Генерал оборонной индустрии
На Уральский электромеханический завод — тогда его попросту называли «Три тройки» — я поступил в 1963 году. До того четыре года после окончания Свердловского лесотехнического института проработал инженером на заводе коммунального машиностроения и сумел проявить себя как на производстве, так и в общественных делах, был секретарем заводской комсомольской организации. К сожалению, перспектива получения благоустроенного жилья здесь была весьма туманной, а у нас с женой к тому времени уже родился сын.
Кто-то из приятелей посоветовал: «Переходи на «Три тройки» — завод растет, строит дома для своих работников».
В отделе кадров меня встретили благосклонно, предложили самому выбрать будущую должность.
— Могу пойти в цех мастером, — ответил я, и меня приняли в цех № 38. Его начальником тогда был Дмитрий Павлович Бычков.
— Ты у нас на заводе первый мастер с высшим образованием, — сказал Бычков. — Давай договоримся: если до конца года твой участок займет классное место в межучастковом соревновании по предприятию, я добьюсь у директора, чтобы тебе дали высший оклад — 150 рублей.
Обычные ставки у мастеров были от 110 до 130 рублей. Повышение зарплаты не оказалось бы лишним для нашей молодой семьи. За четыре года после института мы с женой не успели нажить много добра: все оно помещалось в маленьком чемоданчике.
Вдохновляло еще и то, что к окладу могла прибавиться весомая премия, если выполнить всю номенклатуру в штуках и объем в нормо-часах при хорошем качестве продукции и образцовом порядке на участке.
Я старался. Прежде всего хорошо познакомился с людьми — узнал особенности каждого рабочего: его семейное положение, интересы, увлечения, склонность к спиртному. На участке мы организовали свою футбольную команду и играли на первенство завода, участвовали в легкоатлетических соревнованиях, ходили на лыжах.
Коллектив стал сплоченнее. От рабочих я не скрывал, что призовое место в соревновании может принести нам не только почет, но и премии. В то время премия рабочего составляла 10 рублей, мастера — 20.
Но мои усилия вывести участок в передовые не сразу принесли успех. Иногда доходило до конфликтов. До меня изготовление сложных деталей, которые давали хороший заработок, было негласно записано за определенными рабочими. Эти люди, случалось, искусственно создавали по таким деталям дефицит: сделаешь много — пересмотрят нормы в сторону увеличения (нормировщики в то время были грозой рабочих). И мастеру, когда очень нужно, приходилось уговаривать людей поработать сверхурочно, даже в ночную смену. А в этом случае и процент выработки снижается, и заработок выше, а рабочему — почет и уважение.
Изготовление дефицитных деталей я стал поручать другим производственникам соответствующего разряда, но получил отпор:
— Я это делать не буду. Не умею.
Такие доводы были вне моего разумения, и я настаивал на своем:
— Деталь соответствует твоему разряду, другой работы не получишь.
Случались и ругань, и угрозы увольнения, но я не уступал, и постепенно все поняли: если мастер требует, надо выполнять. В результате дефицит на участке сократился. А это было одним из основных показателей соревнования.
Итак, старания не пропали даром — уже в ноябре наш участок занял второе классное место по заводу. Сдержал свое слово и Дмитрий Павлович, добившись для меня у директора повышения оклада до 150 рублей.
Перед поступлением на завод я был наслышан, что руководит им человек очень требовательный, жесткий, и за малейший проступок у него можно запросто вылететь с работы.
И вот я добился первого успеха, получил от директора А. А. Соловьева материальное поощрение. Но лично с ним ни разу не встречался. И однажды представился случай...
Мастер, особенно в первую смену, на месте не сидит: он постоянно в движении, в бесконечных производственных заботах. Так было и в тот день, так что я не сразу обратил внимание на группу из трех-четырех человек, которая двигалась по цеху. Во главе ее — худощавый, лобастый, стремительный человек средних лет, повыше меня ростом.
— Директор, — сказал кто-то.
