Горжусь своей работой
4 ноября 1964 года я защитила дипломную работу в МХТИ им. Д. И. Менделеева по теме «Производство полистирола» и была направлена по распределению в Научно-исследовательский и конструкторский институт монтажной технологии (НИКИМТ), который входил в состав 12 ГУ Министерства среднего машиностроения. В трудовой книжке было записано, что я была принята на работу в п/я 1036 5 марта 1965 года. До этого я сидела дома, так как в марте 1963 года вышла замуж за студента нашего института Бориса Михайловича Козлова, а 17 ноября 1964 года у нас родился сын Михаил.
Иван Иванович Герасимов (1911-1981) принимал меня на работу в 1965 году, и буквально через год, в 1966 году, мне как молодому специалисту выделили однокомнатную малогабаритную квартиру в Бескудникове. Это облегчило мою жизнь, так как я ездила на работу из Бирюлева, где жила вместе с папой и своей семьей. На новоселье я пригласила свою студенческую группу, и мы праздновали, сидя на полу, — никакой мебели у меня пока что не было.
Юрий Федорович Юрченко до назначения его директором НИКИМТа работал главным инженером института, пользовался огромным уважением. В 1976 году, когда меня назначали начальником лаборатории в ОСП, он меня поддержал, и его слово оказалось решающим при подведении итогов конкурса. В моей характеристике было написано, что я обладаю повышенной эмоциональностью. «В чем она заключается?» — спросил Юрченко. Ему ответили: «Ругается с начальством». — «Ну а как же с вами еще разговаривать!». Все засмеялись и проголосовали за мою кандидатуру.
В НИКИМТе была заочная аспирантура, и 2 ноября 1977 года, уже будучи начальником лаборатории теплоизоляционных и теплозащитных материалов, я защитила диссертацию, и мне была присвоена ученая степень кандидата технических наук. Все работы в НИКИМТе я выполняла под научным руководством Юрия Николаевича Медведева. Он с увлечением брался за решение всевозможных сложных проблем, предлагал оригинальные решения, и работать с ним было очень интересно. Но так как Ю. Н. Медведев не имел ученой степени, то научным руководителем при подготовке диссертации у меня был кандидат технических наук Борис Николаевич Егоров — руководитель отделения спецпокрытий. Он научил меня правильно излагать материал при написании статей, что мне очень помогло при оформлении диссертации, да и потом, когда я стала выступать с докладами на конференциях и писать книги.
13 марта 1985 года мне было присвоено ученое звание старшего научного сотрудника по специальности «Технология и переработка пластических масс и стеклопластиков». Начиная с 1972 года я вместе со своими коллегами участвовала в выставках в павильоне "Атомная энергия" на ВДНХ. Наиболее интересные разработки награждались медалями ВДНХ. В наше время было очень почетно получить такую медаль. Это влияло на карьерный рост и, соответственно, на зарплату. Подробно о своих научных исследованиях я рассказала в книге «Вместе по жизни». Эта книга есть у многих моих друзей, поэтому повторяться не буду. На этих выставках я получила две серебряные и три бронзовые медали, а также удостоверение участника ВДНХ.
Наши разработки всегда имели новизну, и Государственный комитет по делам изобретений регистрировал их как изобретение, а авторам выдавали авторское свидетельство на изобретение и публиковали его в Бюллетене изобретений. По номеру авторского свидетельства описание изобретения можно найти в этом бюллетене. Я за 30-летний период работы в НИКИМТе получила 19 авторских свидетельств на изобретения или новых составов, или технологий получения, или конструкций. Большинство этих изобретений внедрено в промышленность. При расчете эффективности от применения изобретений авторы получали вознаграждение. Максимальная сумма за одно изобретение — 20 000 рублей (для сравнения: «жигули» стоили от 5 до 7 тысяч рублей). Такую сумму в 20 тысяч рублей мы получили с Ю. Н. Медведевым после внедрения нашего изобретения «Грузозахватное устройство» в Чернобыле для дистанционной очистки кровель от радиоактивных загрязнений при ликвидации последствий аварии на ЧАЭС (применение клеевых захватов). Оформление документов и работу с экспертами проводили специалисты из Патентного отдела института. Мы были в Чернобыле, а С. С. Кузнецова (именно она вела эту заявку на изобретение) на основе наших сведений оформила документы.
Я была членом КПСС с 1975 года. Вступила в коммунистическую партию сознательно, а не для карьеры. Мне нравилось, что на партийных собраниях, куда приглашались и беспартийные руководители групп, и старшие инженеры, обсуждались не политические вопросы, а выполнение тематического плана и всякие другие производственные проблемы. В 1977 году у меня были похищены документы и, получив строгий выговор с занесением в учетную карточку, я получила новый партийный билет. Это могло стоить должности, но меня пощадили, и я продолжала работать начальником лаборатории, а в 80-е годы была даже секретарем партийной организации отделения спецпокрытий. Когда я была комсомольского возраста, то возглавляла нашу комсомольскую организацию, за что меня периодически награждали почетными грамотами.
