Казанский Юрий Алексеевич

Мы учились совершенно по-другому

Я очень несе­рьез­ным чело­ве­ком был — писал стихи, прозу и хотел стать писа­те­лем. А чтобы набрать писа­тельский опыт, решил попла­вать на корабле. В 48-ом году напи­сал письмо в море­ход­ное учи­лище и при­ложил к нему атте­стат с сереб­ря­ной меда­лью. Но вмешался при­я­тель: «В какую море­ходку? У тебя же роди­тели интел­ли­гент­ные люди. Сей­час же поехали со мной в Москву поступать в МГУ».

Правда, в МГУ на физи­че­ский факуль­тет я не поступил — писал сочи­не­ние о Мая­ков­ском и напу­тал со слож­ной пунк­ту­ацией поэта. Зато поступил в Бауман­ский инсти­тут, на факуль­тет «Стро­е­ние веще­ства». Через три года вме­сте с другими отлич­ни­ками из МЭИ, МГУ и ЛГУ рас­по­ряже­нием сверху меня пере­вели в только что открывшийся на базе инсти­тута боепри­па­сов Мос­ков­ский меха­ни­че­ский инсти­тут — впо­след­ствии МИФИ, а ныне НИЯУ МИФИ.

Мы как-то совершенно по-другому тогда учи­лись. Не про­сто хорошо, но увле­ченно, с инте­ре­сом и погруже­нием, даже с рев­но­стью, что кто-то может лучше. Я вот все думаю — в чем было дело? Навер­ное — во вполне при­зем­лен­ных вещах. Вот я — сын обыч­ных роди­те­лей, без какого-то блата. Карман­ных денег мне никто не давал — у отца кроме меня было три ребенка. А стипен­дия, если хорошо учишься, была 600 руб­лей (после реформы 60 руб). Это большие деньги. На них можно было жить при­пе­ваючи. Затем, при­стро­ить меня на «теп­лое» место тоже было некому, а если ты хорошо учился, тебя при­гла­сят на пре­стиж­ную инте­рес­ную работу, положат оклад, дадут квар­тиру или ком­нату, да еще будут отно­ситься с уваже­нием: «Вот ты какой моло­дец, такой слож­ный инсти­тут с крас­ным дипломом сумел окон­чить!».

В 1954-ом году так про­изошло и со мной. Лабо­ра­то­рия ФЭИ им. Лейпун­ского, куда меня при­гла­сили после диплома, занима­лась раз­ра­бот­кой ради­аци­он­ной защиты для маленьких свинцово-вис­му­то­вых реак­то­ров. Эти реак­торы, мощ­но­стью 75 и 100 МВт, ста­вили на наши под­вод­ные лодки. И эти лодки раз­ви­вали мощ­ность в 5 тысяч раз большую, чем современ­ный автомо­биль БМВ. Ухо­дили под водой от пущен­ных в них торпед. Ну, разве не инте­ресно?

Защищая экипажи атом­ных под­ло­док от излу­че­ния, я дослужился до старшего науч­ного сотруд­ника, защи­тил кан­ди­дат­скую, опуб­ли­ко­вал пару работ и полу­чил медаль «За тру­до­вые отли­чия». А в 1967-ом сма­нили в дру­гой отдел, на долж­ность заве­дующего лабо­ра­то­рией быст­рых реак­то­ров. При­гла­сил меня "соб­ствен­но­ручно" уче­ник гиганта быст­рых реак­то­ров — А. И. Лейпун­ского — Вик­тор Вла­ди­ми­ро­вич Орлов. Он мне усло­вие поста­вил — в ближайшее время не защищаться. Потому что работы много. А у меня уже док­тор­ская была в рукопис­ном виде готова. И в итоге защи­тил я ее не в 68-ом, а в 78-ом, и по совершенно дру­гой теме.

Мне, как игрушку, дове­рили в рас­по­ряже­ние стенд БФС. Дирек­то­ром ФЭИ в то время был Вяче­слав Алек­се­е­вич Куз­нецов. Сме­лый чело­век! И пошла работа, очень инте­рес­ная работа, о кото­рой обя­за­тельно надо рас­ска­зать. В начале 1972 года должен был состо­яться физи­че­ский пуск реак­тора БН-350. В ФЭИ был отдел Бориса Григо­рье­вича Дубов­ского, кото­рому пору­чили про­ве­сти подго­товку к пуску. В те времена дело рас­смат­ри­ва­лось сле­дующим обра­зом — кон­тро­ли­рующий или дежур­ный физик имел очень большую власть. Без его согла­сия пус­ко­вая команда не имела права действо­вать. Это было пра­вильно. Почему? А потому что эти люди, участ­ники про­екта, раз­ра­ботки, экс­пе­римента, сопро­вож­де­ния стро­и­тельства лучше всех знали про реак­тор в целом.

