«Висмутшпрахе»
Я окончил Московский институт железнодорожного транспорта и получил специальность «Строительство тоннелей и метрополитенов». Мой первый производственный опыт начался в должности инженера участка, а затем я был начальником участка строительства Метростроя. Вначале я работал на станции «Павелецкая», позже — на станции «Курская». Это была для меня большая практика и очень ответственная работа с высококвалифицированными коллективами Метростроя, которая заложила во мне соответствующие качества руководителя подземных горных работ.
После трех с половиной лет работы в Метрострое я с группой своих коллег-метростроевцев — инженеров и проходчиков — был направлен в Германию, где перед нами были поставлены ответственные задачи участия в процессе создания Советским Союзом ядерного оружия. В то время на территории СССР не было найдено необходимого количества запасов урана для производства первой ядерной бомбы. На территории же Германии существовали старые урановые рудники и месторождения, которые весной 1945 г. захватили американцы, но затем по Ялтинским соглашениям были вынуждены отдать их нам. Это был известный еще с давних пор курорт Радиумбад, где минеральные воды протекают в местах залегания урановой руды. В отделе ЦК нам рекомендовали применять самые современные методы для быстрейшего вскрытия урановых месторождений и добычи так нужного СССР металла. Практики работы на подобных рудниках у нас не было, но проходка горизонтальных и вертикальных выработок была метростроевцам хорошо знакома. Вначале мы должны были пройти несколько стволов, а затем вскрыть месторождение горизонтальными выработками. Должен сказать, что эта задача была по тем временам очень сложной, так как скорость проходки вертикальных выработок была довольно низкой. А без вертикальных выработок мы не могли начать вскрытие месторождений.
По приезде в Германию меня очень волновал вопрос: как я буду работать с немецкими рабочими и специалистами? Дело в том, что многие из нас, молодых специалистов, плохо знали немецкий язык. А нам нужно было работать с немецким рабочим персоналом, причем на участках было всего по 1-2 советских специалиста. Поэтому пришлось срочно осваивать язык, были организованы курсы. Мы очень быстро нашли общий язык с немецкими специалистами, стали общаться с ними по-немецки и успешно руководить производством. А они, в свою очередь, тоже быстро осваивали русский язык. Этот наш диалект в шутку называли «висмутшпрахе». Я считаю, мне очень повезло, что я попал на работу в «Висмут» и что организатором этого предприятия и его первым генеральным директором был назначен Михаил Митрофанович Мальцев, который имел большой опыт руководящей работы и был очень грамотным, требовательным и целеустремленным руководителем. Эти качества он прививал и нам, молодым специалистам. Он тратил на нас много времени, чтобы мы быстрее входили в курс дела и могли самостоятельно принимать решения на ответственных участках работ. Вскоре я был назначен начальником шахты на Объекте 3 (Шнееберг), а в дальнейшем мне было поручено руководство управлением капитального строительства общества «Висмут».
Шахта Зибеншлеен, на которой я начал работать в Шнееберге, была старая, ранее она использовалась для получения красок на урановой основе и была довольно «слабенькая» по содержанию металла. Мы потратили большие средства на строительство Объекта и вложили огромный труд в горные работы, а эффект был небольшой. В первый раз, когда я пошел в шахту, я был поражен примитивностью, которая там царила. В одной из выработок я увидел на креплении из кирпичной кладки дату «1520 год». Представляете, это же более 400 лет тому назад! Вагонетки, в которых производилась транспортировка горной массы, были объемом 0,25 кубометра, узкоколейка разваливалась от старости, рудничный подъем работал очень медленно. И мы занялись реконструкцией рудника. Надо было все привести в порядок, ликвидировать тупиковые рудничные дворы, где вагонетки загружались в клети или разгружались в скипы. Такой оборот вагонеток в тупиковых руд-дворах был трудоемким и малопроизводительным. Пришлось одновременно делать реконструкцию старых выработок и вести проходку новых стволов, квершлагов и штреков. В этой работе мне, тогда тридцатилетнему молодому человеку, очень помогали мои помощники, немецкие специалисты — оберштейгер Йоханнес Шмидт, опытный, убеленный сединами человек, и главный маркшейдер Фильдбингер, пользовавшиеся авторитетом как у советских, так и у немецких специалистов. Оба относились ко мне очень доброжелательно, по-товарищески, советовали, помогали, делились опытом. Я со своей стороны уважал их достоинство, не унижал их невыполнимыми требованиями и задачами. Это сразу создало благоприятную атмосферу и очень помогало мне успешно решать многие сложные задачи, которые ставились перед моим коллективом. Многому научили меня немецкие рабочие, которые вели себя дисциплинированно, четко выполняли работу в соответствии с принятыми нормами и правилами. Правда, была одна особенность, которая приучила меня к правильному общению с ними. Нельзя было, например, дав рабочим поручение выполнить какую-то работу к определенному сроку, пообещать проверить ее выполнение, а затем не прийти и не проверить. Авторитет твой после этого падал, но я этого никогда не допускал. Поэтому дисциплинированность, аккуратность в ведении работ, соблюдение принятых технологических норм и правил, стремление закончить работы в указанные сроки являлись залогом успешного выполнения ответственных заданий.
