек­тора рас­по­лага­лась в 10 мил­лимет­рах от поверх­но­сти сталь­ной пла­стинки, по кото­рой тон­ким слоем должен был про­те­кать син­тин с рас­тво­рен­ным плу­то­нием.

Про­верку действия «При­бора альфа» про­во­дили на «Маяке» вме­сте с Ревя­ки­ным, но он про­сил об этом «помал­ки­вать» до начала про­из­вод­ствен­ных испыта­ний. Они про­хо­дили в стран­ном круг­лом зда­нии с тол­стыми чугун­ными сте­нами. Ста­рожилы завода рас­ска­зы­вали, что это зда­ние постро­или для про­верки возмож­но­сти про­из­вод­ства плу­то­ния с исполь­зо­ва­нием эфир­ных рас­тво­ров. Такую тех­но­логию пред­лагал немец­кий физико-химик Макс Фольмер, с кото­рым я ходил «по одному кори­дору» в лабо­ра­то­рии З. В. Ершо­вой. Но еще до прак­ти­че­ских испыта­ний в зда­нии про­изошел взрыв паров эфира, и крыша зда­ния обру­ши­лась. Ну а теперь здесь гото­вили про­из­вод­ствен­ные испыта­ния экс­тракци­он­ной тех­но­логии про­из­вод­ства плу­то­ния с исполь­зо­ва­нием горю­чего, но не взрыво­опас­ного син­тина.

Обо­ру­до­ва­ние для испыта­ния экс­тракци­он­ной тех­но­логии было размещено на трех этажах. Про­из­вод­ствен­ными испыта­ни­ями руко­во­дил Вик­тор Бори­со­вич Шев­ченко, началь­ник хими­че­ской лабо­ра­то­рии нашего Инсти­тута. В начале испыта­ний кон­троль тех­но­логи­че­ского процесса про­во­дили путём руч­ного отбора жид­ких проб и их ана­лиза в завод­ской лабо­ра­то­рии. Это замед­ляло про­из­вод­ствен­ные испыта­ния и раз­дражало В. Б. Шев­ченко. Но когда мы уста­но­вили «При­бор альфа» и с помощью кабеля вывели его пока­за­ния на общий стенд, то необ­хо­димость в отборе и ана­лизе проб в цен­траль­ной лабо­ра­то­рии отпала. Теперь экс­тракци­он­ный процесс очистки плу­то­ния можно было наблю­дать на пульте управ­ле­ния. Мне запом­нился вос­торг Вик­тора Бори­со­вича от исполь­зо­ва­ния «При­бора альфа» и энту­зи­азм, с кото­рым мы рабо­тали на ком­би­нате. Как при­мер этого энту­зи­азма при­веду слу­чай, когда Вален­тина Григо­рьевна Юдина при пере­ходе из одного помеще­ния в другое поскольз­ну­лась и упала в лужу син­тина, загряз­нен­ного плу­то­нием. Я наста­и­вал, чтобы она прошла дез­ак­ти­вацию и отпра­ви­лась отды­хать в гости­ницу. Но Вален­тина Григо­рьевна только при­няла душ, сме­нила рабо­чую одежду и про­должала рабо­тать до вечера.

Через две недели В. Б. Шев­ченко сообщил, что основ­ная программа про­из­вод­ствен­ных испыта­ний выпол­нена, но он хотел бы про­ве­сти допол­ни­тель­ные опыты и про­сит нас остаться на ком­би­нате еще на неделю. Мы ощу­тили гор­дость, что наш «При­бор альфа» был поле­зен при про­из­вод­ствен­ных испыта­ниях новой экс­тракци­он­ной тех­но­логии, и были вооду­шев­лены тем, что внесли свой вклад в укреп­ле­ние обо­ро­но­спо­соб­но­сти Совет­ского Союза.