Вместе с директором был первый секретарь Свердловского горкома КПСС Григорий Никифорович Князев. Мы познакомились с ним, когда он работал в комсомоле, а я возглавлял отряд целинников (мы тогда привезли из Казахстана самое большое количество медалей «За освоение целины»).
Князев подошел ко мне, поздоровался за руку, спросил:
— Ты как здесь очутился?
— Работаю мастером этого участка.
Князев представил меня директору:
— Это один из лучших руководителей студенческих целинных отрядов, хороший организатор.
До сих пор помню испытующий, оценивающий взгляд Соловьева. Мне он ничего не сказал, а Князева взял под локоть и повел дальше. Так мы впервые встретились с нашим директором.
Мой начальник цеха Дмитрий Павлович Бычков был мудрый человек и талантливый руководитель. Видно, он решил научить меня, как выживать в экстремальных ситуациях, и для этого перевел мастером на вновь созданный им третий участок по обработке деталей из полиамидной смолы. Номенклатура таких деталей невелика, порядка 60 наименований, зато серийность очень большая: по одним наименованиям она исчислялась тысячами штук, а по некоторым даже десятками тысяч.
До создания нового участка детали эти обрабатывались на двух старых станках и постоянно были в дефиците. Видно, Дмитрию Павловичу это надоело, потому и был выделен специализированный участок по обработке таких деталей. И я становлюсь его мастером.
Что делать? Отказаться невозможно, ведь только что мне повышена зарплата.
С двух прежних участков на новый передали всего по четыре человека и бригадира по обучению 15-17 учеников. С такой численностью нам не только с программой не справиться, но даже и дефицита деталей не закрыть.
Заводские диспетчеры подгоняли с утра до позднего вечера: давай, давай, давай. Только шум стоял. И что самое страшное, почти все наши детали должны были поступать прямо на сборку, так что отсутствие хотя бы одной из них могло привести к остановке сборочного конвейера. А это уже ЧП заводского масштаба.
Чтобы не остановить сборку, мы с моим очень хорошим приятелем, мастером с конвейера, утром и вечером уточняли конкретную потребность в каждой детали и готовые детали передавали из рук в руки, минуя заводские склады. Свой уговор мы с товарищем держали в строжайшем секрете, ведь его могло ждать наказание. Хотя детали первоочередной необходимости я сдавал другу по документации, механизированный склад, куда они должны были
поступить, это не фиксировал: отчетность через производственный отдел шла с задержкой. Но конвейер мы не останавливали. Между тем мои ученики постепенно набирались опыта и чуть-чуть наращивали выпуск деталей.
Прошло около месяца, дефицит деталей из полиамидной смолы достиг размера едва ли не критического. Ударной и пробивной силой по борьбе с дефицитом на заводе был заместитель директора по производству Александр Иванович Шишкин. Человек напористый, он появлялся на нашем участке каждый день и ругал меня так, что только пыль стояла. Конечно же, это я главный виновник, дефицит не закрываю, конвейер вот-вот остановится, а значит, под ударом план завода.
У Шишкина было опережающее планирование, и он любил, чтобы на складах-накопителях были большие запасы деталей. Про то, что наши самые дефицитные детали шли непосредственно на сборку, минуя склады, он мог пока просто не знать.
Можно себе представить мое состояние в то время: нервы натянуты как струна, ни настроения, ни удовлетворения от работы. Естественно, что и зарплата упала, так как не было премиальных. В общем, пришлось мне тогда очень и очень непросто.
Одно как-то успокаивало: очень часто навещал меня Дмитрий Павлович Бычков и все подбадривал:
— Все будет хорошо. Молодежь учится, скоро все восстановишь, и участок выйдет в передовые.
Но однажды неуемный Шишкин привел на участок директора и громко, во всеуслышание, в оскорбительной форме начал обвинять меня. Даже назвал тупым человеком, который не понимает, что вот-вот сорвет программу завода. А в довершение обратился к Александру Алексеевичу Соловьеву с предложением уволить меня.
Я молчал, не оправдываясь. Но Шишкина это распалило еще сильнее:
— Видите, он молчит, ничего не обещает сделать. Гнать его надо!
