О людях хороших и не только…
Я проработал в ГНЦ НИИАР (с апреля 1973 года) более 30 лет. В течение этого времени мой профессиональный путь пересекался со многими замечательными людьми, у которых я перенимал опыт работы, многому учился. Они, несомненно, оказали большое влияние в становлении меня как профессионала. Рассказ я посвящаю коллегам, чей неутомимый интеллектуальный и душевный труд оставил след в моих добрых воспоминаниях о работе в институте. Это мои непосредственные руководители, ведущие научные сотрудники, определявшие научное лицо команды, в которой я работал. Подчеркиваю, что этот рассказ не претендует на оценку роли отдельного сотрудника в подразделениях, где я работал. Если мне удастся хоть немного отразить существенные черты времени, проведенного в коллективе научно-исследовательского института, то я буду считать свою задачу выполненной.
Я получил диплом выпускника физико-технического факультета Уральского государственного технического университета — Уральского политехнического института имени первого президента России Б. Н. Ельцина в 1973 году по специальности «Автоматика и электроника» и распределение на работу в димитровградский Научно-исследовательский институт атомных реакторов им. В. И. Ленина в качестве инженера-коррозиониста. Несоответствие специализации диплома и предложенной работы в институте сначала сильно смущало меня, выражалось в неуверенности, вечных сомнениях в производимых действиях.
В отделе кадров меня встретил Николай Геннадьевич Чичеванов, поразивший меня своим «минсредмашевским» профессионализмом. Во время беседы со мной он делал на листе бумаги какие-то бесформенные каракули, которые, как оказалось потом, были стенограммой нашего разговора. На основе этих записей он быстро оформил все необходимые документы, в том числе первые страницы моего личного дела. Я понял, что работают серьезные ребята.
По предварительной договоренности моего научного руководителя Всеволода Семеновича Кортова с руководителями материаловедческого отдела меня представили Владимиру Сергеевичу Белокопытову, начальнику коррозионной лаборатории. Попыхивая папироской, он долго расспрашивал меня о моем образовательном багаже и в итоге предложил работать у него в лаборатории, намекая на возможность продолжения дипломной темы «Экзоэлектронная эмиссия низкоэнергетических электронов с поверхности металлов». Создание и хоть какое-нибудь развитие установки и методики исследования экзоэлектронной эмиссии электронов по разным причинам не задалось, в том числе по причине неприятия этой тематики руководством отдела. «Мы не будем разводить в «горячей» лаборатории какие-то экзотические монокультуры», — сказал мне Евгений Федорович Давыдов, возглавлявший в то время материаловедческий отдел.
Позже я понял, что он был прав. Евгений Федорович был колоритной фигурой. Его речи на научно-техническом совете можно было «отливать в металле», они оставались актуальными в течение долгих лет. Хорошо поставленным голосом он мог ясно и убедительно, без тени сомнения изложить любой тезис и сделать слушателей в аудитории своими единомышленниками. Он обладал большим даром ясно мыслить и излагать предмет. Не мне судить о его слабых сторонах. Книга «Некоторые результаты работ по радиационному материаловедению топливных, конструкционных и других материалов активных зон ядерных реакторов», которая вышла под его редакцией, точно характеризует область профессиональных интересов и деятельности Е. Ф. Давыдова.
Будучи начальником отдела, Евгений Федорович вместе с рядовыми сотрудниками принимал участие в дежурствах по поддержанию порядка в Западном районе города Димитровграда — «соцгороде». Теплым летним вечером в конце 70-х годов, во время одного из таких дежурств мы разговорились о будущем реакторного материаловедения. Тогда я узнал, что перед нашим институтом поставлена задача — организовать исследования не только материалов, но и полноценных изделий атомной энергетики, в первую очередь, компонентов активных зон атомных реакторов. Это была грандиозная задача. Я еще не знал тогда, что мне придется принять в ее решении непосредственное участие. Евгений Федорович также рассказал нам, что уже составлено техническое задание на проектирование нового здания для приемки и разделки крупногабаритных изделий и что требуется разработка технических заданий на установки и методики для проведения исследований. Этот разговор надолго запомнился мне. Он давал мне шанс вернуться к работе по своей специальности.