Через полгода после успеш­ного при­ме­не­ния «При­бора альфа» на ком­би­нате «Маяк» Олег Алек­сан­дро­вич Мат­веев защищал док­тор­скую дис­сер­тацию на уче­ном совете под руко­вод­ством ака­демика Иса­ака Кон­стан­ти­но­вича Кико­ина, знаме­ни­того своим изоб­ре­те­нием спо­соба раз­де­ле­ния изо­топов урана и выде­ле­ния урана-235 с исполь­зо­ва­нием спе­ци­аль­ных цен­три­фуг. В ходе защиты дис­сер­тации О. А. Мат­веев доложил о раз­ра­бо­тан­ных им полу­про­вод­ни­ко­вых детек­то­рах и кратко упомя­нул об их исполь­зо­ва­нии в «При­боре альфа». Защита док­тор­ской дис­сер­тации прошла успешно, и в заклю­че­ние И. К. Кикоин выска­зал поже­ла­ние объеди­нить уси­лия двух инсти­ту­тов в раз­ра­ботке полу­про­вод­ни­ко­вого альфа-детек­тора, при­год­ного для авто­ма­ти­за­ции кон­троля при хими­че­ском про­из­вод­стве плу­то­ния. Эти слова ака­демика Кико­ина «запали мне в душу».

Я начал задумы­ваться над созда­нием погруж­ного полу­про­вод­ни­ко­вого альфа-детек­тора, при­год­ного для исполь­зо­ва­ния в вод­ных и орга­ни­че­ских рас­тво­рах. Однако когда я обра­тился за кон­сультацией к Мат­ве­еву, он ска­зал, что созда­ние такого при­бора мало­ве­ро­ятно. Тем не менее, помочь в будущем не отка­зался.

Вна­чале я пытался исполь­зо­вать ультра­зву­ко­вой гене­ра­тор для исклю­че­ния сорбции на чув­стви­тель­ной поверх­но­сти, покрытой тон­ким слоем золота. На эти экс­пе­рименты я без­успешно потра­тил почти полгода и после этого вспом­нил свои юные годы, когда увле­кался химией. В инсти­тут­ской биб­лио­теке я позна­комился с вопро­сами сорбции мате­ри­а­лов в рас­тво­рах при кон­такте с поверх­но­стью, окружающей рас­твор. Чтобы исклю­чить сорбцию рас­тво­рён­ных мате­ри­а­лов на актив­ной поверх­но­сти детек­тора, необ­хо­димо было создать между рас­тво­ром и актив­ной поверх­но­стью детек­тора минималь­ный элек­три­че­ский потенциал, доста­точ­ный для сорбции «дипо­лей воды» на поверх­но­сти детек­тора, так как «диполи воды» препят­ствуют сорбции. В итоге я сформу­ли­ро­вал три тре­бо­ва­ния, кото­рые необ­хо­димо учи­ты­вать при созда­нии погруж­ного полу­про­вод­ни­ко­вого альфа-детек­тора на основе кри­стал­лов «н» типа крем­ния.

Во-пер­вых, они должны иметь золо­тое покрытие чув­стви­тель­ной поверх­но­сти.

Во-вто­рых, между чув­стви­тель­ной поверх­но­стью моно­кри­сталла крем­ния и рас­тво­ром должен быть минималь­ный элек­три­че­ский потенциал. А этого можно достиг­нуть при исполь­зо­ва­нии кри­стал­лов «н» типа крем­ния с низ­ким удель­ным сопро­тив­ле­нием. (Возможно, тогда при кон­такте детек­тора с рас­тво­ром на его чув­стви­тель­ной поверх­но­сти не будет сорбции тяже­лых альфа-актив­ных атомов, кроме сорбции «вод­ных дипо­лей».)

В-тре­тьих, для элек­тропи­та­ния детек­тора его «про­ти­вопо­лож­ная сто­рона» должна запа­и­ваться в стек­лян­ную ампулу.