Я хочу напом­нить, что физико-энерге­ти­че­ский инсти­тут был науч­ным руко­во­ди­те­лем про­ек­тов БН-350 и БН-600. В епар­хию Алек­сандра Ильича Лейпун­ского вхо­дили и лодки под­вод­ные, и кос­мос, и в осо­бен­но­сти быст­рые реак­торы. Работы Лейпун­ского по быст­рому направ­ле­нию были в 1960 году отме­чены Ленин­ской премией. Можно ска­зать, что тем самым была отме­чена и ведущая роль ФЭИ в созда­нии реак­то­ров БН. Так вот, счи­та­лось — и ещё раз скажу, что пра­вильно счи­та­лось! — что люди, хорошо знающие весь про­ект, должны при­йти на пульт во время пуска для над­зора и кон­троля пра­виль­ного испол­не­ния всех опе­раций. Пуск сопро­вож­дался и рас­чёт­ным путём. Конечно, у рас­чёт­чи­ков не было таких больших прав, как у кон­тро­ли­рующих физи­ков, но они, тем не менее, при­сут­ство­вали на пус­ках, полу­чали дан­ные и тут же их ана­ли­зи­ро­вали. Под рас­чёт­чи­ками я имею в виду не только "нейтронщи­ков". Это каса­лось не только нейтрон­ной физики реак­то­ров, но и теп­логид­рав­ли­че­ских, меха­ни­че­ских и иных процес­сов. По тех­ни­че­скому про­екту первую скрипку играл ОКБМ, а вот по всем вопро­сам, свя­зан­ным с про­ис­хо­дящими в реак­торе физи­че­скими, теп­лофи­зи­че­скими, теп­логид­рав­ли­че­скими процес­сами, коман­до­вал ФЭИ.

Кроме того, для БН дела­лась спе­ци­аль­ная пус­ко­вая аппа­ра­тура. Это давало возмож­ность сле­дить за мощ­но­стью при самых низ­ких уров­нях. Зачем такая аппа­ра­тура потре­бо­ва­лась? Стан­дарт­ная аппа­ра­тура имеет опре­де­лён­ную чув­стви­тель­ность, кото­рой при пуске не хва­тало. Также у стан­дарт­ной аппа­ра­туры есть огра­ни­че­ния по её исполь­зо­ва­нию. В пус­ко­вых режимах их при­ш­лось бы нарушать, а это нехо­рошо. Поэтому дела­лась пус­ко­вая аппа­ра­тура, она была на БН-350, потом в усо­вершен­ство­ван­ном вари­анте и на БН-600. Что вхо­дило в состав пус­ко­вой аппа­ра­туры? Это не только реак­тиметр или импульс­ные, или токо­вые опре­де­ли­тели уровня цеп­ной реакции, но и более слож­ные устройства, поз­во­ляющие отслежи­вать динами­че­ские процессы.

Вот вам кон­крет­ный при­мер. Вы отклю­ча­ете насос. Конечно, эта ситу­ация рас­счи­ты­ва­ется. Но вот у вас реаль­ный реак­тор, у него соот­вет­ствующий уро­вень мощ­но­сти, вы снижа­ете обо­роты насоса или даже отклю­ча­ете его. Фак­ти­че­ски вы про­во­дите экс­пе­римент и полу­ча­ете бесцен­ные дан­ные, важ­ные не только для кон­крет­ной уста­новки. С помощью таких дан­ных, запи­сан­ных пус­ко­вой аппа­ра­ту­рой, вы сможете в даль­нейшем усо­вершен­ство­вать свои рас­чёт­ные методы и модели.

Пуск БН-350 — это была задача если не основ­ная, то, по край­ней мере, большая и важ­ная для нашего отдела. Мы раз­ра­бо­тали для шев­чен­ков­ского реак­тора массу докумен­тов. Положе­ние о дежур­ном физике, положе­ние о пус­ко­вой аппа­ра­туре, положе­ние о том и о сём... Жут­кое коли­че­ство бумаги! Потому что для быст­рого реак­тора в нашей стране тогда многое дела­лось впер­вые. Конечно, корни были, то есть было на что опе­реться. Был реак­тор БОР-60, хотя надо честно при­знаться, что там "труба пониже и дым пожиже". Был и реак­тор БР-10. Так что к пуску БН-350 мы при­шли под­ко­ван­ными.

Вы вспом­ните, какие силы были задейство­ваны в ФЭИ по быст­рому направ­ле­нию! В отде­ле­нии, кото­рыми коман­до­вали Вик­тор Вла­ди­ми­ро­вич Орлов, а затем Михаил Федо­то­вич Тро­я­нов, были пред­став­лены все важ­нейшие направ­ле­ния по обос­но­ва­нию про­ек­тов реак­то­ров на быст­рых нейтро­нах. Тех­ни­че­ский отдел (руко­во­ди­тели Кочет­ков Лев Алек­се­е­вич, Баг­да­са­ров Юрий Ерван­до­вич), рас­чёт­ный отдел (руко­во­ди­тели Тро­я­нов Михаил Федо­то­вич, Мат­веев Вяче­слав Ива­но­вич), экс­пе­римен­таль­ный отдел (руко­во­ди­тели Моро­зов Иван Георги­е­вич, Казан­ский Юрий Алек­се­е­вич). Есте­ственно, руко­во­дил всей дея­тель­но­стью Алек­сандр Ильич Лейпун­ский. Динами­кой реак­то­ров занимался Игорь Алек­се­е­вич Куз­нецов. Свою систему они поста­вили сна­чала на БН-350, а к БН-600 она уже дошла до отметки "высший класс". Кстати, И. А. Куз­нецов недавно вме­сте с Вла­ди­ми­ром Михай­ло­ви­чем Поплав­ским напи­сал книгу "Без­опас­ность АЭС с реак­то­рами на быст­рых нейтро­нах", книга уже издана.