Директор выслушал все гневные тирады своего заместителя. Напряженно дожидались его реакции присутствующие тут же начальник цеха Д. П. Бычков и его заместитель, мой непосредственный руководитель В. С. Муравьев, а также главный технолог цеха Н. А. Кулыгина.
Вся эта сцена разворачивалась на глазах не одной сотни работающих в цехе, в том числе и людей с моего участка. Они-то знали, что их мастер без всякого крика и давления ставил перед ними конкретную задачу по изготовлению деталей в комплекте, и они старались ее выполнить, а кадровые рабочие трудились по полторы смены, чтобы не подвести конвейер; я же их за это всегда благодарил и поощрял материально. Как же им, наверное, в этот момент было за меня обидно!
И тут Александр Алексеевич Соловьев вдруг берет меня за локоть, отводит в сторону и спрашивает:
— Так в чем же дело?
Спокойно объясняю, что на нашем вновь созданном участке 70 процентов списочного состава — ученики, сначала их надо обучить, дать время освоиться, прежде чем выйти на бездефицитную систему выпуска деталей.
— Но со всей ответственностью заверяю, — говорю я директору, — что конвейеру остановиться не дам.
— Сколько времени потребуется, чтобы резко сократить дефицит?
— Три-четыре месяца.
— Что ж, желаю успеха!
Ни с кем не прощаясь и не обмолвившись ни словом с цеховым руководством, директор ушел. Остальные бросились ко мне. Узнав, чем закончился наш разговор с директором, все были удивлены.
Была у Соловьева такая черта (впоследствии не раз приходилось в этом убеждаться): он не принимал на веру обещания, которые даются вообще, но доверял людям, в обещаниях которых конкретно и точно говорилось о выполнении поставленной задачи.
Александру Алексеевичу, вероятно, было известно, что конвейер по нашей вине не останавливался, а я пропадал в цехе по двенадцать и более часов. И он мне поверил, а это так подбадривало, что появлялось больше сил и желания работать. Меня окружили рабочие:
— Юрий Михайлович, мы вас не подведем!
Обещание, данное Соловьеву, я сдержал, и потом длительное время мы с ним не встречались.
Как только на участке полиамидной смолы дела вошли в русло, начальник цеха и мой постоянный наставник Д. П. Бычков предложил мне другую работу — должность технолога участка пластмасс по инструменту и механической обработке деталей. Но и на этом месте я задержался недолго: Дмитрий Павлович назначил меня инженером производственного планирования, а затем и руководителем цехового ПРБ. Такая переброска со ступеньки на ступеньку помогла мне в совершенстве узнать производство. И в моем становлении как руководителя Бычков сыграл немаловажную роль.
1967 год стал для меня переломным. Сменилось цеховое руководство: ушел Дмитрий Павлович, возглавив сборочный цех № 42, на его место заступил Владимир Степанович Муравьев, а я был назначен начальником участка пластмасс.
Мой коллектив работал стабильно. Если и возникали какие-то технические неполадки, мы их решали с главным инженером завода Павлом Андриановичем Судаковым, а производственные проблемы — с
заместителем директора Александром Ивановичем Шишкиным. На директора завода выходить не приходилось.
Вспоминается такой случай. Став начальником участка, я завел обычай по выходным дням с утра заходить в цех, чтобы проверить, все ли в порядке. И вот однажды в субботу иду по заводу к себе, а навстречу работник пожарной охраны:
— Что-то ты совсем не торопишься, а у тебя там пластмассы горят.
Бросился я бежать, и глазам открылась неприглядная картина: лежат на полу закопченные вентиляционные трубы, все разобрано и разбросано.
Загорание произошло у центральной вентиляционной трубы, куда от рабочих мест вытягивается пластмассовая пыль, а она взрывоопасна. По-видимому, пыль загорелась от случайно брошенного окурка. Пожарные оперативно справились со своей задачей, но вытяжная вентиляция пришла в негодность, а без нее в понедельник участок работать не сможет.