Все эти сооб­раже­ния я изложил началь­нику лабо­ра­то­рии В. К. Мар­кову. Он одоб­рил моё жела­ние создать такие детек­торы. Через несколько дней он при­гла­сил меня и сообщил, что доложил дирек­тору Инсти­тута о моём жела­нии раз­ра­бо­тать погруж­ные детек­торы для дистанци­он­ного кон­троля хими­че­ского про­из­вод­ства плу­то­ния. Андрей Ана­то­лье­вич Боч­вар также одоб­рил это направ­ле­ние работ и выде­лил для них большую ком­нату неда­леко от сво­его каби­нета, где много лет назад рас­по­лага­лись немец­кие учё­ные.

Необ­хо­димую прак­ти­че­скую работу по созда­нию погруж­ных детек­то­ров я про­во­дил с помощью лабо­ранта Н. А. Корот­кова. Перед нача­лом работы мы вме­сте с ним поехали в Физико-тех­ни­че­ский инсти­тут им. А. Ф. Иоффе, в лабо­ра­то­рию Рыв­кина, где рабо­тал теперь уже док­тор физ.-мат. наук О. А. Мат­веев. Там за три недели Н. А. Корот­ков освоил весь процесс изго­тов­ле­ния полу­про­вод­ни­ко­вых детек­то­ров. При этом он запи­сал все нюансы тех­но­логии и изу­чил все необ­хо­димые мате­ри­алы. По воз­враще­нии из коман­ди­ровки мы подго­то­вили всё необ­хо­димое для изго­тов­ле­ния детек­то­ров. В помощь нам напра­вили двух лабо­ран­ток, кото­рые, пре­жде чем начать основ­ную работу, осва­и­вали тех­но­логию извест­ных полу­про­вод­ни­ко­вых альфа-детек­то­ров. Я в это время поехал на Укра­ину, в город Запо­рожье, где было промыш­лен­ное про­из­вод­ство моно­кри­стал­ли­че­ского крем­ния «н» типа. Там я при­об­рёл несколько пар­тий моно­кри­стал­лов «н» типа крем­ния с удель­ным сопро­тив­ле­нием от 100 до 2500 ом х см.

Для про­верки моих предпо­ложе­ний о вли­я­нии вели­чины оми­че­ского сопро­тив­ле­ния «н» типа крем­ния на сорбцию альфа-актив­ных атомов было изго­тов­лено четыре пар­тии погруж­ных детек­то­ров из моно­кри­стал­лов «н» типа крем­ния с удель­ными сопро­тив­ле­ни­ями 100, 500, 1000 и 2500 ом х см. После лабо­ра­тор­ных испыта­ний этих пар­тий детек­то­ров выяс­ни­лось, что детек­торы, изго­тов­лен­ные из моно­кри­стал­лов крем­ния «н» типа с удель­ным сопро­тив­ле­нием 100-500 ом х см, не имеют сорбции альфа-актив­ных атомов. Мои идеи, одоб­рен­ные А. А. Боч­ва­ром, ока­за­лись вер­ными. И я не зря почти два года упорно тру­дился над созда­нием погруж­ных полу­про­вод­ни­ко­вых альфа-детек­то­ров. Все это время мне активно помогал Н. А. Корот­ков.

Созда­ние погруж­ных детек­то­ров, конечно, празд­но­вала вся наша группа, и автор­ское сви­де­тельство на изоб­ре­те­ние «Погруж­ного поверх­ностно-барьер­ного альфа-детек­тора» был оформ­лено на М. И. Крапи­вина, В. Г. Юдину, А. А. Якоб­сона и М. П. Малафе­ева с при­о­ри­те­том от 10 июня 1964 года. Нико­лай Алек­сан­дро­вич Корот­ков за раз­ра­ботку погруж­ных детек­то­ров был награж­дён Орде­ном Тру­до­вого Крас­ного Знамени. А я был награж­ден орде­ном «Знак Почёта».