А в 1985 году я была занесена в Книгу Почета НИКИМТа. Это было очень престижно, и нам даже выдавали об этом свидетельства. К сожалению, после бесконечной смены власти в НИКИМТе эта книга утеряна, но свидетельство у меня сохранилось.
В 1986 году произошла катастрофа в Чернобыле. Об этом я расскажу отдельно и подробно: и о разработках, и о наградах, и о работе по ЛПА на ЧАЭС. Затем были поездки на Познаньскую и Будапештскую ярмарки в 1989-1990 годах, на международные конференции, которые проводил Интератомэнерго, где мы выступали в 1990-1991 годах с докладами. Все складывалось удачно. Наши разработки готовы были приобрести в Польше, в Германии, в Финляндии. Но резко изменились цены, и все приостановилось.
В 1991 году мы стали отдельной лабораторией НПЛ 38020, выделившись из НИКИМТа, но вошли в состав НПО «НИКИМТ». Ю. Н. Медведев стал директором этого нового предприятия, а я — коммерческим директором. В 1995 году я уволилась. У меня уже была оформлена пенсия, и я стала помогать сыну в это тяжелое перестроечное время.
Атомная отрасль развивалась быстрыми темпами, и необходимость в наших специалистах ощущалась на многих объектах. В первоначальные годы существования нашего института все были молоды и не боялись никаких командировок. Где только не пришлось нам побывать! Я пришла молодым специалистом в 1965 году, и уже через несколько месяцев — монтажная командировка в Уч-Кудук, а затем — Навои, Ленинабад, Томск, Челябинск, Новосибирск, Сосновый Бор, Снечкус, Северодвинск... Да разве все перечислишь!
А в каких интересных работах приходилось принимать участие! Строительство АЭС, атомных ледоколов, объектов в Табошарах, Шевченко. И это всегда были самые ответственные и необходимые объекты в стране. Вот такую школу мы проходили, работая в НИКИМТе. В наших специалистах нуждались и на атомных подводных лодках, и при строительстве и эксплуатации отечественных и зарубежных АЭС. Ирак, Ливия, Чехословакия, Финляндия, Болгария, ГДР — там и во многих других странах побывали наши специалисты, выполняя работы, оказывая техническую помощь, внедряя наши разработки или оборудование.
Мы выезжали и бригадами, и поодиночке, и всегда чувствовали себя весьма уверенно, потому что за спиной был дружный, готовый прийти на помощь коллектив. Часто на одном объекте могли находиться группы из разных подразделений института, но мы всегда помогали друг другу. Вот эта взаимовыручка, хорошее и теплое отношение друг к другу и объединяло, и сплачивало нас на долгие годы. У наших ветеранов, как правило, 30-40-50 лет работы в институте, а 25 лет — практически у большинства.
А как нас сплотил Чернобыль! Весь институт работал для решения проблем, возникших на ЧАЭС. На опытном заводе в Москве трудились в три смены, когда готовили оборудование для отправки на ЧАЭС. Более двух тысяч человек в НИКИМТе были задействованы для решения чернобыльских задач, а 268 человек выезжали на ЧАЭС для ЛПК, и это в основном в 1986 году, потому что именно наш институт был головным по монтажу «укрытия». Это наши специалисты первыми проехали вокруг 4-го блока для оценки обстановки на ИМРах, нашими специалистами были установлены телевизионные камеры и составлены проекты организации работ при возведении «укрытия». Затем — участие в монтаже «укрытия». А опыт решения подобных проблем в институте уже был, потому что еще в 1957 году 64 наших специалиста во главе с Ю. Ф. Юрченко принимали участие в ликвидации последствий аварии на ПО «Маяк». Тогда и был заложен этот дух взаимовыручки в нашей организации. Поэтому разве мы могли остаться в стороне, когда случился Чернобыль?! Не дожидаясь постановления правительства, наши специалисты во главе с Б. Н. Егоровым выехали в Чернобыль уже 9 мая. И так во всем и всегда.
Работать было интересно, и практически никто не искал работу на стороне. Люди трудились в институте десятилетиями, потому что о нас заботились. Квартиры, машины, хорошая зарплата... Все это было. Возможность научной работы, защиты диссертаций. Мы всё это имели. И гордились, что работали в такой организации, несмотря на запрет нашего выезда за границу. Нас как-то это не смущало. Страна такая огромная, и столько мы всего интересного видели, что это с лихвой возмещало отсутствие возможности поехать куда-нибудь за рубеж.
А сейчас ветераны с радостью приходят на наши встречи, потому что НИКИМТ им стал родным домом, и многие скучают не только по работе и коллегам, но и по той доброй атмосфере, которая была у нас в коллективе.
Я снова хочу вспомнить и рассказать про Чернобыль, как это было, потому что Чернобыль оставил такой трагический след в моей жизни и жизни наших людей! Не хочу, чтобы об этом забывали. Не только о самой трагедии, обрушившейся на нашу страну, но и о людях, которые героически, в совершенно недопустимых для ведения работ условиях, сражались с радиацией.
