Кочетков Лев Алексеевич

«За советских физиков!»

Я в ядерной энер­гетике ока­зался слу­чайно. Дере­вен­ский паренек, в 1947 году, закон­чив сель­скую школу в Ива­нов­ской области, я стоял в Москве у станции метро «Бау­ман­ская» и гадал, куда податься дальше — в МЭИ или в МВТУ? Пока думал, подошел трамвай № 37 — до энер­гети­че­ского инсти­тута. Сел и поехал. Иногда чело­ве­че­скую жизнь опре­де­ляют такие мелочи, что поне­воле начнешь верить в пред­на­чер­тан­ность судьбы. При­емные экза­мены сдал легко, хотя в школе некому было пре­по­да­вать физику — учи­те­лей повы­би­вала война. Но я учился само­сто­я­тельно и даже занял 2-е место на област­ной физи­че­ской олим­пи­аде.

После 1-го курса меня вызвали в деканат и пред­ло­жили как отлич­нику перейти на секрет­ный факуль­тет № 9: «Не бес­по­койтесь, вам понравится!». Там я попал в группу раз­ра­бот­чи­ков ядерных реак­то­ров. Где учишься — никому гово­рить нельзя. Кон­спекты оста­в­ляли в первом отделе. Там и зани­мались. Под при­с­мо­тром.

Однажды нас с другом вызвали на ком­со­моль­ское собра­ние и устро­или разнос... за частое посе­ще­ние театров — нельзя тратить госу­дар­ствен­ную стипен­дию на пустое дело! Хотели пона­чалу влепить строгий выговор, но огра­ни­чи­лись заме­ча­нием. А вот еще одна «ком­со­моль­ская» история: сту­денты на собра­нии решили обсу­дить, почему в СССР обо­же­ст­в­ляют Сталина. Пришли к выводу, что в нищей, мало­гра­мот­ной стране, которая решала огромные задачи инду­стри­али­за­ции, иначе невоз­можно. Но со вре­ме­нем обя­за­тельно насту­пит демо­кра­ти­за­ция обще­ства. У ребят хватило ума на этом кра­моль­ном засе­да­нии не делать никаких записей. На уди­в­ле­ние, никого не выгнали из инсти­тута, никого не поса­дили...

На пред­ди­пломную прак­тику отправили «в лес» — в секрет­ную лабо­ра­то­рию «В». Сказали: «Доедете до станции Обнин­ское, дальше направо, тро­пин­кой через лес около кило­метра. Там встретят».

«Вам надо раз­ра­бо­тать реактор для под­вод­ной лодки, — опре­де­лил тему диплом­ной работы заме­сти­тель началь­ника лабо­ра­то­рии «В» Андрей Капи­то­но­вич Красин. — Для про­тотипа можете выбрать любой корабль, какой найдете в лите­ра­туре». В общем, в послед­ний месяц перед защитой дипломники в общежи­тие ноче­вать ходили редко, спали на стульях на рабочих местах — времени жутко не хватало. Будил нас топот ног Малых, он рано при­хо­дил на работу, к 6-ти утра.

Насту­пила дата защиты, 6 марта 1953 года. С утра по радио — тра­ур­ная музыка. Вол­ни­тельно на душе стало из-за этого, тре­вожно. Потом объ­я­вили, что нака­нуне вечером умер Сталин. Что делать? Нет, защиту не отме­нили. Комис­сия собра­лась. Надо мной даже посме­я­лись — вес реак­тора полу­чился равным водо­из­ме­ще­нию лодки. В прин­ципе сможет дер­жаться на воде, не сразу потонет. Тем не менее защита прошла удачно. Мы с ребя­тами пла­ни­ро­вали хорошо отметить это дело, но не стали из-за объ­я­в­лен­ного траура. А через месяц, в апреле 1953-го, меня приняли в лабо­ра­то­рию «В» на работу. Куда и хожу по сей день, рабочий стаж — 66 лет!

Опе­ра­то­ром первой в мире АЭС я стал по воле Красина. Тот вызвал меня к себе вместе с одной сотруд­ни­цей и пред­ло­жил перейти из группы рас­чет­чи­ков в смену по упра­в­ле­нию реак­то­ром. Девушка испу­га­лась, рас­пла­ка­лась. Довела Красина до того, что тот гаркнул: «Пошла вон!". Сердито глянул на меня: "Тоже не хотите?" — "Я бы не хотел уходить с рас­четов, но как при­ка­жете».

АЭС пугала неиз­вест­но­стью и потен­ци­аль­ной опас­но­стью. Когда нас поса­дили за пульт, мы боялись всех этих ключей, кнопок. Нужно было нау­читься дове­рять им и быть уве­рен­ным, что нажмешь эту кнопку — и про­и­зойдет то, что напи­сано в инструк­ции. Мы были очень напря­жены. Но вскоре поо­б­вы­кли.

Первую АЭС пускала не моя смена, но при исто­ри­че­ском событии мы при­сут­ство­вали, все видели своими глазами — стояли в дверях зала упра­в­ле­ния. И зна­ме­ни­тые слова Кур­ча­това «С легким паром!» слышали тоже. Пар пустили на турбину 26 июня в шестом часу вечера, а я входил в состав сле­ду­ю­щей, вечер­ней смены.