Нико­лай Алек­сан­дро­вич Корот­ков родился 29 июня 1923 года в Москве, в доме на Таганке, в семье рабо­чего, ста­ле­вара Мос­ков­ского метал­лурги­че­ского завода «Серп и молот». В этой семье было трое детей: сестра Алек­сандра, бра­тья Кон­стан­тин и млад­ший Нико­лай. В начале Вели­кой Оте­че­ствен­ной войны все они ушли на фронт. Кон­стан­тин стал Героем Совет­ского Союза и погиб на фронте. Нико­лай по ком­со­мольскому при­зыву, не окон­чив сред­ней школы, прошел школу под­рыв­ни­ков, кото­рых направ­ляли в тыл врага для под­рыва желез­но­до­рож­ных путей и соста­вов. В один из рей­дов в тыл врага Нико­лай Корот­ков полу­чил тяжё­лую травму ноги, но его смогли пере­пра­вить обратно через линию фронта и поме­стили в мос­ков­ский госпи­таль. Там он про­был почти полгода, и всё это время его навещала школь­ная подруга Алек­сандра. После госпи­таля Корот­ков полу­чил ста­тус инва­лида Оте­че­ствен­ной войны пер­вой степени. Его напра­вили рабо­тать в «сек­рет­ный Инсти­тут». Как инва­лиду Оте­че­ствен­ной войны ему предо­ста­вили большую одно­ком­нат­ную квар­тиру со всеми удоб­ствами, лег­ко­вой автомо­биль с руч­ным управ­ле­нием и гараж рядом с домом. Школь­ная подруга Нико­лая Алек­сан­дро­вича Алек­сандра стала его женой. Я не раз бывал в их друж­ной семье. Нико­лай стал моим хорошим другом. А в Инсти­туте он сде­лался «масте­ром на все руки для физи­ков и хими­ков».

Среди сотруд­ни­ков Инсти­тута ещё один чело­век стал мне другом на всю жизнь. Это Ники­тин Вла­ди­мир Ива­но­вич. Он окон­чил МИФИ и вна­чале рабо­тал в лабо­ра­то­рии авто­ма­ти­за­ции хими­че­ских процес­сов. Кроме того, он вел большую работу в проф­союз­ном коми­тете нашего Инсти­тута. Со време­нем он перешел рабо­тать в мою группу, быстро освоил спе­ци­фику работы и стал редак­то­ром всех наших про­из­вод­ствен­ных отчё­тов. Теперь мы давно пен­си­о­неры, но оста­ёмся дру­зьями и часто вспоми­наем наши тру­до­вые годы.

Но про­должу рас­сказ об Атом­ном про­екте.

Про­из­вод­ствен­ные испыта­ния погруж­ных полу­про­вод­ни­ко­вых детек­то­ров про­хо­дили на новом радио­хи­ми­че­ском Заводе-35. Для испыта­ний было подго­тов­лено два при­бора с чув­стви­тель­ной поверх­но­стью со сто­ро­нами 4 и 30 мил­лимет­ров. Это поз­во­ляло опре­де­лять содер­жа­ние плу­то­ния в рас­тво­рах с широ­ким диапа­зо­ном концен­траций. Тех­но­логи­че­ская цепочка хими­че­ских аппа­ра­тов была рас­по­ложена гори­зон­тально. По срав­не­нию с Заво­дом-25, это было без­опас­нее и удоб­нее в экс­плу­а­тации. Все внут­рен­ние про­из­вод­ствен­ные помеще­ния имели высо­кие потолки и были хорошо освещены. В помеще­нии для пере­оде­ва­ния даже был небольшой бас­сейн.

Про­из­вод­ствен­ные испыта­ния детек­то­ров про­хо­дили с уча­стием сотруд­ни­ков «Маяка». После испыта­ний было при­нято реше­ние осво­ить про­из­вод­ство этих детек­то­ров на ком­би­нате «Маяк». Испол­не­ние этого реше­ния пору­чили отделу при­бо­ров дистанци­он­ного кон­троля тех­но­логи­че­ских процес­сов под руко­вод­ством Нико­лая Коно­нова.