В 1986 году я работала начальником лаборатории теплоизоляционных и огнезащитных материалов. Занималась вопросами вроде бы далекими от возникших при аварии на ЧАЭС проблем. Но обстоятельства сложились таким образом, что нашему коллективу пришлось участвовать в решении задач, поставленных Министерством перед институтом. На одном из совещаний директор института Ю. Ф. Юрченко предложил специалистам подумать, как с кровель зданий, окружающих разрушенный реактор, дистанционно убрать выброшенные взрывом высокорадиоактивные обломки, пыль и куски графита. На первом этапе это была одна из главных задач, поскольку проводить работы по строительству «укрытия» над разрушенным реактором при большом радиационном фоне невозможно. Радиационный фон в районе разрушенного реактора составлял несколько тысяч рентген. Наземные работы проводились с помощью защищенной техники, а на кровлю машинного зала, куда было выброшено множество радиоактивных обломков, такую технику не поставишь, так как крыша была изготовлена из профнастила и теплоизоляции, сверху покрытой рубероидом. Вот он-то и горел, когда взорвался реактор, и этот пожар тушили пожарные, чтобы огонь не перекинулся дальше по кровле машинного зала, который объединял все четыре энергоблока. Героизм пожарных спас станцию, но все они погибли, получив огромные дозы радиации. Всех наградили посмертно. Их могилы — на Митинском кладбище в Москве, где каждый год 26 апреля собираются чернобыльцы, чтобы почтить память погибших.
Но об этом мы тогда еще не знали. Знали лишь: надо что-то придумать, чтобы дистанционно чистить крыши.
Наш начальник отдела и научный руководитель Юрий Николаевич Медведев предложил нам проверить оригинальную и очень простую идею: нанести на кисть клей, забросить ее на крышу с помощью крана, а потом, когда клей затвердеет, снять кисть со всем, что к ней прилипнет. Простая и замечательная идея. Мы начали работать.
Из нескольких типов клея (на основе фенолоформальдегидных, эпоксидных, полиэфирных смол и жидкого стекла) мы выбрали наиболее эффективный и не очень дорогой — фенолоформальдегидный. Разыскали на складе малярные кисти, прикрепили их к обычной сетке-рабице, и получился клеевой захват. Мы нарекли наше детище «промокашкой». Проверили устройство на земле, на крышах нашего института и соседнего предприятия «Энерготехпром», поскольку кровельные покрытия на них в какой-то мере идентичны крышам машзалов ЧАЭС. Буквально через неделю после получения задания мы уже докладывали о нашем варианте очистки кровель Ю. Ф. Юрченко. Идея ему понравилась. Потом продемонстрировали эту технологию представителям Министерства и получили указание немедленно подготовить первую партию клеевых захватов (500 штук с размерами 1х1 м), а также сформировать группу сотрудников для отправки на ЧАЭС.
В подготовительные работы включился весь отдел. Сразу возникло громадное количество организационно-технических вопросов, и решать их надо было незамедлительно. «Промокашки» изготовили в Котлякове на предприятии «Спецмонтажмеханизация». Для изготовления кистей приспособили хлопчатобумажные отходы («концы»), употребляемые на заводах в качестве обтирочных материалов. Для клея использовали фенолоформальдегидный клей марки СФЖ-300. Таким образом, изделие получилось недорогим, и его можно было изготавливать в больших количествах.
В конце мая все было подготовлено и отправлено в Чернобыль, а через некоторое время, в начале июня, Ю. Н. Медведев, Е. М. Гольдберг и я прилетели в зону катастрофы. Надо было продемонстрировать наш метод дистанционной очистки кровель членам правительственной комиссии и получить «добро» на его использование. Поселили нас в поселке городского типа Иванково в доме отдыха «Строитель». Здесь, в летних домиках, жили командированные сотрудники Курчатовского института и НИКИМТа. Команду нашего института, которая занималась решением вопросов, возложенных на НИКИМТ, возглавлял заместитель директора института Е. А. Логинов.
Материалы, направленные из Москвы, уже прибыли и находились на базе «Сельхозтехники» на выезде из Чернобыля. Там же базировались и все наши сотрудники, которые занимались вопросами дезактивации зданий и пылеподавлением. Нам выделили небольшой склад, где мы и начали свои подготовительные работы с клеевыми захватами. Необходимое оборудование разыскивали по всему Чернобылю. Провели первые испытания и продемонстрировали нашу технологию очистки многим ответственным лицам, в том числе начальнику управления строительства УС-605 В. П. Дроздову, начальнику Оперативного штаба ГКАЭ А. К. Круглову. Мы были полны надежд, что в самое ближайшее время нам разрешат начать подготовку для очистки кровель от радиоактивных отходов. Нам дали «добро» и на первом этапе поручили очистить от высокорадиоактивных загрязнений часть территории, прилегающей к разрушенному зданию четвертого энергоблока единичными клеевыми захватами (1 х 1 м), что мы и сделали совместно с военными. Поставку и съем клеевых захватов производили с помощью машин ИМР-2, оснащенных грейфером.