На заводе существовало специализированное ремонтное подразделение, работающее по заявкам всех цехов, но для вызова ремонтников нужен был наряд с подписью главного инженера. Звоню П. А. Судакову домой, объясняю ситуацию. Он говорит:
— Передайте начальнику ремонтного Гущину, что я распорядился, а наряд на работы оформим задним числом в понедельник.
И этого устного разрешения, переданного через меня, оказалось достаточно, чтобы ремонтники немедленно приступили к делу. Работа продолжалась до двух часов ночи — вентиляционные трубы почистили, некоторые заменили, все собрали, оставалось только покрасить, что и было сделано в воскресенье.
Утром в понедельник П. А. Судаков зашел на наш участок:
— Где и что тут горело? Не вижу, разве что трубы новые стоят. — И, обращаясь ко мне, сказал:
— Молодец!
Знал ли о происшествии директор? Думаю, мог и не знать. Но случай этот ярко демонстрирует стиль работы нашего руководства при Соловьеве. Была большая требовательность к людям, но им и доверяли, к делу подходили не формально, думали прежде всего об эффективности и конечном результате.
В ноябре 1978-го произошел очередной поворот в моей судьбе. В тот год партийный комитет нашего завода получил права райкома КПСС. Это давало ему известную автономию: самостоятельно вести прием в партию новых членов, собственной властью наказывать в чем-то провинившихся коммунистов и т. д. Вырос и статус вожака заводской парторганизации — секретаря парткома. На этот пост мог быть избран человек в ранге не ниже начальника цеха или отдела.
Как раз в эту пору с предприятия ушел тогдашний секретарь парткома В. Д. Кадочников, чтобы возглавить партийную организацию всего Кировского района Свердловска. Встал вопрос, кто заменит Кадочникова на заводе. И выбор снова пал на меня.
Почти пять лет на этом посту, пожалуй, были самыми нелегкими для меня с момента прихода на Уральский электромеханический. Совершенно по-новому складывалось и взаимодействие с директором А. А. Соловьевым.
Для нынешней молодежи советские времена — уже давно забытое прошлое. Поэтому стоит разъяснить, что по шестому параграфу Устава КПСС коммунистической партии отводилась роль руководящей и направляющей силы общества. Исходя из этого секретарь парткома был отнюдь не второстепенной фигурой на заводе.
Чисто производственная деятельность (государственный план, выпуск новой техники, проблемы реконструкции и т. п.) была целиком прерогативой руководства предприятия, дирекции. Партийное вмешательство в эти дела было минимальным — лишь частично в подборе кадров и их воспитании. На плечи парткома возлагалось руководство заводскими профсоюзной, комсомольской и общественными организациями — ДСО (Добровольное спортивное общество), ДОСААФ (Добровольное общество содействия армии, авиации и флоту).
Прямой обязанностью парткома была и организация шефской помощи селу. У завода тогда было два «своих» сельских хозяйства, в Белоярском и Богдановичском районах, им надо было оказывать содействие в уборке урожая и в строительных делах.
При решении своих задач партком в основном справлялся сам, но в чем-то нуждался в поддержке дирекции. Я — так же, как и Александр Алексеевич, -очень ценил существующую между нами договоренность о взаимодействии.
Был случай, когда один начальник отдела (не буду называть его фамилии) решил удостовериться у Соловьева, действительно ли с его ведома и при его поддержке секретарь парткома дает поручения. Александр Алексеевич так отчитал «Фому неверующего», что начальник буквально вылетел из кабинета.
Потерять такое высокое доверие директора было бы величайшей глупостью с моей стороны. Но характеры у того и другого были решительные и крутые, поэтому между нами случались и столкновения.
Шли выборы в Верховный Совет СССР. От Кировского района в депутаты баллотировался академик С. В. Вонсовский, а мы были «в голове» предвыборной агитации. Встреча с кандидатом в депутаты должна была состояться в заводском Дворце культуры «Урал». Она была назначена на среду. И вдруг А. А. Соловьев получил сообщение от начальника главка: в тот же самый день собрать коллектив для ознакомления с каким-то важным решением.
Я возражаю директору:
— Уже весь район оповещен о встрече с академиком.