В связи с этими успе­хами В. К. Мар­ков пред­ложил мне поступить в заоч­ную аспи­ран­туру при нашем Инсти­туте. Я сдал необ­хо­димые экза­мены, в срок закон­чил аспи­ран­туру и вскоре защи­тил дис­сер­тацию на соис­ка­ние уче­ной степени кан­ди­дата тех­ни­че­ских наук.

Даль­нейшее внед­ре­ние детек­то­ров про­хо­дило на ком­би­на­тах в райо­нах горо­дов Том­ска и Крас­но­яр­ска. Группу под моим руко­вод­ством чис­ленно уве­ли­чили. Мы само­сто­я­тельно изго­тав­ли­вали погруж­ные детек­торы и элек­трон­ную аппа­ра­туру к ним, а затем внед­ряли их в хими­че­ское про­из­вод­ство плу­то­ния. Этой труд­ной изну­ряющей рабо­той мы занима­лись почти два года. А самые слож­ные коман­ди­ровки были на Горно-хими­че­ский ком­би­нат в Крас­но­яр­ске-26 (теперь Желез­ногорск), рас­по­ложен­ном в 60 километ­рах от Крас­но­яр­ска. Такого гран­ди­оз­ного про­из­вод­ствен­ного сооруже­ния, как ГХК, никогда раньше не было. Его создали как один из важ­нейших элемен­тов обо­рон­ной мощи Совет­ского Союза.

В Крас­но­яр­ске-26 сна­чала надо было при­вы­кать к новому часо­вому поясу, отли­чавшемуся от мос­ков­ского на четыре часа. Утром ехать на работу при­хо­ди­лось на обыч­ной элек­тричке, но по необыч­ной желез­ной дороге, про­ложен­ной внутри огром­ной камен­ной горы, сто­ящей на берегу Ени­сея. Такой атом­ный завод не могла достать ни одна атом­ная бомба! К концу рабо­чей смены, про­хо­дившей фак­ти­че­ски под зем­лёй, чув­ство­ва­лась уста­лость, хотя в рабо­чие помеще­ния пода­вался очищен­ный и увлаж­нён­ный воз­дух. Но там отсут­ство­вал сол­неч­ный свет. Коман­ди­ро­ван­ным трудно было при­вык­нуть к таким усло­виям работы. Но зато нам все­гда ока­зы­вали осо­бенно теп­лый приём. Многие сотруд­ники Челя­бин­ска-40 пере­ехали сюда, в Крас­но­ярск-26. Дирек­то­ром огром­ного радио­хи­ми­че­ского завода стал Евге­ний Ильич Мике­рин, рабо­тавший на «Маяке» дирек­то­ром небольшого Завода-25, а затем Завода-35. С ним мы вспоми­нали, как в тяже­лом 1957 году, после ради­аци­он­ного взрыва, занима­лись внед­ре­нием гамма-спек­трометра.

С концом коман­ди­ро­вок в Крас­но­ярск-26 закон­чи­лось уча­стие нашей группы в Атом­ном про­екте. Ведь не вечно будут про­из­во­дить плу­то­ний для атом­ных взрывов. Тем более что ещё в 1961 году на архипе­лаге Новая Земля, рас­по­ложен­ном между Баренце­вым и Кар­ским морями, была испытана мощ­нейшая в исто­рии 58-мега­тон­ная водо­род­ная бомба, имевшая энергию взрыва во много раз больше, чем у «бомбы с плу­то­нием». А в 1963 году в Москве между СССР, США и Вели­ко­бри­та­нией было подпи­сано соглаше­ние о запреще­нии испыта­ний ядер­ного оружия. С тех пор атом­ная энергия должна была при­ме­няться в мир­ных целях. В нашем Инсти­туте начали раз­ра­ба­ты­вать твэлы для теп­ло­вых атом­ных реак­то­ров и атом­ного под­вод­ного флота.