В конце лета 1975 года мне позвонил Виктор Григорьевич Дворецкий и предложил продолжить учебу на факультете переподготовки МИФИ по специальности «Автоматизация научных исследований». Конечно, я согласился. Там я освоил совершенно новые методы и технологии для разработки технических и программных средств автоматизации измерений и научных исследований в целом. Через год я вернулся в НИИАР уже как сотрудник группы Дворецкого и сразу погрузился в разработку технических заданий, о которых говорил Евгений Федорович.
Руководство созданием нового исследовательского комплекса, по крайней мере, технических средств измерений и средств автоматизации в эти годы целиком перешло в руки Валентина Борисовича Иванова, который своей одержимостью, несмотря на «ревнивый надзор» со стороны материаловедов, по существу, определил лицо и технологический уровень комплекса. Ставка была сделана на неразрушающие методы исследований: ядерные, радиационные, электромагнитные. Валентин Борисович объявил 1977 год годом подготовки всех необходимых технических заданий для разработки оборудования, размещаемого в защитных камерах здания 117. Мы с Виктором Григорьевичем приняли эти слова как сигнал к действию. К этому времени мы уже имели многолетний опыт разработки и эксплуатации средств неразрушающего контроля твэлов. В защитных камерах К-4 и К-10 отдела материаловедения функционировали установки гамма-сканирования излучающих нуклидов по длине топливного сердечника и измерения наружного диаметра оболочек твэлов. Таким образом, к моменту пуска здания мы были готовы к разработке средств исследований основных компонентов ядерного топлива — топливного сердечника и оболочки.
Поскольку транспортные контейнеры с изделиями (тепловыделяющими сборками, твэлами) поступали в первую очередь на это здание, его назвали Отделом первичных исследований (ОПИ). Это название не вызвало восторга у традиционных материаловедов, которые использовали разрушающие методы исследований. Из правил формальной логики следовало, что старая «горячая» лаборатория становится комплексом для вторичных исследований. С этим тезисом ветераны материаловедения никак не могли согласиться. Впоследствии нашли компромиссное решение и назвали новый комплекс Отделом исследования твэлов и ТВС (ОИТ). Но до этого было еще далеко.
Группа Дворецкого сохранилась как структурная единица на этапах создания комплекса и его функционирования, превратившись впоследствии в методическую лабораторию. Мне посчастливилось поработать с Виктором Григорьевичем несколько лет. Вместе с ним мы приобрели опыт практической разработки неразрушающих методов и средств, а также средств оцифровки, сбора и обработки информации, что было важно для обеспечения высокого технологического уровня нового комплекса. Основой системы автоматизации материаловедческих исследований послужила электронно-вычислительная машина М-6000 с оперативной памятью 32 килослова. Стало понятно, почему она относилась к классу мини-ЭВМ, но вопросы еще оставались, так как установленная «малютка» занимала площадь 110 кв. метров. Это нас не смущало. Внешняя дисковая память с непосредственным доступом и память на магнитных лентах позволили с помощью замечательной команды Валентина Борисовича построить программно-аппаратный комплекс для сбора, обработки и хранения материаловедческой информации. Это был, по существу, прообраз будущих систем автоматизации. Понятия «персональный компьютер» еще не существовало. Все было коллективное.
Опыт создания и эксплуатации системы сбора и обработки экспериментальных данных позволил сформулировать вопросы, о существовании которых раньше даже и не догадывались. Что происходит с аналоговой информацией при ее превращении в цифровой вид; что вообще происходит с информацией при ее обработке и интеграции; что мы теряем при этом, а что приобретаем; как формализовать сопутствующую информацию? Вопросы непростые. Работу коллектива подвергали обоснованной критике со стороны материаловедов. Пожалуй, одним из первых, кто внятно сформулировал проблемы компьютерной обработки, был Валерий Иванович Прохоров. Он прямо сказал: «Существует опасность абсолютизации цифр, получаемых с помощью ЭВМ». В самом деле, в отчетах материаловедов стала появляться многозначительная фраза о том, что «результаты эксперимента были обработаны на ЭВМ», как будто это обстоятельство давало гарантии на достоверность результатов. Вопросы стали особенно актуальны при создании базы экспериментальных данных. Всякая цифра в базе данных приобретала значение только после того, как указывали материал изделия, историю материала и изделия, метод и погрешность измерений параметров. Нужно было установить отношения между цифрой и всей сопутствующей информацией. Порой это было похоже на айсберг, основная подводная часть которого была несоразмерно большой. Стало ясно, что идти по пути «лобовой» формализации экспериментальных данных бессмысленно.