Откровенно говоря, первое время у наших немецких товарищей было настороженное отношение к нам. Мне казалось, что они боялись нашего проявления жестокости, связанного с тем, что они проиграли затеянную Германией войну, и опасались, что мы будем в нашей практической деятельности мстить им за это, заставлять работать непомерно. Но наоборот, в то тяжелое послевоенное время разрухи советское руководство стремилось создать им нормальные условия жизни. Несмотря на огромные трудности, связанные со стремительным ростом числа трудящихся, всех рабочих размещали либо в арендуемых «Висмутом» жилых домах, либо в построенных бараках. Для них строили столовые, обеспечивали медицинским обслуживанием. На каждом объекте была организована торговля по снабжению рабочих продовольствием и товарами первой необходимости (отделы продуктово-вещевого снабжения, которые после 1950 г. реформировались в так называемую организацию «хандельорганизацьон» (НО Wismut). Для стимулирования успешной работы горняков с 1945 г. был установлен следующий порядок: за отличное выполнение работ и превышение норм проходки выработок или добычи урановой руды бригадам выдавался в дополнение к обычному поощрительный продуктовый паек, называемый в народе сталинским, что очень ценилось немцами в то голодное время. В него входили 10 банок овощных консервов, по 1 кг муки, масла и сахара, 2 кг мяса, 2 кг творога или сыра. Кроме того, практиковалось премирование радиоприемниками, велосипедами, текстильными товарами и обувью.
Постепенно мы все ближе узнавали друг друга, и должен вам сказать, что с удовольствием вспоминаю, как работал с немецкими рабочими и специалистами, как они относились ко мне в процессе выполнения заданий, которые я им давал. Но чтобы достичь такого взаимодействия, нам надо было доказать им, что мы работаем не на авось, показать, как мы сами умеем все организовать и выполнить. Однажды, когда надо было срочно построить копер, установить шкивы, возвести армировку ствола, навесить новые клети, где можно было разместить две вагонетки, чтобы быстрее выдавать наверх горную массу, мною была поставлена задача произвести эти работы в течение двух-трех дней. Вначале немецкий коллектив высказал свое сомнение в реальности выполнения задания в такие короткие сроки, но затем, когда я им показал, как это возможно сделать и что для этого необходимо, они со мной согласились. Мы заранее привезли на место все оборудование и материалы, на направляющих и армировке просверлили отверстия и заготовили крепеж, подготовили все оборудование и материалы для монтажа. После проведения в течение двух дней подготовительных работ мы за один день смонтировали копер и оснастили ствол новым клетевым подъемом. И подобных примеров было достаточно много. Был такой случай. Я работал начальником шахты Зибеншлеен (Sieben Schlehen) на Объекте 3 (Шнееберг). Однажды мне сообщили, что к нам едет с проверкой состояния работ генеральный директор М. М. Мальцев. Делал он это регулярно на всех объектах, был очень требовательным человеком и не терпел расхлябанности. Мне стало известно, что накануне он проверял шахты на другом объекте, там было много замечаний, — в частности, он ругался, что эстакады для откатки горной массы плохо работают, вагонетки соскакивают с рельс, так как они плохо закреплены и расползаются, что в восстающих невозможно пройти по лестницам, так как они захламлены и засыпаны породой. Я все это учел и к приезду генерального директора заставил сварить все рельсовые стыки не только на эстакаде, но и под землей, привести в порядок восстающие и рудничные дворы. Немецкие рабочие все это сделали великолепно: они понимали, что дисциплина и порядок очень важны в горном деле. А очистные работы у нас и до этого велись правильно. Поэтому когда приехал Мальцев, он был приятно удивлен, что у нас все в порядке. Я ему рассказал, что мы сделали для устранения замечаний, которые были им обнаружены на других шахтах. Михаил Митрофанович остался удовлетворен нашей работой. Такой порядок постоянно поддерживался на нашей шахте и в дальнейшем. Ко мне приезжали с других шахт смотреть, как надо работать.
