Главный по безопасности
Сильный интерес к физике появился у меня в старших классах средней школы, и к моменту её окончания сформировалось твёрдое решение поступать в один из физических вузов в Москве. Наибольший интерес вызывал МИФИ, так как именно там готовили специалистов для атомной промышленности. В МИФИ все курсы по физике реакторов читал замечательный учёный, профессор Савелий Моисеевич Фейнберг. Именно его лекции определили мои профессиональные интересы и предпочтения на всю жизнь. Я ещё не знал тогда, что мне предстояло в течение многих лет тесно сотрудничать с этим выдающимся специалистом по физике реакторов.
В 1961 году комиссия по распределения удовлетворила моё желание и направила работать в г. Мелекесс в недавно организованный НИИ, который ещё не имел названия, а только номер почтового ящика. В дальнейшем он получил название НИИ атомных реакторов (НИИАР). Там, как раз, готовились к пуску первого в СССР высокопоточного исследовательского реактора СМ-2. Там я впервые встретился с людьми, с которыми мне предстояло работать в течение многих лет, и которые оказали большое влияние на мой жизненный путь. Это Владимир Михайлович Грязев — начальник лаборатории, где я начал свою трудовую жизнь; Владимир Андреевич Цыканов, под непосредственным руководством которого я почти четверть века занимался физикой реакторов. Особо хочу упомянуть моего друга и первого учителя Владимира Сергеевича Фофанова. Он закончил МИФИ на несколько лет раньше меня и очень многому меня научил и в науке и в жизни.
Научным руководителем создания исследовательского реактора с рекордно высоким нейтронным потоком (реактора СМ-2) был С. М. Фейнберг, когда наши с ним пути пересеклись надолго. Реактор СМ-2 был запущен в октябре 1961 года и, надо сказать, что после нескольких модернизаций он успешно работает до сих пор под именем СМ-3. В этом реакторе, наряду с ещё одним американским реактором, достигнута самая высокая в мире плотность потока нейтронов. За создание этого реактора коллектив авторов, куда входили С. М. Фейнберг и В. А. Цыканов, был удостоен Ленинской премии. Участие в пуске и модернизации реактора СМ-2 было моей первой серьёзной работой и, можно сказать «боевым крещением». С этим реактором была связана и тема моей кандидатской диссертации, защита которой состоялась в 1969 году.
Вот вам ещё одна яркая иллюстрация того, как тесен мир, по крайней мере, наш «атомный мир». На преддипломную практику и дипломное проектирование меня направили в г. Обнинск, в Физико-энергетический институт. Работал над дипломом я в отделе, который разрабатывал реакторы на быстрых нейтронах. Руководил отделом профессор Олег Дмитриевич Казачковский. Я и не мог предполагать, что спустя немного времени пути наши снова пересекутся — вскоре он будет назначен директором НИИ атомных реакторов, где мне предстояло работать. Руководителем моего диплома был начальник лаборатории, кандидат наук Н. В. Краснояров. Мы с ним определили тему диплома «Схемы перегрузок топлива для реактора на быстрых нейтронах». Тема была новая, литературы по ней почти не было, опереться было не на что. Приходилось многое «изобретать» самому.
Моя дипломная работа была защищена с оценкой «отлично». Её высоко оценил председатель государственной экзаменационной комиссии, где я защищался, математик Гурий Иванович Марчук. (Впоследствии Г. И. Марчук был Президентом Сибирского отделения Академии наук, а затем Президентом Академии наук СССР). Как потом мне сказал О. Д. Казачковский, материалы моей дипломной работы были положены в основу принципов перегрузки топлива для реактора БН — 350. Он обладал хорошими деловыми качествами. И в институте, и в городе, и в области его очень уважали.
Олег Дмитриевич Казачковский известный учёный, доктор физико-математических наук, фронтовик, руководил НИИ атомных реакторов с 1964-го по 1974 год. Он обладал всеми качествами, необходимыми для руководства крупным научным коллективом — умный, интеллигентный, с огромной научной эрудицией. Олег Дмитриевич был одним из инициаторов развития в СССР направления по масштабному строительству реакторов на быстрых нейтронах. При его активном участии в НИИАРе в короткие сроки был построен и запущен первый в СССР реактор на быстрых нейтронах, производящий электроэнергию — реактор БОР-60. Олег Дмитриевич не дожил одного года до своего столетия. Его не стало в 2014 году.
