Мы рождены, чтоб сказку сделать былью
В строящийся Северск я попал случайно. Отца, кадрового офицера, весной 1953 года спешно откомандировали в закрытый город с Дальнего Востока — командовать батальоном и руководить строительным участком. Мы на тот момент жили в Благовещенске, родителям дали на сборы три дня, а мне, семикласснику, нужно было сдать экзамены и закончить учебный год. Получил табель, сел в поезд и поехал до станции Тайга. Это было моё первое самостоятельное путешествие. Но запомнилось мне оно не видами из окна. В тюрьмах тогда прошла большая амнистия, на одной из железнодорожных станций было черно от народа. Бывшие заключенные набились в вагоны, тамбуры, ехали стоя, никого не боялись. Мы задраили окна, чтобы они не полезли в купе с крыши.
Жизнь на новом месте наладилась быстро. Учеба в новой школе, хорошие педагоги, увлечение точными науками, друзья, новоселье в квартире, которую выделили семье военного. Но задерживаться в Северске надолго я не собирался. После окончания десятилетки мечтал поступить в московский вуз на какую-нибудь техническую специальность, а потом остаться в столице. Но эти планы пошли прахом из-за золотой медали. После выпускных экзаменов работы медалистов отправляли на проверку в областное управление образования, а школа ЗАТО относилась к Министерству образования, туда и отослали мои контрольные и сочинение. Пока одноклассники получали аттестаты и праздновали выпускной, я ждал результатов проверки из Москвы. Медаль пришла 16 июля, за четыре дня до окончания приемной кампании. Я поехал покупать билет до Москвы, а поезда в тот день не было. Понял, что никак не успею добраться вовремя, и придется мне учиться в Томске.
Знаком судьбы стала еще одна случайность. Одноклассник, отец которого занимал высокий пост в местном управлении строительства, рассказал, что на одном из факультетов Томского политехнического института готовят инженеров для строящегося завода, и я решил подать туда документы. Зачисление напоминало шпионскую игру. Сведений об учебе никаких, указаны лишь две специальности: физическая и химическая. И больше ни слова. Выбрал физическую, прошел собеседование; мне объявили, что я зачислен. И как медалиста, которому не надо сдавать вступительные экзамены, отправили работать в колхоз. Когда вернулся, увидел свою фамилию в списке студентов-химиков. Лишь в конце второго курса добился перевода на специальность «экспериментальная ядерная физика». На этом элитном факультете учились выпускники со всего Советского Союза. Многие из них раньше безуспешно штурмовали приемные комиссии ведущих технических вузов: выдерживали вступительные экзамены, но были забракованы из-за анкетных данных. В Сибири же на происхождение и национальную принадлежность одаренных ребят часто закрывали глаза.
Поначалу я планировал посвятить жизнь науке. На завод не хотел: опасался, что там будет «забудьте индукцию и дедукцию, давайте продукцию», был свято уверен, что самые главные события происходят в научных лабораториях. Я почти поселился в технической библиотеке, запоем читал научные иностранные журналы. Я неплохо владел немецким языком, а знакомая девушка переводила с французского, и мы друг другу помогали. И вот эти журналы заставили меня изменить мнение. Из них я узнал, на каком высоком уровне проводятся эксперименты по моей тематике в Европе. Понял, что институт от них сильно отстает, и, возможно, самое передовое в науке сейчас происходит на производстве. И я попросился на Сибирский химический комбинат. В отделе кадров спросили, где бы я хотел работать, я выбрал центральную заводскую лабораторию. Там проработал несколько месяцев, курировал строительство газоочистных сооружений на реакторном заводе. В 1964 году решил перевестись на сам завод. Предложили должность инженера по управлению реактором ЭИ‑2. Эту аббревиатуру атомщики между собой расшифровывали как «Энергетический Иван». ЭИ‑2 (энергетический изотопный второй) — первый в мире двухцелевой промышленный уранграфитовый реактор. Его постройка началась в 1956 году, в феврале 1958 года состоялся пуск реактора в проточном режиме. В качестве топлива использовали природный уран в виде металлических цилиндрических блоков в оболочке из алюминиевого сплава. Для увеличения запаса реактивности, а также для выравнивания мощности по радиусу и высоте активной зоны использовали блочки из металла, обогащенного по урану‑235. ЭИ‑2 был экспериментальной площадкой, на которой отрабатывали новые материалы и сплавы, оптимизировали технологию эксплуатации. Наладка и освоение реактора продолжались до 1960 года.