Тем не менее основной проблемой оставалась добыча урана и недостаточное количество его разведанных запасов. Это меня очень беспокоило, и я об этом говорил своим помощникам-немцам. Как я уже упоминал, оберштейгером у меня работал Й. Шмидт. Он был не только хороший горняк, но и отличный геолог, знал это месторождение как свои пять пальцев. Вот он-то вместе с нашим главным маркшейдером Фельдбингером обратил мое внимание на то, что основные жилы пересекаются с вторичными трещинами. Это предположение проверили, и оно подтвердилось. Мы срочно изменили всю нашу методику геологоразведочных работ и начали работать по-новому. И дело пошло. Да так хорошо, что мы смогли делать запасы штуфной руды в каморках и по мере необходимости выдавать штуфную руду для выполнения плана. Но так как у остальных объектов (Иоганнгеоргенштадта и Аннаберга) было сложное положение с добычей урана, заместитель главного геолога общества Кузнецов (толковый специалист с Дальнего Востока) предложил нам доложить о нашей методике ведения геологоразведочных работ на совещании в генеральной дирекции «Висмута», что мы с моим главным геологом Виктором (фамилию не помню) и сделали. После этого совещания и на других объектах тоже стали вести геологоразведку урана по этой методике, искать узлы богатых руд в пересечениях жил, и все стали выполнять план.
Вскоре меня назначили главным инженером рудоуправления. Когда я пришел туда, то позвал геолога и попросил сделать мне общую карту рудоуправления (в него входило шесть или семь шахт). Говорю: нарисуй, где проходят жилы, а потом я тебе кое-что покажу. Мы вместе пошли в шахты. Вначале спустились в мою прежнюю шахту. На карте я обозначил все секущие основных жил с второстепенными трещинами и показал на пересечениях, где узлы и штуфная руда. Поручил геологам обозначить секущие по всему рудному полю и на картах всех других шахт. Выполненную карту принесли мне, и я красным карандашом пометил, где нужно искать уран. Они были в недоумении, не понимали, в чем дело. Я объяснил свою методику. В этом деле главным было участие немцев. Ведь это же оберштейгер Шмидт и главный маркшейдер Фильдбингер помогли мне найти секции и пересечения жил (Швебенде). С моей стороны потребовались терпение и некоторые усилия, чтобы расположить их ко мне, русскому специалисту, чтобы они не видели во мне врага. Между нами не было антагонизма. Я уважал их достоинство и мнение, не прижимал их, как говорится, к ногтю, а наоборот, поощрял, и у нас создался хороший рабочий коллектив. Вот это одно из ярких воспоминаний о моей работе в «Висмуте».