В это время родился стих, посвященный активному участнику проекта Анатолию Давидовичу Рабиновичу:
Дорогой товарищ Толя!
Плохая вам досталась доля.
Пред горой субъективизма
Бессильна ваша киберклизма!
Анатолий Рабинович, по моему мнению, — самая уникальная личность в истории ОИТ. На плечи этого человека легла не только задача разработки программных средств автоматизации, но и проблемы ежедневной многолетней эксплуатации программного обеспечения всех экспериментальных установок. Это был тяжелый труд, который Толя сносил с присущей ему застенчивой улыбкой.
Но жизнь не стоит на месте. Давний спор между материаловедами и реакторщиками о том, как же следует называть наш институт: «институт атомных реакторов» или «институт реакторных материалов», вылился в создание огромного Отделения реакторного материаловедения (ОРМ), в состав которого вошел и новый комплекс «первичных» исследований. В результате организационного изменения группа Дворецкого оказалась в составе лаборатории автоматизации под руководством Виталия Михайловича Раецкого. Это был особый этап. По счастливому стечению обстоятельств и сам Виталий Михайлович, и его ведущий сотрудник Рафаэль Айнуллович Юськаев были первоклассными специалистами по мат. статистике и обработке данных. Несмотря на то, что мы по-прежнему пользовались допотопной М-6000, в методологическом плане мы значительно выросли. На лабораторных семинарах широко обсуждали вопросы обработки экспериментальных результатов, анализа погрешностей, поиска закономерностей, построения математических моделей и применения критериев достоверности. Мы осваивали новые для нас методы обработки и анализа данных: регрессионный и факторный анализ, статистические критерии. То есть мы были вооружены мощными средствами обработки и были очень горды этим.
К сожалению, материаловеды не торопились передавать нам свои экспериментальные данные для обработки, а руководствовались простым, явно нематематическим критерием: «Мы сами с усами!». В общем, лозунг известного селекционера Ивана Мичурина «Мы не можем ждать милостей от природы…» стал как никогда актуальным. Нам предстояло самим стать специалистами по всем компонентам ядерного топлива для реакторов. Для этого в новом комплексе «первичных» исследований счастливо соединились и собственноручное получение экспериментальных данных, и возможность обрабатывать эти данные с помощью современных средств.
Справедливости ради, в становлении нового комплекса следует отметить вклад Константина Александровича Александрова, энергия и неуемный менеджмент которого сыграли важную роль в пуске комплекса в эксплуатацию. Константин был серьезным и разносторонним физиком. Я помню случай, когда в НИИАР приехали коллеги из Ульяновского политехнического института и предложили свои услуги по УЗ-дефектоскопии оболочек твэлов. Все было, как в анекдоте. «Десятимиллиметровые дефекты регистрировать можете? — Можем! — А миллиметровые дефекты? — Тоже можем! — Ну, а микронные дефекты как? — С трудом, но можем. Правда, это будет дороже». Когда гости уехали, Константин сказал: «Вот шарлатаны!». — «Почему?» — спросил я. — «Очень просто. Минимальная длина УЗ-волны даже при максимальной частоте 15 МГц сравнима с размером наших дефектов. А чтобы зарегистрировать дефект, нужно не менее 15–20 длин волн», — ответил он. Несмотря на то, что ульяновские коллеги были хорошими друзьями Константина, он не согласился на авантюру. Вообще его было трудно обвести вокруг пальца.
На этапе становления отдела было много встреч методического характера с зарубежными коллегами: советско-французский семинар по неразрушающим методам контроля, уроки фирмы «ИБЕМА» и другие.
Значительная часть нашей деятельности была посвящена метрологической поддержке методик измерений. Разработка и изготовление стандартных образцов предприятия, их аттестация, разработка процедур проведения измерений, аттестация методик — это кропотливая, незаметная, но важная работа. Не все проблемы удалось решить на начальном этапе, они преследовали нас потом долгие годы. Вот, казалось бы, простейшая процедура измерения длины отработавшей тепловыделяющей сборки. Что в этом сложного? Прикладывай линейку да измеряй. На самом деле температура отработавшей тепловыделяющей сборки на разной высоте различна, ее длина в разогретом состоянии на воздухе и в воде имеет разницу; линейка при измерении тоже нагревается и удлиняется. Все факторы в сумме дают несколько миллиметров погрешности. Поэтому в отделе появилась методическая лаборатория. Ее возглавил Виктор Григорьевич Дворецкий.