Все наши документы шли от зако­но­да­теля мод — а именно, от управ­ле­ния по без­опас­но­сти, атом­над­зора. Это еди­ная система, кото­рая раз­ра­ба­ты­вает пра­вила. Для нас это пра­вила ядер­ной и ради­аци­он­ной без­опас­но­сти. В реак­то­рах на быст­рых нейтро­нах есть ещё одна про­блема — это натрий. У него есть хорошие сто­роны, но ведь он горит, да ещё как! Жёл­тый дым идёт, дышать невозможно. Вто­рая про­блема натрия — у него высо­кая наве­дён­ная актив­ность. Обра­зу­ется 24Na с очень корот­ким пери­о­дом полу­рас­пада. Я, навер­ное, не обижу ника­кую другую орга­ни­за­цию, ска­зав, что ФЭИ по вопро­сам натрия был закопёрщи­ком. Взять хотя бы таких спе­ци­а­ли­стов, как П. Л. Кирил­лов, Ф. А. Коз­лов, П. А. Уша­ков, А. В. Дро­бышев, а ещё такого чело­века, как Р. П. Баклу­шин, — одного из тех, кто по натрию в нашей стране был тоже большим молодцом. Вы не зна­ете, навер­ное, такую деталь биографии Рудольфа Пет­ро­вича Баклу­шина: его "про­да­вали" на БН-350 для того, чтобы он там глав­ным инже­не­ром был. Он не очень хотел из Обнин­ска уезжать на берег Каспия. Но, тем не менее, лет пять он там про­ра­бо­тал, и это было очень полезно для дела.

Была уни­каль­ная лабо­ра­то­рия, кото­рой руко­во­дил М. Я. Кула­ков­ский. При пуске реак­тора они сняли кар­тограмму мощ­но­стей радио­ак­тив­ного излу­че­ния при низ­ких мощ­но­стях. Такое впе­чат­ле­ние, что это было сде­лано впер­вые. С рас­чё­тами было немного хуже. Лучше всего счи­тать реак­тор, потому что там нет силь­ных гра­ди­ен­тов плот­но­сти потока нейтро­нов. Как только появ­ля­ется про­стран­ство, в кото­ром нет рож­де­ния нейтро­нов (зоны вос­про­из­вод­ства, био­логи­че­ская защита), задача сво­дится к про­блеме про­хож­де­ния нейтро­нов. И начи­наются слож­но­сти. Защита все­гда счи­та­лась не очень хорошо.

Дело не только в рас­чё­тах может быть. Рас­скажу вам исто­рию одну про защиту на под­вод­ной лодке. Пред­ставьте себе пере­борку между отсе­ками, в одном рабо­тает реак­тор, в другом нахо­дятся люди. Пере­борка сде­лана в виде ячеек, толщина при­мерно сан­тимет­ров 15, залита свинцом. Когда стали пус­кать реак­тор, ока­за­лось, что пере­борка вся дыря­вая. Стали её фотографи­ро­вать... Как же всё тогда быстро делали! Взяли свинцо­вую сферу с источ­ни­ком γ-кван­тов около 1 Ки. С одной сто­роны пере­борки под­ве­сили источ­ник, с дру­гой — налепили рентге­нов­ской плёнки. За сутки-двое всё сде­лали. Ана­то­лий Пет­ро­вич Алек­сан­дров инте­ре­со­вался лично, спус­кался ко мне в отсек, где я сидел. И одним из пер­вых уви­дел результат на про­яв­лен­ных плён­ках. Ока­за­лось, что когда зали­вали сви­нец, углы полу­чи­лись не зали­тыми. Вот и све­тило вовсю! Реше­ние при­думали быстро — всего-навсего две дырки делать. При­вёл вам этот при­мер, в част­но­сти, чтобы лиш­ний раз вы пред­ста­вили себе, насколько быстро можно было тогда рабо­тать. Сей­час бы потре­бо­ва­лось напи­сать целый труд об орга­ни­за­ции работ, о без­опас­но­сти их про­ве­де­ния. Потре­бо­ва­лись бы десятки подпи­сей ответ­ствен­ных и не очень руко­во­ди­те­лей... Навер­ное, это пра­вильно. Сегодня ква­лифи­кация в сред­нем стала ниже, а тогда больше дове­ряли людям, их опыту и зна­ниям.

Теперь о БН-600. Когда встал вопрос о подго­товке к пуску БН-600, то пер­вое реше­ние дирекции ФЭИ было таким: "Возгла­вить его должны экс­пе­римен­та­торы". Экс­пе­римен­та­торы у нас были сосре­до­то­чены, в основ­ном, на БФС и в лабо­ра­то­риях №68, №53 и №12. Они умели делать при­боры, мето­дики и про­чее. В отделе Ю. Е. Баг­да­са­рова группа И. А. Куз­нецова — это тоже были экс­пе­римен­та­торы, иссле­до­вавшие со своей аппа­ра­ту­рой динамику реак­тора. Начали состав­лять про­ект того, что будет делаться во время пуска. У такого про­екта есть две состав­ляющие. Пер­вое — то, что запишут по ядер­ной и ради­аци­он­ной без­опас­но­сти. Напри­мер, обя­за­тельно нужно изме­рить ава­рий­ную защиту — удо­вле­тво­ряет или не удо­вле­тво­ряет, посмот­реть ско­рость движе­ния натрия и так далее. То есть, обя­за­тель­ные к изме­ре­нию вещи.

