Карасев Николай Иванович

Мы работали с энтузиазмом

Я при­шел в отрасль, учась на тре­тьем курсе ВЗМИ. Тогда я искал тех­ни­че­скую долж­ность, кото­рая поз­во­лила бы совмещать работу и учебу. Многие мои това­рищи тогда рабо­тали в НИКИМТе (ныне АО «НИКИМТ-Атом­строй») и активно при­глашали меня сюда. Из-за сверх­сек­рет­но­сти я тол­ком не знал, чем занима­ется предпри­я­тие; пого­ва­ри­вали, что это воен­ная орга­ни­за­ция. На тер­ри­то­рию часто заезжала и выезжала оттуда тяже­лая тех­ника.

Я при­шел в инсти­тут на долж­ность тех­ника-кон­струк­тора. Встре­тили меня хорошо, в кон­струк­тор­ском отделе я быстро вклю­чился в работу, разо­брался во всех тон­ко­стях. Начальство все­гда под­держи­вало моло­дых спе­ци­а­ли­стов. Мой тогдаш­ний руко­во­ди­тель Вла­ди­мир Пав­ло­вич Суво­ров охотно под­ска­зы­вал и по-оте­че­ски кор­рек­ти­ро­вал мою работу, никогда не отка­зы­ва­ясь помочь и поде­литься опытом. Очень помогало и то, что все­гда можно было уви­деть результат труда — чер­тежи быстро шли на наше завод­ское про­из­вод­ство. Тут даже нет разго­вора, хорошо или плохо при­нимали моло­дежь! Был опре­де­лен­ный поря­док: раз при­няли на работу — зна­чит, должны были научить. И учили. При этом наша работа строго оце­ни­ва­лась. В таких усло­виях спе­ци­а­лист «выта­чи­вался» за два-три года.

Друг к другу обраща­лись по имени и на «ты», только к руко­вод­ству — на «вы» и по имени-отче­ству. Прямо скажу, с нами — моло­дыми спе­ци­а­ли­стами — «вози­лись». При отделе кад­ров были люди, кото­рые орга­ни­зо­вы­вали наш досуг, встречи с руко­вод­ством. На собра­ниях нам рас­ска­зы­вали (конечно, насколько поз­во­лял режим сек­рет­но­сти) об исто­рии инсти­тута, о его зна­че­нии для Мини­стер­ства. Все мы рабо­тали с энту­зи­азмом — новая отрасль, да еще какая! В нас под­держи­вался этот энту­зи­азм, суще­ство­вала система поощ­ре­ний внутри предпри­я­тия — Доска почета, грамоты, благо­дар­но­сти. Очень почет­ным было полу­чить госпремию, для чего нужно было пред­ста­вить про­ект в Мини­стер­стве и пока­зать его зна­чимость для страны.

«Вход — выход» строго кон­тро­ли­ро­ва­лись, отлучки не допус­ка­лись. Здесь же был «режим», и он соблю­дался пре­дельно строго. Режим рас­про­стра­нялся также и на информацию. По рабо­чим вопро­сам нам давали зна­комиться с какими-то аспек­тами, но никто из нас не вла­дел общей кар­ти­ной. Вообще нам не рекомен­до­ва­лось рас­про­стра­няться, что мы рабо­таем в Мин­сред­маше. Поэтому мы комфортно себя чув­ство­вали в коман­ди­ров­ках — там были все свои. При этом в инсти­туте регу­лярно про­хо­дили засе­да­ния Научно-тех­ни­че­ского совета (НТС), где рас­смат­ри­ва­лись новые раз­ра­ботки, куда охотно при­вле­кали моло­дых спе­ци­а­ли­стов. Так нам поз­во­ляли взгля­нуть на про­блему в целом, выра­бо­тать при­вычку искать новые реше­ния.

Как я уже гово­рил, в инсти­туте был спе­ци­а­лист, отве­чавший за наш культур­ный досуг. Была лыж­ная база, каж­дую зиму орга­ни­зо­вы­ва­лись сорев­но­ва­ния. Были команды по фут­болу, волей­болу, хок­кею, кото­рые участ­во­вали в обще­наци­о­наль­ных сорев­но­ва­ниях — мы вхо­дили в спор­тив­ное обще­ство «Динамо». Празд­ники мы отме­чали все вме­сте, на тер­ри­то­рии, с услов­ного раз­реше­ния руко­вод­ства. Вме­сте — всей лабо­ра­то­рией, чело­век 30 — ходили в ресто­раны, в кафе. Правда, при­хо­ди­лось далеко ехать, ведь тогда район, где нахо­дится наш инсти­тут, был насто­ящей глу­хо­ма­нью. У НИКИМТа были свои дома отдыха, сана­то­рии, тур­база у Чер­ного моря. Но я любил отды­хать дома, навер­ное, из-за того, что много времени про­во­дил в разъез­дах. Я был почти на всех станциях, участ­во­вал в предэкс­плу­а­таци­он­ном кон­троле и в пла­но­вых наблю­де­ниях.

Один из наших ста­рожи­лов мне рас­ска­зы­вал: Ефим Пав­ло­вич Слав­ский, кото­рому тогда уже было за 80 лет, выступая на одном из атом­ных объек­тов, по-оте­че­ски, как маль­чишек, отчи­ты­вал выступавших перед ним руко­во­ди­те­лей инсти­ту­тов: «Вот вы тут наде­лали, а мне за вас отве­чать». Этим «маль­чиш­кам» уже было за 60 лет. Слав­ский ко всем отно­сился как своим детям, своим уче­ни­кам. Знаю также, что раньше на месте нашего инсти­тута была база и мастер­ские НКВД — так назы­ва­емая шарашка, кото­рая созда­вала обо­ру­до­ва­ние для стро­и­тельства Ста­лин­ского канала имени Москвы. После пере­дачи помеще­ний атом­ной отрасли эти мастер­ские закрыли, но многие бывшие заклю­чен­ные, уже осво­бо­дившись, оста­ва­лись здесь жить и рабо­тать.

Одна из моих коман­ди­ро­вок была в Чер­но­быль. Там я про­был с 18 апреля по 30 мая 1987 года. Уезжая в коман­ди­ровку, я понимал, чем она мне гро­зит. Мои род­ные и близ­кие, есте­ственно, делали попытки меня отго­во­рить. Я отве­чал им про­стым рус­ским сло­вом «надо». Мы делали машины для вскрытия кровли крыш маш­за­лов. Отчего-то запом­нился вот такой момент — в начале мая мы про­езжали так назы­ва­емый «Чер­ный лес», ели и сосны кото­рого напи­та­лись ради­ацией и сто­яли чер­ные, как уголь. И вот между этих чер­ных дере­вьев начали про­би­ваться зеле­ные листья моло­дых берез. Я ехал и смот­рел на эти березы. В Чер­но­быле я впер­вые столк­нулся с геро­измом обыч­ных людей — очень многие полу­чали колос­саль­ные дозы, потому что не желали оста­нав­ли­ваться, упорно про­должая делать свою работу. Мне грустно, что сей­час у чер­но­быльцев заби­рают льготы, меня­ется отноше­ние к тем, кто не жалел себя, рабо­тал не за деньги, но только из искрен­него жела­ния успеть сде­лать мак­симально много из того, что от него зави­село.