Работа в НИИАР мне очень нравилась, я занимался своим любимым делом — физикой реакторов. Работать было легко и приятно до тех пор, пока судьба не привела меня в одно тупиковое направление атомной энергетики — реакторы с органическим теплоносителем.
Какие же привлекательные особенности имеют реакторы с органическим теплоносителем по сравнению с водо-водяными? Таких особенности две, и обе они связаны со свойствами органических жидкостей, используемых в качестве теплоносителей. Первая — молекула органического теплоносителя в отличие от воды не имеет в своём составе атома кислорода и поэтому не активируется, проходя через активную зону. Следовательно, первый контур реактора не нуждается в биологической защите. Вторая — органический теплоноситель имеет высокую температуру кипения, а значит, первый контур может работать при низком давлении, корпус реактора и трубопроводы могут быть тонкостенными. Благодаря этим особенностям возникают предпосылки для создания достаточно лёгкой и компактной транспортабельной АЭС небольшой мощности.
Я к тому времени возглавил лабораторию, которая занималась расчётами нейтронно-физических характеристики этих реакторов. По физике реактора вопросов не возникало. Лаборатория быстро освоила расчётные программы, мы научились довольно точно предсказывать физические характеристики активной зоны. Расчётный запас реактивности обеспечивал длительность непрерывной эксплуатации не менее года, но длительной кампании не получалось. В органическом теплоносителе под облучением образуются смолистые вещества, которые имеют обыкновение оседать на горячих поверхностях, каковыми в реакторе всегда оказываются поверхности тепловыделяющих элементов (ТВЭЛов). В результате, суток через 80 начинало катастрофически быстро расти гидравлическое сопротивление активной зоны, а суток через 100 активную зону нужно было полностью менять. Отмыть её было невозможно. И так повторялось с каждой новой загрузкой.
Было изучено несколько органических теплоносителей, кстати, все они по составу очень близки к дизельному топливу. Для очистки теплоносителя применялись различные фильтры, с каждой новой загрузкой разные. Чтобы избавить ТВЭЛы от отложений активную зону облучали ультразвуком. По этому направлению было зарегистрировано несколько изобретений и ноу-хау. Но результатов это не приносило, роковые 100 суток преследовали установку АРБУС. Именно тогда у сотрудников лаборатории, понявших бесперспективность этого направления, возникло желание сменить работу. Как показало время, мы были правы, и это направление через несколько лет было закрыто, как тупиковое. В результате в начале 1986 года приказом по Минэнерго СССР я был назначен на строящуюся Ростовскую АЭС на должность заместителя главного инженера по ядерной безопасности. Вместе со мной на Ростовскую АЭС приехали ещё четыре работника НИИАРа.
Следующим важным этапом моей жизни была борьба с «зелёными» всех сортов и мастей за Ростовскую АЭС, которая, к счастью, завершилась победой здравого смысла и нашей общей победой — пуском в 2000 году первого блока Ростовской АЭС. Этот энергоблок был многократно юбилейным. Он был первым, запущенным в России после многолетнего «застоя», первым в третьем тысячелетии, тридцатым в России и знаменовал вступление в строй действующих десятой АЭС России — Ростовской АЭС. Здесь есть, чем гордиться.
Моим главным увлечением всегда была работа. Моя семья всегда разделяла мои взгляды и гордилась моей работой. Никогда я не боялся ни излучения, ни других опасностей, связанных с «капризными» свойствами реакторов и критических сборок. И к своей работе я относился как к любимому делу.
Германия, которая отказывается от атомной энергетики делает огромную, непростительную глупость, их АЭС были весьма совершенными и безопасными. В России должна быть и будет безопасная атомная энергетика.
Второй Чернобыль уже произошёл, это Фукусима. Этой аварии вполне можно было избежать, будь японцы поумнее и не такими формалистами. Кстати, и Чернобыль, и Фукусима показали, что их последствия не носят фатального характера. Эти аварии, как раз, и показали, что при умном подходе к атомной энергетике она может быть и должна быть безопасной.