Очистка территории с помощью клеевых захватов показала их высокую эффективность. Все убедились, что этим способом можно очистить любые поверхности дистанционно, в том числе и крыши. Дело оставалось за техникой: как клеевые захваты доставлять на крышу и как их снимать. Надо было найти технику. И какую! Подходили только имеющиеся на площадке строительные краны «Демаг». Их было три, но они были заняты на строительстве «саркофага» — укрытия для разрушенного реактора. Было принято решение использовать вертолеты. Ю. Ф. Юрченко, который был в Чернобыле и входил в состав Правительственной комиссии по ЛПА на ЧАЭС, поддержал нас и обратился за помощью к военным, которые согласились нам помочь. Надо сказать, что вертолет — не очень-то удобная техника для таких работ, так как над крышей третьего блока возвышалась еще вентиляционная труба высотой 75 м, и вертолет должен был летать и опускать клеевой захват, не задевая трубу. Это очень опасная работа, но вертолетчики с ней блестяще справлялись.
Нам разрешили первые полеты. Взлет можно было делать только с полевого аэродрома, который находился в Чернобыле. Оттуда до ЧАЭС 17 км. Группой вертолетчиков командовал тогда заместитель начальника ОГ МО СССР по авиации генерал-майор Евгений Вихорев, который нас очень поддерживал, особенно в первое время, когда еще не все ладилось из-за организационных и технических причин. Для работ готовили «промокашки» размером 4,0 х 4,0 метра. Сверху к ним присоединяли металлическую пирамиду с тросом, на конце которого крепили замок для отсоединения всей конструкции от вертолета в тот момент, когда он окажется над целью.
Проверили готовность. Кажется, предусмотрели всё, но «первый блин» получился комом. Состав клея был рассчитан на жизнеспособность не менее 40-60 минут. На один клеевой захват площадью 16 кв. м необходимо было около 300 кг клея. Сработал эффект массы, и отвердение началось уже в ванне в момент пропитки. Обидно было до слез. Вернулись на базу отрабатывать технологию.
И вот снова поле аэродрома. Наконец «промокашка», пропитанная клеем, извлекается из ванны. Дождь клеевых брызг, и вертолет уносит ее к крыше третьего блока. Внутри вертолета на полу у смотрового окна вместе с наводчиком, который определяет место сброса, находится Юрий Николаевич Медведев. Еще одна команда с другого вертолета корректирует полет. Там работают дозиметристы нашего института во главе с В. М. Дороховым. Используя рацию, совместно определяют место сброса клеевого захвата. Вертолет зависает над кровлей, «промокашка» на 100-метровом тросе накрывает обломки на крыше, срабатывает замок, «промокашка» остается на кровле, а вертолет благополучно возвращается на аэродром. На следующий день готовим уже несколько клеевых захватов. Все идет удачно, захваты опускаются на крышу 3-го блока в места наибольших скоплений обломков. Летчики, возвращаясь на аэродром, по рации требуют: «Лена, вари кашу!», чтобы, не заглушая моторы, взять следующую ношу.
В один из полетов я упросила командира взять меня с собой. При вращающихся лопастях забраться в вертолет оказалось не так-то просто. Внутри все застлано свинцовыми листами. Лежим на полу и смотрим в окошко для наблюдателей, сделанное из свинцового стекла. Когда вертолет зависает над крышей, наблюдатель определяет место, корректирует маневры машины для точного сброса «промокашки» и дает команду на отключение замка. Но вот «промокашка» легла на место, можно и по сторонам посмотреть. По нашей технологии вертолетами было установлено 17 клеевых захватов общей площадью около 300 квадратных метров. Из них 8 — на скопление обломков с мощностью излучения более 200 р/ч. Через определенное время, когда клей застывал, набирал необходимую прочность и сцепление с крышей, «промокашки» снимали, прикрепляя к вертолетам трос с якорем на конце, которым и подхватывалась пирамидка на «промокашке». Все вместе с налипшими кусками обломков и кусками кровли отрывалось и сбрасывалось в завал 4-го блока. Часть захватов сняли с помощью вертолетов МИ-26, а часть — с помощью крана «Либхер». Для снятия двух последних захватов, пролежавших на крыше более 40 дней, потребовалось произвести предварительный отрыв с помощью БТР за трос, один конец которого был спущен на землю. Прикрепление троса к захватам на крыше выполнял Сергей Искандаров, инженер нашей лаборатории. Одетый в свинцовый жилет, он дважды ходил на крышу цеплять трос за клеевые захваты.