В январе 1989 года начальником отдела первичных исследований был назначен Валерий Павлович Смирнов. Без сомнения, с этого времени в истории отдела и коллектива началась новая эпоха. К моменту вступления в должность Валерий Павлович уже защитил кандидатскую диссертацию по ядерно-физическим методам исследования топливного сердечника и имел опыт руководства лабораторией разработки методов и средств неразрушающего контроля. Его становление как ученого и руководителя происходило в группе Дворецкого на наших глазах. Я отлично помню его подготовку к сдаче кандидатских экзаменов. Это было в те времена, когда мы с Виктором Григорьевичем занимались помещением для монтажа мини-ЭВМ М-6000. Поскольку на здании 118 свободные помещения отсутствовали, Валерий Павлович готовился к экзамену по марксистско-ленинской философии в подсобке, расположив рабочее место на груде кирпичей. В те старые добрые времена не запрещалось курить в помещениях, и наш будущий кандидат наук смолил «Беломор» одну папиросу за другой. Так в сизом дыму «Беломора» рождалось будущее отдела исследования твэлов и тепловыделяющих сборок.
Защиту кандидатской диссертации отпраздновали всей группой на Золотом озере. Развели костер, организовали стол, стали произносить поздравления. Запомнилось последнее четверостишие:
Но хватит высоких материй!
Мы здесь собрались у костра,
Чтоб выдохнуть в воздух:
«Валерий! Ты счастлив? Мы тоже! Ура!».
В этот момент набежала туча и обрушилась стена дождя. Укрылись под полиэтиленовой пленкой, но мероприятие не прервали.
В 1989 году перестройка была в полном разгаре, и в соответствии с последними указаниями партии, завершающей свою историческую миссию, начальников не назначали, а как будто «выбирали» на собрании трудового коллектива. Была такая игра, не закрепленная ни в каких уставах и законах. Просто решение партии. Тем не менее, собрание оказалось содержательным. По существу, обсуждали будущее отдела первичных исследований. Было предложено две концепции, назовем их условно топливно-энергетической (от В. П. Смирнова) и приборно-методической (от В. И. Шипилова). Через много лет представители ОВТА, сторонники кандидатуры Василия Ивановича, поставили мне в упрек мое выступление на собрании в пользу Смирнова, якобы оно сыграло какую-то роль в решении собрания. Это не так. Главную роль сыграла личность Валерия Павловича, его глубокое знание предмета и редкостное видение путей развития ядерного топлива, — как оказалось потом, спасительное для нас в те смутные времена.
Валерий Павлович не был начальником в классическим понимании. Традиционно начальник занимал большой кабинет, покупал новую, желательно импортную мебель, кожаное кресло, заводил молодую секретаршу и т.п. Ничего этого у Валерия Павловича не было. Маленький тесный кабинет с советскими обоями, искусно украшенными пузырями и волнами, старенькая мебель, доставшаяся по наследству от Кости Александрова, разномастные стулья, собранные со всего этажа и стоящие вдоль стенки — вот нехитрый интерьер его кабинета. Секретарша была «сорвиголовой». Но оперативки, которые проходили в этом кабинете еженедельно и в течение многих лет, достойны особого внимания. Во-первых, оперативки всегда начинались ровно в 7:10 утра, ни минутой позже. Опаздывать было чревато. Разрешалось опаздывать только Александру Горячеву, который свое неумение ходить строем компенсировал незаурядными исследованиями. Пришедшие на совещание последними должны были стоять в коридоре и довольствоваться аудиоверсией выступлений.
Обсуждалось все: программы исследований, готовность комплекса ОИТ выполнить эти программы, объем конструкторских работ, ход исследований и сюрпризы в исследованиях (типа потерянной заглушки от твэла, которую потом все-таки нашли). Во-вторых, и это самое главное, с оперативки каждый уходил с полным пониманием задач на неделю. Все было подчинено одной главной задаче — исследованию отработавшей тепловыделяющей сборки, поступившей на здание с одной из АЭС СССР/России. В этом заключалось принципиальное отличие функционирования нового комплекса от традиционной материаловедческой лаборатории на здании 118, где решали много локальных задач разного уровня важности. У нас не было неважных задач, потому что недооцененная «неважная» задача могла сорвать все исследование.