С заверше­нием моего уча­стия в Атом­ном про­екте в моей семье тоже про­изошли важ­ные события. Моя жена Ирина Гле­бовна, кан­ди­дат био­логи­че­ских наук, поняла, что мне теперь не надо подолгу уезжать в коман­ди­ровки и поэтому можно взять на воспи­та­ние детей из дет­дома. Мы взяли маль­чика и девочку. Наша семья жила тогда на площади Кур­ча­това, в большом доме, но в маленькой ком­нате двух­ком­нат­ной квар­тиры. Меня вызвал к себе А. А. Боч­вар и ска­зал: «Мило­слав Ива­но­вич, я знаю, что вы усы­но­вили двоих детей, и жилищ­ные усло­вия у вас стес­нен­ные, поэтому при­нято реше­ние выде­лить вам из дирек­тор­ского фонда двух­ком­нат­ную квар­тиру на 10-м этаже нашего нового дома у метро «Сокол». Скоро мы спра­вили ново­се­лье и устро­или детей в дет­ский сад, кото­рый нахо­дился напро­тив подъезда нашего дома.

Бес­пар­тий­ный дирек­тор нашего Инсти­тута А. А. Боч­вар обла­дал не только необык­но­вен­ной спо­соб­но­стью объеди­нять талант­ли­вых людей для реше­ния важ­нейших задач, сто­явших перед стра­ной, но и потреб­но­стью забо­титься о своих сотруд­ни­ках.

В один из весен­них дней 1966 года Андрей Ана­то­лье­вич при­гла­сил меня в каби­нет и сообщил, что я должен срочно поехать к мини­стру Е. П. Слав­скому. Ефим Пав­ло­вич при­вет­ливо при­нял меня и пре­жде всего спро­сил, откуда я родом и где учился. Узнав, что я родился на хуторе Митькин Бука­нов­ской ста­ницы Дон­ского края, он пошу­тил: «Да вы у нас казак, как и я». Затем он поблаго­да­рил меня за созда­ние и внед­ре­ние погруж­ных альфа-детек­то­ров и перешел к вопросу о созда­нии в Лат­вии инсти­тута радио­изо­топ­ного при­бо­ро­стро­е­ния. В этом инсти­туте предпо­лага­лось в даль­нейшем изго­тав­ли­вать погруж­ные альфа-детек­торы и при­боры на их основе. Слав­ский при этом ска­зал: «Конечно, нена­дежно в Лат­вии стро­ить такой инсти­тут, но есть ука­за­ние «сверху».

Министр пору­чил мне кури­ро­вать созда­ние этого инсти­тута и поже­лал успеха. Сам Е. П. Слав­ский, кото­рый вру­чал мне орден «Знак Почёта» за уча­стие в Атом­ном про­екте, теперь отправ­лял меня в Ригу с зада­нием в каче­стве пред­ста­ви­теля Мини­стер­ства!

В Риге меня встре­тил и доста­вил в гости­ницу сотруд­ник Радио­изо­топ­ной лабо­ра­то­рии, рабо­тавшей там при Ака­демии наук Лат­вийской ССР. В этой маленькой гости­нице на берегу озера уже жили мои дру­зья, сотруд­ники лабо­ра­то­рии ленинград­ского Физ­теха Олег Мат­веев и Никита Стро­кан. На сле­дующий день нас при­гла­сили в Радио­изо­топ­ную лабо­ра­то­рию, кото­рой руко­во­дил Вла­ди­мир Алек­сан­дро­вич Януш­ков­ский. Он сообщил, что гото­вится поста­нов­ле­ние пар­тии и пра­ви­тельства о созда­нии Риж­ского научно-иссле­до­ва­тельского инсти­тута радио­изо­топ­ного при­бо­ро­стро­е­ния, и нам необ­хо­димо обсу­дить наи­бо­лее важ­ные направ­ле­ния его будущей дея­тель­но­сти.