Вто­рая состав­ляющая — немного "подполь­ная". В неё вхо­дит то, что хотели бы полу­чить те, кто занима­ется обос­но­ва­нием про­ект­ных дан­ных. Они гово­рят: "Ну как же так! Нам про­сто жиз­ненно необ­хо­димо поме­рить отноше­ние веро­ят­но­сти вза­и­мо­действия на уране-238 для того-то и того-то". Но для пуска дан­ного реак­тора явной необ­хо­димо­сти в такого рода изме­ре­ниях нет. Такого рода изме­ре­ния тре­буются для сле­дующих, про­ек­ти­ру­емых реак­то­ров. В управ­ле­нии народ был грамот­ный. Они смот­рели все наши "хотелки" и отде­ляли, что можно будет выпол­нить, а что нет. Осо­бенно этим отли­чался Вла­ди­мир Пет­ро­вич Нев­ский, убе­дить его было трудно.

Мы раз­ра­ба­ты­вали программу физи­че­ского пуска реак­тора, опи­са­ния экс­пе­римен­тов, опи­са­ния без­опас­но­сти. Много сде­лали извест­ные сей­час люди. Со сто­роны рас­чёт­чи­ков это В. И. Мат­веев, Г. М. Пша­кин, В. А. Чёр­ный, А. П. Ива­нов. С нашей сто­роны, со сто­роны экс­пе­римен­та­то­ров — А. И. Воропаев, И. П. Мат­ве­енко, В. Г. Двухшерст­нов, В. А. Дулин, С.П Белов, А. В. Зво­на­рёв. Началь­ники смен БФС играли большую роль не только при раз­ра­ботке докумен­тации, но непо­сред­ственно при про­ве­де­нии физи­че­ского пуска реак­тора — напри­мер, В. Ф. Мамон­тов, П. Л. Тютю­ни­ков. Одно­временно про­во­ди­лись ана­логич­ные работы по подго­товке энерге­ти­че­ского пуска реак­тора БН-600. Дирекция инсти­тута при­няла реше­ние о назна­че­нии Л. А. Кочет­кова руко­во­ди­те­лем энергопуска, а мне пору­чили науч­ное руко­вод­ство физи­че­ским пус­ком. Большие возмож­но­сти нам предо­ста­вили, между про­чим. Все работы по заверше­нию работ по пуску реак­тора БН-600 выпол­ня­лись во всех под­раз­де­ле­ниях ФЭИ быстро и каче­ственно. Как я ска­зал, были обя­за­тель­ные и те, кото­рые мы хотели сами. И был В. П. Нев­ский, кото­рый гово­рил: "Мне все эти ваши игры...". И добав­лял креп­кие слова. Когда мы при­везли ему программу физи­че­ского пуска, и он посмот­рел, сколько времени мы хотим на него затра­тить, он поста­но­вил: "Ничего подоб­ного, деся­тую часть от этого раз­решаю, и гуляйте!". Такой харак­тер был, жёст­кий. У меня тоже харак­тер име­ется. Отве­чаю: "Ладно, давайте вообще ничего не делать". "Нет уж, будешь делать как миленький!" — он всех на "ты" назы­вал. "Тогда скажите, что кон­кретно из этого списка не делать?". "Вы умные, вот вы и раз­би­рай­тесь. Иди думай!". Тогда глав­ным инже­не­ром БН-600 был Куп­ный Вален­тин Иппо­ли­то­вич, пре­дан­нейший делу мужик. Он при­нимал все удары на себя. Да, нам при­ш­лось-таки сокра­тить пус­ко­вую программу, но не в десять раз, как хотел В. П. Нев­ский, даже не в два раза, а всего на 20%. После чего на одном большом совеща­нии было ска­зано: "Вот, физики гово­рили, что им нужно два месяца, а упра­ви­лись в пол­тора. А сна­чала упи­ра­лись...".