К сожалению, эти работы вскоре пришлось прекратить, поскольку вертолетные винты поднимали пыль, мешая работать людям на строительстве «укрытия». Имеющиеся на площадке краны также были заняты. Применение всевозможных радиоуправляемых роботов как отечественного, так и зарубежного производства не дало результатов — они мгновенно «вырубались» в интенсивных радиационных полях. Применяли гидросмыв, но он оказался эффективным только при удалении незакрепленных и слабо сцепленных с кровлей предметов. К тому же образовывалось большое количество жидких радиоактивных отходов. Они требовали сбора и захоронения. Поэтому было принято решение о выполнении очистки кровли от радиоактивных обломков вручную с использованием призванных в Чернобыль военнослужащих. Почему это произошло, почему мы в тот период не отстояли свою технологию? Всем было понятно, что, используя кран «Демаг», нашими «промокашками» можно очистить кровлю дистанционно, не облучая людей. Почему же их не использовали? В Чернобыле при разработке технологии очистки кровли от радиоактивных отходов столкнулись две идеологии: дистанционный метод очистки по «безлюдной» технологии и сбор радиоактивных отходов вручную с использованием военнослужащих и гражданских лиц. Последнее стало возможным, так как начали прибывать воинские части, и Ю. Н. Самойленко, который от Минэнерго занимался вопросами по очистке кровли, предложил свои услуги и сказал, что он с этой кровлей справится без нашей помощи. Дескать, «промокашки» — это хорошо, но долго, лучше использовать людей, которые выйдут на кровлю, возьмут по куску и сбросят в завал. Был уже и приказ министра о выделении нам крана, чтобы мы могли обходиться без вертолетов. Но этот приказ не был выполнен, и не только по причине занятости крана на строительстве «саркофага», но и потому, что Ю. Н. Самойленко «добил» свою идею ручной очистки кровли в Правительственной комиссии, где он доказал, что вручную эту работу можно сделать намного быстрее. Он отличился, получил звезду Героя, но через крышу прошли 5000 человек (по его же сведениям). Где они сейчас? Трудоспособны ли, если живы?
Позже, в 1987 году, мы организовали "безлюдную" технологию и сняли с машзала, прилегающего к разрушенному реактору 4-го блока, всё, что вручную невозможно было снять, потому что очень много радиоактивных отходов было погружено в битум. Битум расплавился, и все осколки, даже маленький кусок графита, невозможно было оторвать. Все это нужно было убирать вместе с кровлей. Что здесь можно было сделать вручную?! Нас охватывала досада, что мы, находясь на ЧАЭС в первые дни, не смогли настоять на применении своего метода очистки кровель, хотя в 1987 году мы это сделали. Сколько бы людей мы смогли спасти от облучения! Но это было позже. А пока мы вернулись в институт к решению своих проблем. Но, как оказалось, наша помощь вновь потребовалась.
Параллельно со строительством «укрытия» на ЧАЭС шли подготовительные работы к пуску первого, второго и третьего энергоблоков, работа которых была приостановлена после аварии. Одна из задач, которая стояла перед строителями, — замена кровель на машзале всех энергоблоков. Министерство энергетики на всех атомных станциях применяло сгораемую кровлю, которая состояла из металлического профильного листа, рубероида в качестве пароизоляции, утеплителя (пенополистирола или, в лучшем случае, пенопласта ФРП) и гидроизоляции (рубероида на битумной мастике с присыпкой из гравия). После аварии и пожара, который развивался на крышах из-за ее горючести, стало ясно, что такую кровлю применять нельзя. Ее надо было заменить на пожаробезопасную. Сроки были жесткие. К решению этого вопроса привлекли различные строительные институты, в том числе и нас. Вот это было уже по профилю нашей работы.
Мы предложили изготовить кровлю по типу «слоеного пирога». Для теплоизоляции применили полимерпластбетон (этот пенопласт относится к классу трудносгораемых материалов), а снизу и сверху защитили его стеклотканью, пропитанной огнезащитной композицией на основе подвспененного жидкого стекла. Сделали фрагмент кровли, провели испытания. Все получилось. Докладываем директору института Ю. Ф. Юрченко. Его ответ: «Срочно выезжайте на ЧАЭС!».
1 мая 1987 года мы все той же командой — Ю. Н. Медведев, Е. М. Гольдберг и я — выехали на станцию. Совместно с УС-605 сделали крупномасштабный стенд площадью 800 кв. м на полигоне в Чернобыле. 8 мая при участии украинских пожарных были проведены испытания нашей конструкции кровли. Всё в порядке! Конструкция кровли признана пожаробезопасной. Заместитель начальника УПО МВД Украины С. А. Грипас был доволен: «Теперь за кровлю можно будет не беспокоиться: так гореть, как она горела при взрыве, уже не будет». Нашу технологию приняли. И надо было начинать работу на кровле. Собираем мастеров по кровельным работам, в основном это специалисты из московского треста «Спецхиммонтаж». Учим их на том же стенде, и в конце мая уже начинаются работы по замене кровельного покрытия на машзале третьего блока. Сложность заключалась в выполнении большого объема работ. Здесь тоже пришли неожиданные решения: организовать приготовление огнезащитной смеси на ходу в миксере. На территории бетонозавода в Чернобыле в миксер (автомашину со смесителем) загружали необходимые компоненты, и пока машина шла на ЧАЭС до третьего блока, смесь перемешивалась. Не требовалось больше никакого специального оборудования. Перед выгрузкой в нее добавляли отвердитель и вспениватель, перемешивали и разливали по канистрам, которые подавали на крышу и там уже наносили на поверхность и разравнивали. И так все три блока на площади 38 тыс. кв. м.