Проблем с экс­плу­а­та­цией Обнин­ской АЭС было очень много, и пого­ворка о том, что «первый блин комом», вполне к ней при­ме­нима. Сейчас одна ава­рийная оста­новка за год для реак­тора любой АЭС — событие редкое и чрез­вы­чайное. А тогда у нас было до двух оста­но­вок в одну смену! Наму­чались страшно. Зато опе­ра­торы при­об­рели бес­цен­ный опыт вывода реак­тора на мощ­ность. Натре­ни­ро­вались.

В 1958-м меня отправили в коман­ди­ровку в Томск-7 (Северск) — пускать реактор второй совет­ской АЭС, Сибир­ской. Идея заклю­ча­лась в том, что «военную» уста­новку, пред­на­зна­чен­ную для нара­ботки ору­жейного плу­то­ния, решили при­с­по­со­бить еще и для про­из­вод­ства элек­тро­энер­гии. Гоняться сразу за двумя зайцами сложно. Но при­шлось.

Конфуз не заставил себя ждать. Реактор «не ожил». Началь­ство сильно рас­сер­ди­лось на физиков: «Идите, думайте, как исправить. Утром доло­жите». Настро­е­ние было пре­сквер­ное. Мы отправи­лись в гости к мест­ному физику. Тот достал бутылку водки и про­из­нес тост: «За совет­ских физиков, первыми в мире не пустив­ших реактор!». Вер­нув­шись в гости­ницу, я долго не мог уснуть. Дога­дался, что слу­чи­лось (помог опыт): гра­фи­то­вая кладка во время монтажа реак­тора долго кон­так­ти­ро­вала с воз­ду­хом и напита­лась от него водой. Ее надо про­су­шить. При­мерно то же самое про­и­зо­шло за четыре года до того в Обнин­ске — после дли­тель­ного ремонта реак­тора его не удалось сразу запу­стить, а про­грели графит — и уста­новка «ожила». Наутро доложил свои сооб­ра­же­ния — и ока­зался прав: дело в графите. Со второй попытки реактор Сибир­ской АЭС «пошел». При­го­дился опыт экс­плу­а­та­ции обнин­ской станции.

1963-64 годы я провел на Урале — готовил к пуску первый блок Бело­яр­ской АЭС. Я думаю, что во всем мире не было пуска более слож­ного, чем этот. А все из-за того, что гене­раль­ный кон­струк­тор Дол­ле­жаль захотел полу­чать в реак­торе пере­гретый пар. Добиться этого каза­лось абсо­лютно нере­ша­е­мой задачей. Чтобы ее решить, на обнин­ском реак­торе смон­ти­ро­вали две экс­пе­ри­мен­таль­ные «петли», и на них отра­ба­ты­вали разные режимы пуска. Человек, посвя­щен­ный в тайны ядерной энер­гетики, пони­мает, что это за труд. А для не посвя­щен­ных скажем, что эта работа заняла два года науч­ного поиска, мук и тер­за­ний. В итоге я поехал на Урал с готовым реше­нием про­блемы, обучал местных опе­ра­то­ров АЭС пре­муд­ро­стям работы с нео­быч­ным реак­то­ром. Потом руко­во­дил пуском, который прошел штатно. Через три года на Бело­ярке запу­стили еще один «пере­гре­ва­тель­ный» реактор. Правда, потом слу­чались всякие непри­ят­но­сти из-за повре­жде­ний топ­лив­ных каналов и нечет­ких действий пер­со­нала. Тем не менее в Кремле сочли запуск Бело­яр­ской АЭС серьезным дости­же­нием совет­ской науки и техники, и в 1970 году десять человек, в том числе и я, полу­чили за это Госу­дар­ствен­ную премию — одну из высших наград СССР.

А потом меня забрал к себе великий Лейпун­ский — рабо­тать над быстрыми реак­то­рами. Это и стало главным делом жизни. В 1980-м на Бело­яр­ской АЭС начал работу БН-600, оста­вав­шийся до 2015 года самым мощным рабо­та­ю­щим реак­то­ром на быстрых нейтро­нах в мире. Запуск реак­тора не доставил проблем — все было хорошо про­ду­мано и про­считано. Через два года меня награ­дили второй Госу­дар­ствен­ной премией — за БН-600. Пер­во­на­чально внесли в списки на полу­че­ние более высокой Ленин­ской премии, но я запро­те­сто­вал: «Я в списках есть, а Тро­я­нова нет. Это нес­правед­ливо. Заслуги Тро­я­нова выше моих!». При­слу­шались — и Ленин­скую премию за быстрый реактор дали Михаилу Федо­то­вичу Тро­я­нову, веду­щему раз­ра­бот­чику БН-600.

29 апреля 2002 года оста­но­вили реактор Первой в мире, отра­бо­тав­ший 48 лет. Почет­ное право нажать на красную кнопку пре­до­ставили мне. Не грустно ли было? Знаете, уже нет. Все в инсти­туте тогда пони­мали, что пора оста­на­в­ли­вать реактор — насту­пил новый век.