Какие экс­пе­рименты были в итоге? Изме­ре­ния всех стерж­ней СУЗ. Изме­ре­ния минималь­ной критмассы, когда зона малого обогаще­ния без вся­ких стерж­ней — пер­вая очень важ­ная цифра. Вто­рая цифра — когда гру­зили 18 компен­си­рующих стерж­ней. Потом встав­ляли 19-ый поглощающий стержень, его назы­вали ТКР — темпе­ра­тур­ный компен­са­тор реак­тив­но­сти (правда, потом всё ока­за­лось немного не так, но неважно). Далее — пуск, сам набор критмассы, и на каж­дом уровне, когда мы выхо­дили в кри­тику, у нас был неко­то­рый минимум, в кото­ром в основ­ном были тре­бо­ва­ния рас­чёт­чи­ков, потому что где и когда повто­ришь в натуре критмассу в вари­анте чистого топ­лива без стерж­ней. Потом были очень важ­ные работы, кото­рые возглав­лял Зво­на­рёв Ана­то­лий Васи­лье­вич со своей лабо­ра­то­рией. Они смогли сде­лать мил­лимет­ро­вые про­во­лочки, внутрь кото­рых встав­ля­лись инди­ка­торы — кусочки золота, железа, урана. Они брали ТВС, самую насто­ящую, вытас­ки­вали её, про­тяги­вали эти штуки, а потом вынимали. Это были, в пол­ном смысле слова, уни­каль­ные экс­пе­рименты. Они дали возмож­ность посмот­реть про­стран­ствен­ное рас­пре­де­ле­ние нейтрон­ных пото­ков, хотя и не очень подробно. Мерить натри­е­вый коэффици­ент реак­тив­но­сти на БН-600 нам не раз­решили. Зато уж на БН-350 с ним была целая эпо­пея! На БН-350 были сде­ланы спе­ци­аль­ные теп­ло­вы­де­ляющие сборки, один к одному, но натрий через них не про­хо­дил. Таких сбо­рок было три. Вывели реак­тор на мощ­ность — низ­кую, мощ­ность источ­ника. Самое глав­ное было так оста­но­вить реак­тор, чтобы ничего не трогать. Сам эффект очень маленький, мизер­ный, на фоне про­чих эффек­тов его не уви­дишь. Решили сде­лать с одним стерж­нем, от одного положе­ния до другого. А потом взяли те же самые ТВС, раз­ва­рили окна и опу­стили в реак­тор. Они сразу же запол­ни­лись натрием. Полу­чили в итоге два вари­анта, с натрием и без натрия, в этих трёх сбор­ках. Уни­каль­ный экс­пе­римент был! Но на БН-600 нам ска­зали: "Хва­тит, поиг­ра­лись!". К сожа­ле­нию, на БН-350 у нас полу­чи­лась слиш­ком большая погреш­ность. Так что в этом плане экс­пе­римент вышел не лучший. Зато живой, насто­ящий.

Ещё очень важ­ные вещи — эффекты реак­тив­но­сти. Туда можно отне­сти все эффек­тив­но­сти стерж­ней, темпе­ра­тур­ный эффект реак­тив­но­сти...Нет, это заслужи­вает отдель­ной темы. Зна­ете, что мы сде­лали на БН-600 впер­вые в стране? Мы вытащили из темпе­ра­тур­ного коэффици­ента реак­тив­но­сти Допплер-эффект. Пред­став­ля­ете, какая чув­стви­тель­ность была у реак­тимет­ров, сде­лан­ных у нас в лабо­ра­то­рии в 1969 году? Стоит реак­тор, рабо­тают насосы. Вы ничего не дела­ете, а реак­тив­ность реак­тора падает. И это отслежи­ва­лось кра­сиво и хорошо, хотя сам эффект маленький, 10-4ΔK/K. Наш реак­тиметр был делом рук П. Л. Тютюн­ни­кова, Ю. Л. Мило­ва­нова и др.

В чём было дело? Ока­зы­ва­ется, из-за того, что рабо­тают насосы, реак­тор гре­ется. Только разогре­вали без вто­рого кон­тура, там ещё не было теп­ло­обмен­ни­ков, мы же физпуск делали. И если разогре­ешь, осты­вать он будет долго. Инте­рес­ный эффект был ещё один. У вас могут изме­ниться обо­роты насоса. При изме­не­нии обо­ро­тов насоса, есте­ственно, будет изме­няться темпе­ра­тура в актив­ной зоне. Это понятно. Но был ещё эффект, важ­ный для И. А. Куз­нецова. Как только изме­няются обо­роты насоса, мгно­венно изме­ня­ется реак­тив­ность. Это свя­зано с тем, что изме­ня­ется напор насо­сов, и если он уве­ли­чи­ва­ется, то зона рас­хо­дится в сто­роны. Совсем мало, но эффект есть. Мы его полу­чили, изу­чили. Сле­дующий важ­ный эффект. У натри­е­вого реак­тора нет дав­ле­ния в зоне. Но очень плохо, если в реак­тор будет попа­дать воз­дух. Тогда кон­струк­тора сде­лали газо­вую полость, кото­рую держали под избыточ­ным дав­ле­нием — при­мерно одна деся­тая атмо­сферы. Но совершенно ясно, что в зави­симо­сти от коле­ба­ния натрия может меняться дав­ле­ние в этой поло­сти. А раз меня­ется дав­ле­ние, то что-то поме­ня­ется и в реак­торе. Этот эффект мы изме­рили, и назы­вали его "баромет­ри­че­ским". Была ещё одна важ­ная работа (впро­чем, все работы были важ­ными), кото­рую выпол­няли сотруд­ники лабо­ра­то­рии М. Я. Кула­ков­ского. Я про неё уже упоми­нал. Они состав­ляли кар­тограмму мощ­но­стей радио­ак­тив­ного излу­че­ния по всем помеще­ниям (обслужи­ва­емым и необ­служи­ва­емым) по мере повыше­ния мощ­но­сти реак­тора. И они изме­ряли выбросы в окружающую среду радио­ак­тив­ных про­дук­тов.