Эта работа заняла все лето. Сначала был машзал третьего блока, потом второго, первого и крыша здания ХЖТО. Как будто это обычная работа, но велась она рядом с разрушенным четвертым энергоблоком. Рабочие не выходили без дозиметров, показывающих, какую дозу они набрали за день. Это было лето 1987 года, и радиационный фон на территории станции был еще значительно выше нормы. В работах по замене кровли принимали участие в качестве технологов сотрудники нашего отдела Е. Н. Осин, Т. С. Баженова, Н. В. Ляшевич, Л. С. Голубева, О. Ю. Панов, В. А. Артемьев.
О нашем методе дистанционной очистки кровли вспомнили в мае 1987 года, когда начались подготовительные работы для пуска 3-го энергоблока. Между машзалами четвертого и третьего энергоблоков возвели стену, которая должна была понизить фон. Но этого оказалось недостаточно, т. к. кровли машзала и деаэраторной этажерки 4-го энергоблока давали сильный фон: уровни по гамма-излучению на тот момент были от 30 до 180 р/ч. Надо было очистить эти поверхности, площадь которых вместе составляла более 6000 кв. м. Для очистки машзала 4-го энергоблока решили применить наши «промокашки».
В процессе очистки кровель в 1986 году было установлено, что загрязнения проникли вглубь гидроизоляционного покрытия, состоящего из двух слоев рубероида на битумной мастике и верхнего слоя битума толщиной 20-30 мм с гравийной присыпкой. Загрязнения проникали до самого утеплителя. Этому способствовали как расплавление битума во время пожара на кровле, так и разогрев битума в последующие дни после аварии за счет гамма-излучения выброшенного топлива и солнечной радиации. Из-за этого даже после многократной жидкостной дезактивации излучение с кровли составляло 50 и более р/ч. Поэтому снижения активности до фоновых значений можно было добиться только после полного удаления гидроизоляционного ковра. Было подсчитано, что для снятия одного квадратного метра кровли вручную потребовалось бы не менее 40 минут, а если при этом учесть, что площадь высокоактивной кровли, подлежащей снятию, составляла не менее 10 000 кв. м, людские и материальные затраты при ручной дезактивации были бы огромными. В связи с этим и была поставлена задача использовать дистанционный способ очистки кровель с помощью «промокашек», тем более что к этому времени освободились краны «Демаг». Вылет стрелы на этом кране составляет 100 м, поэтому только они и могли быть использованы в таких условиях. На стреле крана была установлена телекамера, и в кабине оператор крана наблюдал на экране за тем, что происходит на крыше. Телевизионную аппаратуру устанавливали и налаживали специалисты из отделения телевидения нашего института.
Работы мы начали в июне. Для начала надо было разобраться, что же там на крыше, оценить ее поверхность. Лучше всего увидеть самим. Для таких «экскурсий» придумали оригинальный и не совсем безопасный способ. На стрелу «Демага» подвешивали кабину — «батискаф», выполненную из свинца, весом 28 тонн, вместимостью четыре человека, изготовленную у нас же в НИКИМТе. Кабину поднимали на кровлю, но не ставили (крыша бы не выдержала) — она висела над крышей. Это зависело только от оператора крана. Затем открывали дверь. Дозиметрист замерял фон и сообщал, на какое время можно выйти на кровлю. На одну из таких «экскурсий» отправился Ю. Н. Медведев. Оказалось, что кровля очень гладкая, как асфальт. Ее залили пылеподавляющими составами, и вся эта масса превратилась в мощный монолит, который надо было сначала разрушить, а уж потом снять с помощью наших клеевых захватов. Юрий Николаевич за одну минуту — столько ему было отведено для пребывания на кровле — успел заметить одно место, где можно начинать. Главное — сделать надрыв, а потом уж с этого места продолжать работу. Сделали первый заброс. Поняли, что дело пойдет, и начали отрабатывать технологию.
Нам не мешали, но и помогали мало. Единственное, что было хорошо, — все материалы, необходимые для работы, нам доставляли вовремя, но вот с технологами было не так-то просто. Первое время на этих работах вместе со мной и Ю. Н. Медведевым были заняты Евгений Николаевич Осин и Елена Михайловна Гольдберг. Наш отдел небольшой, технологи в основном женщины, много молодых мам. Конечно, приезжали все, кто мог, но приходилось обращаться за помощью и в другие отделы. Химики в наши проблемы вникали быстро, и работа продолжалась.