Расскажу про еще один случай. Я работал начальником шахты Риттер. Это была старая шахта, со старым оборудованием, но запасы урана там были. Приняв эту шахту, я на следующий день начал проверять, как вчера работали. Смотрю — все бригады выполнили план. Второй день — тоже выполнили. Там же все измерялось в кубометрах, а штуфная руда отгружалась в основном в ящиках. Руда блестела, как смола, а вокруг — желтые пятна. И как только это «гнездо» находили, то не надо было никаких радиометров и дозиметров. Тут же прибегали русские солдаты, грузили руду в ящики из-под патронов и отправляли на поверхность. В общем, план по объему горной массы вроде бы выполнялся, а урана извлекалось мало. Я тогда задумался: как поднять производительность по добыче урана? Надо было резко увеличить объемы очистных работ. А у меня на шахте старые компрессоры, воздуха нет, и давление примерно три атмосферы. Сколько я на бригадиров ни давил, они мне говорят: «Шеф, мы готовы работать, но воздуха нет, давления нет, что мы можем сделать?». Главным механиком на шахте был немец примерно моего возраста, 32-33 лет, заносчивый, в войну был членом национал-социалистической партии Германии и механиком на линкоре «Бисмарк». И хотя я со всеми немцами вел себя ровно, разговаривал с ними по-товарищески, и они отвечали тем же, этот механик относился ко мне настороженно, — видимо, не соглашался со своими коллегами-немцами, что они со мной общаются по-хорошему. И вот я ему говорю: «Ты же механик, ты же на "Бисмарке" был, что же ты не можешь поднять давление воздуха?». В общем, я его, как говорится, зацепил. Спустя некоторое время он говорит: «Шеф, давайте попробуем использовать поршневые моторы с самолетов "мессершмитт" в качестве компрессоров». Я ему отвечаю: «Давай пробовать». Притащили двадцать моторов, смонтировали, и тут же давление воздуха поднялось, оживилась работа на очистных и проходческих работах, а план по добыче урана стали выполнять.
Еще одна проблема, которая меня очень беспокоила, — обеспеченность предприятия квалифицированными горными кадрами. Как я уже говорил, людей было много, но нужных специалистов крайне мало. И тогда я решил организовать на своей шахте №3 (Шнееберг) горняцкую школу по подготовке специалистов. Совместно с оберштейгером Шмидтом и главным маркшейдером Фельбингером мы разработали программу обучения: что учащиеся должны знать и какие дисциплины сдавать. В зависимости от уровня подготовки мы определили четыре квалификационные категории.
Строительство, которое осталось в моей памяти, — это Эрлабрунн, больница для горнорабочих. Сроки строительства, как обычно, сжатые. Здание огромное, полукругом, метров триста в длину и несколько этажей в высоту. Больница рассчитана на 1000 коек в главном корпусе и на 200 — в инфекционном отделении. Я посмотрел проект и говорю Мальцеву: «Михаил Митрофанович, наверное, у меня за такой срок не получится». А он мне отвечает: «Ну-ну, ты мне еще будешь рассказывать! Делай! Всем, чем надо, я тебе помогу, но чтобы больница была сдана в срок. Я уже Отто Гротеволя пригласил на открытие». Единственное, на чем я настоял, что нужно заложить в смету строительства три миллиона на послеосадочный ремонт. Строили мы как раз весной. А весна была гнилая: то дождь идет, то снег. Надо было прокладывать много труб, монтировать котельную, устанавливать специальное оборудование, а у меня таких специалистов было мало, и пришлось привлекать частные фирмы. Вот с ними потом пришлось «поколбаситься» из-за неразберихи с тем, кто должен подписывать приемо-сдаточные акты выполненных работ и как они должны быть оформлены в соответствии с новым законодательством ГДР. Но это было потом. Приезжаю я через месяц на стройку и вижу, что основная наружная стена в одном месте отстроена только на пол-этажа, в другом — на 3 этажа, в третьем — на 2. Я испугался, что здание развалится, и заставил делать ленточные решетки из арматуры на ширину кирпичной стены, укладывая их на слой уложенного кирпича и создавая тем самым армированную кирпичную стену. Вначале немцы стали недоверчиво крутить головами, но потом поняли, в чем дело, и сделали все как надо. Главное, их надо было убедить и доказать, что это можно и нужно сделать. В срок мы уложились. Оставалось дня три до сдачи объекта. И тут ко мне в кабинет вбегает Иван Михайлович Варфоломеев — начальник строительного отдела, куратор строительства Эрлабрунна. Закрывает плотно дверь и говорит:
— Олег! Ты знаешь, все полы проваливаются!