Пред­ва­ри­тель­ные рас­чёты дела­лись, но тогда таких, как сей­час, рас­чет­ных возмож­но­стей не было. Но была рас­чёт­ная группа, опе­ра­тивно всё делали, на само­лёте летали. Очень хорошее совпа­де­ние было в рас­чёте критмассы, ошибка была в треть стержня или поло­вину ТВС. Это очень маленькая погреш­ность. То, что рас­чёт пре­красно совпал с изме­рен­ной критмас­сой, было неуди­ви­тельно, поскольку были рас­чёты моде­лей реак­тора, реа­ли­зо­ван­ных на стен­дах БФС. Но пре­крас­ное совпа­де­ние поз­во­ляет рас­смат­ри­вать экс­пе­римент в каче­стве ненуж­ного и дорогого раз­вле­че­ния. Это была обыч­ная ситу­ация — после экс­пе­римента вно­сятся раз­лич­ные поправки, кото­рые сближают результаты экс­пе­римента и рас­чёта. В связи с этим я внёс пред­ложе­ние, за кото­рое меня кри­ти­ко­вали рас­чёт­чики. Да и начальство тоже не отста­вало. Как было постав­лено на БФС? Экс­пе­римен­та­торы изме­ряют, рас­чёт­чики заби­рают дан­ные, ухо­дят и что-то с ними делают — исполь­зуют для совершен­ства рас­чёта. В результате в рас­чётно-экс­пе­римен­таль­ным отчёте при­во­дятся дан­ные о пре­крас­ном совпа­де­нии рас­чёта с экс­пе­римен­том. Зачем же экс­пе­римент? А я пытался поста­вить дело по-другому. Напри­мер, мы изме­ряем на БФС какой-либо эффект. Когда закон­чим, то даём кон­верт с результа­тами изме­ре­ний, а рас­чёт­чики должны дать свой кон­верт с результа­тами рас­чё­тов. Сопро­тив­ле­ние идее было очень большое и пред­ложе­ние не прошло. Но тогда бы роль экс­пе­римента стала сразу видна, но рас­чёт­чи­кам при­ш­лось бы немного слож­ней.

После окон­ча­ния физпуска БН-600 была большая эпо­пея, свя­зан­ная с изме­ре­нием про­стран­ствен­ных рас­пре­де­ле­ний с помощью мик­ро­тру­бо­чек. Кстати, впо­след­ствии, исполь­зуя мик­ро­тру­бочки, группе А. В. Зво­на­рёва уда­лось изме­рить непо­сред­ственно коэффици­ент кон­вер­сии. Как это было сде­лано? Берёте свежий твэл, взвеши­ва­ете на весах, а потом ста­вите его в реак­тор. Он пора­бо­тает, и потом вновь ста­вите его на весы, пре­жде чем раз­ре­зать. Раз­ница в весе — это та энергия, кото­рая выде­ли­лась, то есть, можно найти, какое коли­че­ство делящихся ядер исчезло. Когда Ана­то­лий Зво­на­рёв мне в пер­вый раз изложил свою идею, я отве­тил ему честно и откро­венно: "Ты с ума сошёл!". Но сели, посчи­тали... Можем с точ­но­стью до мил­лиграмма взве­сить килограмм? Можем, есть весы такие. Конечно, все­гда нужно было опре­де­лить, где и какие под­сте­регают неза­пла­ни­ро­ван­ные изме­не­ния массы. Но если уда­лось изме­рить вес точно, то тогда можно опре­де­лить коли­че­ство деле­ний. А вот после опре­де­ле­ния коли­че­ства деле­ний надо раз­ре­зать и изме­рить, сколько в составе топ­лива плу­то­ния. Этого доста­точно для нахож­де­ния коэффици­ента кон­вер­сии. Но отчёты эти все были сек­рет­ные. На БН-350 коэффици­ент кон­вер­сии был 1,03 при погреш­но­сти 0,01 или 0,02.

Была у нас очень хорошая горя­чая лабо­ра­то­рия, где были Вла­ди­мир Ильич Гал­ков, А. Г. Коз­лов и другие пре­крас­ные химики. Они рабо­тали, им инте­ресно было. Поэтому такие экс­пе­рименты можно было сде­лать. Кстати, такого рода экс­пе­рименты поз­во­ляли решать и прак­ти­че­ские вопросы. Напри­мер, вы полу­чили свежее топ­ливо, рас­пи­са­лись. В нём столько-то твэ­лов, столько-то килограмм того, сего. Запу­стили в реак­тор, выгру­зили. После того как прой­дёт при­мерно три года выдержки во времен­ном хра­ни­лище, вы можете отпра­вить топ­ливо на пере­ра­ботку. Но те, кото­рые полу­чали топ­ливо, гово­рили: "Напиши, сколько сдал плу­то­ния". Да ещё и без плюс-минус. Потом вмеша­лись умные люди и ска­зали, что при пере­ра­ботке тоже погреш­ность есть, только она не пишется и не опре­де­ля­ется.