Итак, наша первая задача — очистить крышу четвертого машзала площадью 4200 кв. м. Задача настолько важная, что если у нас не получится дистанционная очистка, то кровлю будут чистить вручную, а это тысячи облученных людей. Было принято решение о пуске 3-го энергоблока к ноябрю 1987 года, поэтому время нас подгоняло. Мы осознавали всю ответственность и делали все возможное. Забрасываем первые клеевые захваты. Но отрыв почему-то слабый. Мы с Женей Осиным решили отправиться на крышу в «батискафе», — посмотреть, что к чему. И кроме того, требовалось сделать надрезы, чтобы было за что зацепиться, с чего начинать. Подняться на крышу пешком нельзя, так как за время подъема на высоту 75 м наберем слишком большую дозу. Нам разрешили воспользоваться "батискафом". Но выход на кровлю — только с разрешения дозиметриста, который отправился на крышу вместе с нами. Мы вооружились топорами — и в путь. Кран поднял нашу кабину. Дозиметрист замерил фон, приоткрыв дверь, и дал разрешение на выход: каждому по 40 секунд. Вижу, что кровля похожа на лед, так как все залито ПВА, которым поливали для пылеподавления при строительстве «саркофага». Сделали небольшие надрезы. Дозиметрист тоже нам помог, хотя это не входило в его задачу. Довольные, возвращаемся на землю. Надрез мы сделали. Утром забрасываем очередной клеевой захват — есть срыв! «Промокашка» идет с хорошей добычей. На ней приклеены куски рубероида и разный мусор. Теперь пойдет!
Клеевые захваты делаем в виде длинных лент 16 х 1 м. В районе Чернобыля, около бетонного завода, вырос целый лагерь для их изготовления. Лето было жаркое, рабочие соорудили шатры и в них изготавливали наши «промокашки»: к 16-метровой ленте «сетки-рабицы» привязывали кисти из хлопчатобумажных нитей, так называемых «концов» (отходов), упаковывали их в полиэтиленовую пленку и доставляли на площадку для пропитки клеем, которая находилась около здания ХЖТО в 100 м от четвертого блока. Пропитанную клеем «промокашку» на грузовике подвозили к крану «Демаг», с помощью которого укладывали ее на кровлю в нужное место.
Как мы наносили клей в этих условиях? Клей заливали в ванну, добавляли отвердитель, перемешивали смесь и быстро, с помощью крана укладывали туда «промокашку». Рабочие в резиновых сапогах входили в ванну и пропитывали наше устройство. При этом время и жара были нашими главными противниками. Когда «промокашку» увозили, клей быстро разгоняли по ванне, разбавляли, чтобы он не застыл, и заливали новую порцию, но без отвердителя, и ждали команды, когда можно готовить следующую «промокашку». Укладку производили в соответствии со схемой разбивки.
Когда шел съем с крыши, особенно в первые дни работы, я бежала посмотреть, что там снялось, зачастую опережая дозиметриста, который всегда присутствовал, чтобы определить дозу на «промокашке». Разве утерпишь. Снятые «промокашки» на специальных машинах КРАЗ-256П, кабины которых были защищены свинцом, вывозили в могильник «Подлесный» для захоронения в специально предусмотренном модуле, позволяющем производить разгрузку из кузова автомашины. Работы шли успешно, но медленно. Каждый день мы очищали от 10 до 30 кв. м кровли. Руководство на всех оперативках ругало нас за то, что мы мало очищаем, что пора строить настилы и очищать вручную. К счастью, вмешался главный инженер УС-605 В. А. Охрименко. Он вместе с военными и Женей Осиным сходил на крышу и посмотрел результаты работы. Все одобрил и обещал нам поддержку.
К нам подключили бригаду конструкторов и ряд других лиц для обеспечения эффективности работы. Конструкторская бригада из Обнинского отделения НИКИМТа во главе с П. Г. Кривошеем разработала дистанционное устройство для резки кровли. На кровлю опускались «сани», в полозья которых были закреплены специальные ножи. Также спроектировали и систему управления этим своеобразным плугом. Надрезка производилась в двух взаимно перпендикулярных направлениях, что позволило делать надрезы по гидроизоляционному слою кровли вплоть до утеплителя и снизить усилие отрыва клеевого захвата при съеме кровельного покрытия, увеличив эффективность съема. Это было замечательно и просто! А сколько мы мучились, пытаясь разодрать этот рубероид нашими «промокашками», прежде чем его снять! Кроме того, на крыше были установлены дополнительные телевизионные камеры, а мониторы — в вагончике на нашей площадке, и мы теперь следили за работой по укладке и съему «промокашек» не из кабины «Демага», а прямо с площадки.
Кроме рабочих, для проведения этих работ нам выделили пять лейтенантов. Они быстро освоили нашу технологию и были нам хорошими помощниками. Работали они в основном в ночную смену. Технология нами была так хорошо отработана, что съем шел на 100%. Когда у нас появились мониторы, мы стали видеть не только всю крышу сверху в целом, но и результаты своего труда. Мы могли забрасывать «промокашки» туда, где отрыв произойдет более эффективно. Работали мы, как все, без выходных. Вставали в 6 часов, ложились в полночь. Было решено работать в три смены, запросили помощь из Москвы. Срочно нужны были технологи, так как следить за технологическим процессом, вводить изменения в состав компонентов в зависимости от погодных условий могли только специалисты, хорошо знающие свойства применяемых материалов. Мы своей небольшой командой уже выбивались из сил, когда наконец приехали Татьяна Баженова, Надежда Трофимова, Оля Самыгина, Вера Львова, Олег Панов, Виктор Артемьев и Коля Ляшевич. Позже приехал Виктор Юрченко на смену Жене Осину.