— Как проваливаются?
— Идет докторша, каблучком — раз, и проваливается. А там под каблучком — линолеум и половая доска. А она сгнила.
— Почему?
Он показывает мне кусок сгнившей доски.
— Анофелис.
— Что это? — спрашиваю я его.
— Это грибок такой. Он разрушает дерево.
А нам через три дня больницу сдавать. Что делать? Решаем срочно ехать в Эрлабрунн. И только я выхожу за дверь, телефон мой в кабинете надрывается — вызывают к начальству. Секретарю говорю: объясни, что уехал на объект. Приехали на место, пошли на первый этаж. Идут две молоденьких докторицы, и от их каблучков действительно пол проваливается. Идем, говорю Варфоломееву, по комнатам посмотрим. А про себя думаю: почему же доска сгнила? И тут смотрю я в угол комнаты — гладко. А там должен быть «продух» — отверстие для вентиляции подпольного пространства. Ни в одной комнате эти «продухи» не были установлены, и пол сопрел. Закрыл я дверь покрепче и стал материть Варфоломеева. Первый и последний раз в жизни я так ругался и допустил со своей стороны такое хамство. Мне до сих пор стыдно, ведь Варфоломеев — хороший, честный человек. Я потом у него в Москве на даче был, попросил прощения. А тогда нужно было срочно исправлять положение. Послали на все 12 объектов телефонограммы: «Немедленно поменять все половые доски, прислать новый линолеум в Эрлабрунн, о количестве сообщить». Дальше надо было определить количество строителей для срочной укладки полов и наклейки линолеума. Часа три я там с Варфоломеевым провозился, назначил ему трехдневный срок под его личную ответственность, чтобы успеть к сдаче больницы. Но, конечно, все уже знали о случившемся. Только возвратился из Эрлабрунна на работу, не успел пообедать, а секретарь меня вызывает к В. Н. Богатову — заместителю Мальцева. Он мне говорит:
— Я все знаю. И вот, чтобы тебя спасти, объявляю тебе выговор.
— За что выговор? — спрашиваю я.
— За срыв сроков сдачи объекта в эксплуатацию и перерасход сметы строительства.
— Никакого срыва срока не будет, — отвечаю я ему, — и перерасхода сметы тоже не будет, так как мной предусмотрены деньги на послеосадочный ремонт.
Как сказали, так и сделали. Больница была сдана в срок, 8 мая 1951 г.
И еще об одном. Строительство новых шахт и других объектов по добыче урана шло очень интенсивно. Например, за короткий срок мы должны были сдать готовый объект. А для этого надо было пройти ствол, поставить и оснастить копер, установить подъемную машину, пройти околоствольные выработки, руддворы, основные квершлаги и штреки. Значительный объем при этом занимали работы по креплению выработок, монтажу копров, эстакад, бункеров и прочих сооружений. Основным материалом тогда служило дерево, поставляемое из СССР. Для того чтобы ускорить строительно-монтажные работы и крепление выработок, было решено производить заготовки элементов крепления выработок и строительных конструкций централизованно. Создали специальное производственное предприятие, руководителем которого был наш специалист Россовский — большой энтузиаст этого дела. И работа закипела. Бывало, утром едешь — еще проходят ствол. Через пару дней уже ставят копер, подъемную машину монтируют. А вот уже бункера навесили, и пошла горная масса.
Вспоминая работу в «Висмуте», я хотел бы сказать, почему мне нравилось там работать. Это была высокая ответственность, самостоятельность в принятии решений, когда ты должен все решать сам и немедленно, нацеленность на получение нужного результата. Первые четыре года работы в «Висмуте» под руководством Михаила Митрофановича Мальцева — опытного, вдумчивого, требовательного и жесткого руководителя — научили меня многому. Я приобрел огромный опыт работы в интернациональном коллективе с трудолюбивыми немецкими рабочими и ответственным инженерно-техническим составом. Это была серьезная производственная школа, которой я многим обязан.