Физпуск БН-600 был выпол­нен за довольно корот­кое время потому, что в ФЭИ сде­лали очень хорошую к нему подго­товку. Лучшие кадры инсти­тута были доступны. Обо­ру­до­ва­ние, кото­рое было нужно, было у "пус­ка­чей". И отноше­ние к делу было, я бы ска­зал, при­под­ня­тое. Было два сюрприза. С одним при­ш­лось пово­зиться. Когда изме­рили темпе­ра­тур­ный коэффици­ент реак­тив­но­сти, ока­за­лось, что уж очень здо­рово он отли­ча­ется от рас­чёт­ного. Даже мы, экс­пе­римен­та­торы, не зло­рад­ство­вали, понимали, что что-то здесь не так. В чём ока­за­лось дело? Есть реак­тор, над ним висят штанги, мет­ров шесть, если не больше. На них висят поглощающие органы. Когда изме­ня­ется темпе­ра­тура, наверху она оста­ётся той же самой. Над актив­ной зоной она другая, а между этим точ­ками — тре­тья темпе­ра­тура. Полу­ча­ется, что когда изме­ня­ется мощ­ность реак­тора, появ­ля­ется перемеще­ние стерж­ней отно­си­тельно актив­ной зоны. Вто­рой сюрприз был вот какой. В начале физи­че­ского пуска сби­лась система наводки перегру­зоч­ного устройства на головки теп­ло­вы­де­ляющих сбо­рок. А там же натрий, всё втём­ную. Актив­ная зона, над ней две пово­рот­ные пробки. Их враще­ние поз­во­ляет захват­ному устройству ока­заться над любой из ячеек. Захват идёт, и он должен сесть точно на выступ. Не попа­дёт — зна­чит сбита настройка. Ну вот настройка и ока­за­лась сби­той. Настра­и­вали при одной темпе­ра­туре, а рабо­тать надо было при дру­гой. Но пере­на­стро­и­лись довольно быстро. А из непри­ят­но­стей? Не знаю. Не было у нас непри­ят­но­стей. Для нас физпуск как празд­ник был. Мне кажется, что на БН-800 сей­час как-то не совсем так всё дела­ется. Не делать пус­ко­вую аппа­ра­туру — это не эко­номия. Бес­пра­вие физи­ков — это совсем непра­вильно. Физпуск БН-600 занял около двух месяцев. Круг­ло­су­точ­ная загрузка была, круг­ло­су­точно отчёт вёлся. Когда что-либо загружа­ешь в реак­тор, нужно отцепить все стержни. Без этого невозможно вращать пробки. На это очень много времени ухо­дило. На опе­рации сцеп­ле­ния-расцеп­ле­ния вна­чале ухо­дило чуть ли не сутки. Потом что-то изоб­рели и стало меньше, но всё равно даже не час-дру­гой. Поэтому, когда рас­чёт­чики гово­рили: "Давай посмот­рим что-то там", зна­чит, на сутки оста­но­ви­лись. Больше всего времени ухо­дило на изго­тов­ле­ние при­спо­соб­ле­ний и аппа­ра­туры. Этим занима­лись отдел Л. А. Мата­лина и его пре­крас­ные спе­ци­а­ли­сты Л. А. Тимо­хин и Ю. С. Кула­бу­хов, лабо­ра­то­рия Б. Г. Дубов­ского. Они делали токо­вые детек­торы, токо­вый изме­ри­тель мощ­но­сти, они его "ТИМка" назы­вали. Вто­рое, на что ухо­дили время и силы — "бумагопи­са­ние". Легче всего все­гда было напи­сать первую часть документа — что нужно то-то и то-то. Потом писа­лось — в какой после­до­ва­тель­но­сти. Тут уже надо было думать. А потом для каж­дого пункта нужно было напи­сать испол­ни­те­лей, тре­бо­ва­ния, инструкции, мето­дику, зада­ния. Это дела­лось, в основ­ном, в лабо­ра­то­риях С. П. Белова и А. В. Зво­на­рёва, и лабо­ра­то­риях отдела В. И. Мат­ве­ева. Закон­чился физпуск БН-600, и настало время экс­пе­римен­тов на нену­ле­вой мощ­но­сти, на этапе между физпус­ком и энергопус­ком. Но об этом пус­кай рас­скажут другие люди — напри­мер, Р. П. Баклу­шин, Л. А. Кочет­ков, И. А. Куз­нецов, В. М. Поплав­ский.

в начале 1984 года гене­раль­ный дирек­тор ФЭИ, Олег Дмит­ри­е­вич Казач­ков­ский, как бы, между про­чим, спро­сил: «Будешь рек­то­ром задуман­ного нами инсти­тута?». «Изба­виться от меня хотите? Ну что же, ладно. Но только если зарплата у меня оста­нется как сей­час». Зарплата была большой — 600 руб­лей. Рек­тор же задуман­ного в Обнин­ске ВУЗа должен был полу­чать в пол­тора раза меньше. Чтобы сохра­нить доход уче­ного на преж­нем уровне, дирек­тору ФЭИ Казач­ков­скому, пер­вому сек­ре­тарю Обнин­ского обкома пар­тии Кама­еву и пред­се­да­телю гор­ис­пол­кома Напре­енко при­ш­лось доби­ваться при­сво­е­ния будущему ВУЗу пер­вой, то есть высшей катего­рии. Таким обра­зом, одно доб­рое дело для будущего Инсти­тута Атом­ной Энерге­тики (далее ИАТЭ) сде­лал еще в условно пери­на­таль­ном пери­оде условно вто­рой жизни. А 18 октября 85-го, в день рож­де­ния, назна­чили рек­то­ром.