Когда руководство УС-650 убедилось, какие большие площади мы снимаем и какие при этом рентгены на снимаемых «промокашках», они стали выделять больше людей и техники. У нас стало уже два КРАЗа, два крана, два шофера, две ванны для пропитки, два крана «Демаг», и периодически давали третий. Нас стали обеспечивать обедами в ночное время, выделили специально для нас автобус, установили телефонную связь с площадкой.
Я проработала до начала сентября, и меня отправили восстанавливаться в санаторий «Горный». Но там я не чувствовала себя спокойно. Постоянно перезванивалась со своей бригадой. Отключиться от проблем было трудно, и я мысленно была все время там со своими коллегами. В начале октября я вновь приехала на ЧАЭС. К 5-6 октября наша бригада сняла с крыши 4-го машзала практически все, что от нас требовалось. В начале октября стали убирать кровлю со здания ХЖТО, которую сняли очень быстро, так как она не была залита пылеподавляющими составами. Эта крыша была очищена за несколько дней. Кроме того, «промокашками» заделывали щели в «саркофаге». Этим занимались А. П. Сафьян, О. Ю. Панов и Е. Н. Осин, который после небольшого отдыха вновь вернулся на ЧАЭС. На нашу «промокашку» сверху прикрепляли брезент и такой конструкцией заклеивали щель. К середине октября все наши работы были закончены. Очистили крыши машзала четвертого энергоблока, деаэраторной этажерки, очистили крышу ХЖТО, заделали щели в «саркофаге» и очистили ряд площадок, прилегающих к машзалу. На площадку приехал главный инженер УС-605 В. А. Охрименко, поздравил всех с окончанием работ и вручил почетные грамоты.
Весь этот период специалисты из НИКИМТа работали с огромным энтузиазмом, особенно когда видели, что дело хорошо продвигается. Никто не сидел сложа руки. Если кто-то был свободен от работы с клеевыми захватами, он шел посмотреть, как обстоят дела по замене кровель и какие там проблемы. Если и здесь все было в порядке, помогали ребятам, которые занимались герметизацией «саркофага». Энтузиазм был огромный! Поэтому мы и сделали эту работу. Ни один солдат не был отправлен на крышу для ее очистки.
То, что нам не дали сделать в 1986 году, мы выполнили в 1987 году. Будь мы тогда настойчивее, а руководство работ — мудрее и дальновиднее, а в некоторых вопросах — я не побоюсь этого сказать — профессиональнее, скольким бы людям сохранили здоровье и жизнь! Но и то, что мы сделали в 1987 году, нам доставило огромное моральное удовлетворение, так как ни один человек не пошел на крышу для ее очистки — дистанционно было очищено свыше 6000 кв. м кровли, при этом было использовано 1495 клеевых захватов общей площадью 17 500 кв. м (большая часть крыш подвергалась очистке два раза и более). При этом уровень радиации был снижен с 50-100 р/ч до 3-5 р/ч на определяющей части площади и до 5-30 р/ч по периметру кровли. На большей части площади (82 процента) кровля была снята до штампнастила, а на остальной части снят бронирующий слой частично с рубероидом. Во время выполнения работ на всех операциях было занято не более 15 рабочих в смену. Не было случаев переоблучения всех участников работ выше установленной нормы (0,3 бэр) в смену, тогда как расчеты показали, что для выполнения данного объема работ вручную потребовалось бы несколько тысяч рабочих. Кроме того, была разработана и применена радиотелевизионная система управления технологическим процессом, что позволило исключить пребывание людей в зонах с повышенной радиацией.
Комиссия приняла нашу работу и, учитывая малое влияние оставшихся на кровле загрязнений на радиационную обстановку промплощадки станции, дальнейшая дезактивация кровли была признана нецелесообразной. В конце октября 1987 года, как и намечалось, был введен в эксплуатацию третий энергоблок. Уже ничто не мешало его работе, и в этом была и наша заслуга тоже — бригады из НИКИМТа и рабочих, которые нам помогали. Я с большим удовлетворением описываю эти события и с глубоким чувством скорби вспоминаю тех, кого уже нет с нами и с кем приходилось делить трудности тех дней: в первую очередь — директора нашего института Юрия Федоровича Юрченко, скончавшегося на 63-м году жизни в 1993 году; нашего руководителя работ Юрия Николаевича Медведева, скончавшегося на 64-м году жизни в 2001 году; старшего инженера нашей лаборатории Сергея Искандарова, многие годы мужественно боровшегося с болезнями, возникшими в результате его работ в Чернобыле в 1986 году (он бесстрашно выходил на крышу 3-го блока машзала, когда этого потребовали обстоятельства) и скончавшегося на 54-м году жизни в 2004 году; Елену Гольдберг, которой не стало в 2008 году, Татьяну Баженову, ушедшую из жизни в 2015 году; а также всех сотрудников НИКИМТа, которых не стало за эти годы из 268 человек, работавших на ликвидации последствий аварии на ЧАЭС.