Мой «Иван» был первым двухцелевым реактором в мире, то есть его использовали не только для наработки изотопов плутония, но и как электростанцию. Это была первая промышленная АЭС в стране. Ее даже презентовали на второй научной конференции по мирному использованию атомной энергии в Женеве. Правда, утаили, что у нее двойное назначение и электроэнергия всего лишь вторичная продукция. Территория, где располагался «Энергетический Иван», стала первой в мире, приведенной в состояние «зеленой лужайки» после остановки реактора.
За 12 лет работы на реакторе я продвинулся до должности заместителя начальника смены. А в 1976 году решил поменять климат и уехать из Сибири на Украину, строить Чернобыльскую АЭС. Хотел попробовать себя в атомной энергетике — модном и бурно развивающемся направлении. Ожидания оправдались только по климату. Работать в Чернобыле не понравилось, и меньше чем через год я вернулся в Сибирь. Трагедию, которая случилась на станции через несколько лет, воспринял очень болезненно, так как знал многих участников той истории.
Железка не знает, кто принимает решение: главный инженер или заместитель. Надо стоять на своем, если уверен в правоте. В наши времена при приеме на реактор был общий медосмотр: убеждались, что человек здоров физически и у него нет психических отклонений, но подробного тестирования не проводили. Некоторые мои коллеги по типу нервной системы для такой работы не подходили. Впадали в ступор в экстремальной ситуации или же были излишне импульсивными и самонадеянными. Как раз из-за такого человека и случилась чернобыльская авария.
Почти сразу после возвращения в Сибирь меня назначили начальником смены на хорошо знакомом реакторе ЭИ‑2. Предложение я принял сразу, не раздумывая, ведь об этой должности давно мечтал и занимал ее до 1992 года, пока реактор не остановили. Начальник смены по рангу приравнивался к главному технологу завода. Я был старшим оперативным лицом на реакторе, это большая ответственность: тебе не у кого спросить, все смотрят на тебя. Но эта работа давала мне большое моральное удовлетворение, многому научила. Первое время муштровал себя, учился отключать эмоции на работе. За все годы ни разу не запаниковал. Но может быть, мне просто везло. До сих пор в любой ситуации сохраняю железное спокойствие.
Остановленный ЭИ‑2 стал центром притяжения для людей, интересующихся атомной историей. После вывода реактора из эксплуатации я остался на объекте, стал экскурсоводом: сюда приезжали журналисты и высокопоставленные чиновники с атомных предприятий всего мира, и нужны были люди, которые просто и понятно, но без лишних подробностей расскажут об уникальных технологиях. Теперь читаю лекции в музее СХК о первом атомном проекте и о новых достижениях комбината.
Я до сих пор чувствую себя представителем Росатома. Чувствую ответственность перед посетителями: я должен сделать так, чтобы им было понятно и интересно. Это очень здорово, что СХК участвует в проекте «Прорыв», строит реактор на быстрых нейтронах с пристанционным ядерно-топливным циклом. Это новое слово в атомной энергетике. Мы рождены, чтоб сказку сделать былью. Муж моей внучки — тоже инженер-физик, выпускник физтеха ТПУ. Он участвует в проекте ИТЭР, помогает строить международный экспериментальный термоядерный реактор. Я горжусь им и немного ему завидую.