А. В. Камаев вызвал меня и ска­зал: «Твое усло­вие выпол­нено — пер­вая катего­рия ВУЗу обес­пе­чена. Зарплата будет как раньше. Поздрав­ляю — ты рек­тор». Я при­шел в инсти­тут, сел в кресло в своем новом каби­нете, и понял — инсти­тута-то нет! Все надо делать с нуля — торже­ство откла­ды­ва­ется. Тре­бо­ва­лись площади, кадры и деньги, а у Юрия Казан­ского был только авто­ри­тет чело­века запу­стившего БН. С ним он обра­тился к высшей вла­сти страны и добился помощи. На выручку при­шли министр сред­него маши­но­стро­е­ния Ефим Пав­ло­вич Слав­ский и министр обра­зо­ва­ния Ген­на­дий Алек­се­е­вич Яго­дин. Мини­стры «выбили» для Обнин­ского инсти­тута «фонд». Что озна­чало не столько деньги, сколько резерв стро­и­тель­ных услуг и мате­ри­а­лов. В результате воз­ник не запла­ни­ро­ван­ный вто­рой корпус по площади на 20% пре­вышающий пер­вый. Были постро­ены: поточ­ные ауди­то­рии, спорт­зал, биб­лио­тека и два 9-этаж­ных общежи­тия. Я рас­счи­ты­вал, что глав­ный кад­ро­вый костяк — управ­ленцев — мне предо­ста­вит ФЭИ. Дума­ете, предо­ста­вил? Они пока­зали дулю. И при­ш­лось соби­рать людей самому, по крупице. Всем позво­нить, со всеми пого­во­рить. Там один скажет, что знает хорошего чело­века на долж­ность, там дру­гой. Нако­нец, най­дешь нуж­ного кан­ди­дата, свяжешься, дого­во­ришься, и тут нач­нется другая песня — его с работы не отпус­кают. При­хо­дится зво­нить в мини­стер­ство, или идти в гор­ком, про­сить помочь вли­я­нием. Тогда ведь «компар­тия» была как теперь «Еди­ная Рос­сия» — если там при­мут реше­ние, и осталь­ные согла­сятся. Мне уда­лось найти заме­ча­тель­ных людей. Вик­тора Андре­евича Канке, кото­рый теперь зав. кафед­рой фило­софии, автор 20 книг, обес­пе­чивший пол­страны сво­ими учеб­ни­ками. Адольфа Ива­но­вича Трофимова, кото­рого мне уда­лось вытащить из Том­ска. Тоже с дра­ками. Алек­сея Алек­се­е­вича Аба­кумова из Сибири пере­вели. А позже в инсти­тут уда­лось «выма­нить» из НИИ города таких извест­ных уче­ных, как Е. С. Мату­се­вич, Ю. В. Вол­ков, В. К. Милин­чук, П. А. Анд­ро­сенко. Только через 7-8 лет ИАТЭ зара­бо­тал на пол­ную силу. На базе ОФ МИФИ воз­ник доб­рот­ный вуз со сво­ими учеб­ными корпу­сами, студ­клу­бом (театр, КВН), научно-иссле­до­ва­тельским отде­лом, аспи­ран­ту­рой — в общем всем, что положено. Все те годы прошли в борьбе и маленьких вой­нах за то, чтобы инсти­тут оста­вался на том же уровне, что и раньше. В конце 80-ых — пер­вой поло­вине 90-ых годов в инсти­туте не было ни одной задержки зарплаты.

В двух­ты­сяч­ном году, решив, что пят­на­дцати лет рек­тор­ства для одного чело­века доста­точно и надо дать дорогу моло­дым, доб­ро­вольно поки­нул свой пост. Послед­ние годы, после ухода с рек­тор­ского поста ИАТЭ, во главе группы уче­ных, занимался раз­ра­бот­кой двух реак­то­ров сверхма­лой мощ­но­сти (7-10 МВт). Для медицин­ских целей, под назва­нием «Марс», и для общих целей, напри­мер, снабже­ния энергией поселка за Поляр­ным кругом, под назва­нием «Мастер». Все такие же ста­рички, как и я. Есть с 32-го года, есть с 34-го, и так далее. Полу­чали финан­си­ро­ва­ние от мини­стер­ства обра­зо­ва­ния и Роса­тома. Хотели сде­лать реак­тор само­регу­ли­ру­емым, чтобы он рабо­тал без людей. Не одни мы, сей­час и японцы об этом думают, и многие другие. Целое научно-тех­ни­че­ское направ­ле­ние будущего. Науч­ные раз­ра­ботки закон­чили. А дальше должны рабо­тать не мы. Чтобы сде­лать про­ект, соот­вет­ствующий всем ЕСКД и про­чему, нашу работу должна про­должить спе­ци­аль­ная орга­ни­за­ция.

А еще уда­лось орга­ни­зо­вать очень хорошего уровня школу с физи­че­ским укло­ном в Обнин­ске. Положил много сил, зло­упо­треб­лял служеб­ным положе­нием, и школа полу­чи­лась что надо. Правда, дети из нее идут поступать в МГУ, МФТИ, МХТИ, а к нам, в ИАТЭ, гораздо меньше. Мы с женой полу­чаем пен­сию, срав­ни­тельно большую — 28 тысяч и нам, с уче­том моей работы на пол­торы ставки в инсти­туте вполне хва­тает и даже оста­ется. Правда, недавно меня оста­но­вил посто­вой и пытался оштрафо­вать за не при­стег­ну­тый ремень на 100 руб­лей. Я начал воз­ражать. Он спро­сил: ну что для вас такое 100 руб­лей? Я ска­зал: на эти деньги можно пообе­дать. И он меня отпу­стил. Ска­зал: если вы можете пообе­дать за 100 руб­лей, зна­чит для вас это при­лич­ные деньги.