— Перенесите встречу, — спокойно говорит Соловьев.
— Невозможно: осталось всего два дня.
Слово за слово — каждый стоит на своем. Наконец я закончил спор:
— Все, — говорю, — вы проводите встречу с начальником главка, а я с Вонсовским. Посмотрим, как пройдут обе!
Вышел из кабинета взвинченный. И — не хотел, а получилось — хлопнул дверью так, что посыпалась штукатурка. Не могу прийти в себя, в голове сумбур. Одно ясно — всё провалим.
Через полчаса заходит в партком заместитель директора по кадрам Л. А. Коренев (он присутствовал при нашей беседе) и улыбается. Я, конечно, возмутился:
— Что тут смешного? Это ведь не в бирюльки играть!
— Успокойся, — говорит мне Коренев. — Александр Алексеевич позвонил начальнику главка Л. А. Петухову и попросил перенести его приезд к нам на четверг. Тот понял ситуацию и согласился.
Конфликт был исчерпан. Конечно, и предвыборную встречу (директор присутствовал на ней), и собрание заводского коллектива на другой день мы провели, как говорится, на высоком уровне.
За годы работы на УЭМЗ я хорошо узнал А. А. Соловьева. Его главным жизненным принципом было никогда не останавливаться на месте. «Если предприятие не растет и не развивается — это мертвое предприятие», — таково было его кредо. Эти слова в будущем стали и моим девизом как организатора и руководителя производства.
За долгие годы (1946—1983), пока у руля Уральского электромеханического стоял Александр Алексеевич Соловьев, он, практически создавший новое предприятие, по-хозяйски продолжал его строительство и совершенствование, развивал производство, постоянно решая всё новые задачи.
Под его руководством техническую политику формировал и проводил в жизнь сложившийся на предприятии очень сильный инженерный корпус. В мои годы главными инженерами завода были П. А. Судаков, затем Л. М.
Кузнецов, а после сменивший его на этом посту Н. К. Комаров (при мне он был главным технологом).
Директор очень любил все передовое. Так, у нас в числе первых в городе появились вычислительные машины, тогда еще очень громоздкие. Ими был заставлен целый этаж корпуса. Станки с числовым программным управлением, обрабатывающие центры и другое прогрессивное оборудование то и дело «находили прописку» в цехах завода.
Однажды посетивший нас второй секретарь горкома партии О. Л. Подберезин попытался уязвить самолюбие Соловьева тем, что на Свердловском инструментальном заводе работает токарный станок с напылением резцов твердым сплавом, что удваивает производительность труда и продлевает службу оборудования.
— У нас уже давно такие на ходу, — обронил Александр Алексеевич.
— Ничем вас не удивишь, — констатировал гость.
«У нас», «наш завод», «наши рабочие и инженеры все смогут» — так с гордостью, безо всякого «ячества» и похвальбы лично в свой адрес говорил директор.
В неформальном общении я много узнавал об Александре Алексеевиче, о таких его чертах, существование которых на первый взгляд и предположить было трудно. Прирожденный «технарь», он был человеком разнообразных интересов, очень начитанным. Мог поддержать разговор о литературе, о музыке, об изобразительном искусстве и даже о медицине. Из увлечений предпочитал бильярд, но когда проигрывал, по-детски расстраивался. Поэтому кое-кто из партнеров, желая угодить, откровенно ему поддавался. Но такое не в моих правилах, так что мы с ним гоняли шары по-честному: победил — победил, проиграл — проиграл.
Соловьев был азартным рыбаком, особенно любил подледный лов, причем не ради веселого застолья с морозца после окончания рыбалки, а ради здоровья.
Вот еще одна характеризующая директора деталь. Когда завод посещали высокие гости, после деловой части устраивалось что-то вроде банкета. По такому случаю директор никогда не запускал руку в заводскую казну. Поступал просто: первым делал свой взнос, а потом «пускал шапку по кругу» среди руководства.
В компании был общителен, не пренебрегал шуткой, подковыркой. Словом, уживались в нем обычный человек и настоящий лидер, один из «генералов» оборонной индустрии.