После двух­днев­ных обсуж­де­ний Вла­ди­мир Алек­сан­дро­вич при­гла­сил нас к себе в гости. Его квар­тира рас­по­лага­лась в цен­тре Риги на набе­реж­ной судо­ход­ной реки Даугавы. Нас при­нимали в большой сто­ло­вой и на обед пода­вали такие дели­ка­тесы, каких нельзя было найти в мага­зи­нах Риги. Здесь я узнал, что жена Януш­ков­ского — род­ная сестра А. Я. Пельше, бывшего пер­вого сек­ре­таря ЦК компар­тии Лат­вии. Может, поэтому в Риге и решили созда­вать такой инсти­тут?

Мы почти неделю гото­вили мате­ри­алы к про­екту созда­ния Риж­ского научно-иссле­до­ва­тельского инсти­тута радио­изо­топ­ного при­бо­ро­стро­е­ния (РНИ­ИРП). Через месяц, в жар­кий лет­ний день меня как пред­ста­ви­теля Мини­стер­ства сред­него маши­но­стро­е­ния при­гла­сили в отдел обо­рон­ной промыш­лен­но­сти ЦК КПСС. Вме­сте со мной при­гла­сили О. А. Мат­ве­ева и Ска­ко­дуба, пред­ста­ви­теля созда­ва­емого в Риге инсти­тута. Нас озна­комили с подго­тов­лен­ным про­ек­том созда­ния РНИ­ИРП. Мы зави­зи­ро­вали про­ект без заме­ча­ний.

Рижа­нин Ска­ко­дуб пред­ложил отме­тить это событие в лучшем ресто­ране Москвы. Я без коле­ба­ний назвал гру­зин­ский ресто­ран «Арагви», где одна­жды наша группа отме­чала полу­чен­ную премию.

Мои регу­ляр­ные коман­ди­ровки в Ригу нача­лись с 1967 года. Для созда­ния РНИ­ИРП было выде­лено небольшое зда­ние, где начали осва­и­вать изго­тов­ле­ние детек­то­ров и при­бо­ров для реги­страции «атом­ных излу­че­ний». Для работы в инсти­туте были при­вле­чены инже­неры элек­трон­ной промыш­лен­но­сти Лат­вии, но основу нового инсти­тута соста­вили бывшие сотруд­ники Радио­изо­топ­ной лабо­ра­то­рии. Изго­тов­лен­ные при­боры под­верга­лись про­верке, про­хо­дили госу­дар­ствен­ную при­ёмку. Через два года для инсти­тута постро­или новое обшир­ное зда­ние, а для его сотруд­ни­ков — небольшой жилой горо­док побли­зо­сти.

В одну из коман­ди­ро­вок в Ригу я слу­чайно позна­комился с про­фес­си­о­наль­ным латыш­ским худож­ни­ком Эдга­ром Герма­но­ви­чем Вин­тер­сом. Он писал мас­лом пей­зажи и натюрморты, исполь­зуя тон­кий фин­ский кар­тон, кото­рый при­да­вал осо­бую яркость крас­кам на его кар­ти­нах. Вин­терс пред­ложил мне поез­дить с ним на авто­машине по Лат­вии и поучиться рисо­вать пей­зажи. Так я позна­комился с пре­крас­ной лат­вийской при­ро­дой и научился держать в руках кисть, что про­должаю делать до сих пор.

Почти пять лет я ездил в Ригу как пред­ста­ви­тель Мини­стер­ства сред­него маши­но­стро­е­ния. Потом в стране многое изме­ни­лось. Министр Ефим Пав­ло­вич Слав­ский был прав, не одоб­ряя размеще­ние в Лат­вии такого предпри­я­тия: в наступившие тяже­лые времена «при­бал­тийской неза­ви­симо­сти» наши сотруд­ники еле унесли оттуда ноги.

Завершив свое уча­стие в Атом­ном про­екте, я уже на всю тру­до­вую жизнь был свя­зан только с мир­ным атомом.