Первые годы становления отдела и изучение его возможностей совпало с проведением значительного объема исследований твэлов транспортных энергоустановок. Главная особенность этих исследований для нас заключалась в разнообразии и уникальности конструкции твэлов, оторванности процесса измерения от конечных целей исследований. Измерения проводили без четко разработанного технического задания, по указке кураторов от материаловедения. Пониманию задач препятствовала секретность тематики. Это означало, что основная задача возрождения собственной материаловедческой мысли все еще не была решена. Традиционные споры с коренными материаловедами не могли служить долгосрочной перспективой для нового комплекса. Оставаться отделом первичных исследований неизвестно чего уже было неприлично. Необходимо было новое качество, для чего начался поиск единомышленников, имеющих социальный и/или научный авторитет в научной среде института.
Таким стал Алексей Владимирович Смирнов, к тому времени защитивший кандидатскую диссертацию и имевший опыт административной работы на уровне института и города. В новом отделе исследований твэлов и ТВС он в 1990 году возглавил материаловедческую лабораторию, в задачи которой входили: разработка программ и проведение исследований, формулировка задач и требований для разработки новых методик и средств измерений, анализ и обобщение экспериментальных данных, выпуск отчетов и научной продукции. Алексей Владимирович в короткий срок подобрал кадры для лаборатории: А. В. Сухих, В. С. Поленок, Г. Д. Лядов. В состав этой лаборатории вошел и я. Вскоре прибыли молодые, еще не ученые, но уже с завидными амбициями Д. В. Марков, С. В. Перепелкин, А. В. Иващенко. Дело было за малым — стать материаловедами.
Принципиально важным шагом руководства отдела исследований твэлов стало фундаментальное изучение 20-летнего опыта Курчатовского института (КИ) по исследованию топлива тепловых реакторов. Для этого были установлены тесные связи с ведущими специалистами КИ, в частности, с Константином Петровичем Дубровиным, начальником лаборатории, который часто приезжал к нам в Димитровград и принимал непосредственное участие в послереакторных исследованиях. Мы также часто ездили к нему в Курчатовский институт на консультации и по причине отсутствия мест в столичных гостиницах ночевали на маленьком диванчике в московской квартире Константина Петровича. Нужно честно признать, что исследовать ядерное топливо нас учил именно он. И первый отчет об исследовании отработавшей ядерной тепловыделяющей сборки реактора ВВЭР-440 с Ровенской АЭС (Украина) был выпущен под научным руководством Константина Петровича Дубровина.
Заказчиками исследований тепловыделяющих сборок были в основном заводы — производители ядерного топлива. Их задачи были понятны: сделать топливо надежным, эффективным и безопасным. Для этого необходимо было понять, почему некоторые ТВС выходят из строя, каков их предельный ресурс по удельному энерговыделению и выгоранию топлива, как проявляют себя новые конструкторские решения, в каком направлении нужно двигаться, чтобы улучшить характеристики топлива и топливного цикла. В конце каждого года мы приглашали заводчан на совещание, где подводили итоги исследований. Иногда мы сами ездили на заводы и отчитывались перед заводчанами. Это были тесные рабочие отношения.
Итак, новый комплекс с новым руководством, с новым коллективом, с ясными задачами заработал в полную силу. В год на здание 117 поступало до пяти полномасштабных отработавших ядерных тепловыделяющих сборок с различных энергоблоков России и ближнего зарубежья: ВВЭР-440, ВВЭР-1000, РБМК-1000. Поток экспериментальных данных о состоянии твэлов и тепловыделяющих сборок в целом в самых разных форматах хлынул на тех исследователей, которым было поручено отвечать на вопросы заказчиков. Вот тут-то и проявила себя стратегия автоматизации исследований, заложенная в свое время В. Б. Ивановым и обкатанная на тщедушной М-6000. Новые технические средства и программное обеспечение системы сбора, обработки и хранения данных, построенные на ее основе мини-ЭВМ PDP-11 и ОС RT-11 полностью соответствовали запросам исследователей в течение нескольких лет. В лаборатории под началом А. В. Смирнова была создана группа обработки данных, позднее, с приходом новых людей, фактически превратившаяся в информационно-вычислительный центр.
Таким новым человеком, поднявшим технологию обработки и хранения экспериментальных данных на новый уровень, был Владимир Алексеевич Жителев, математик, специалист по средствам автоматического управления и обработки сигналов. Другими словами, кибернетик. К этому времени идеология централизованной обработки данных как услуги стала играть все меньшую роль, заменить исследователя даже самым хорошим алгоритмом было невозможно. С появлением персональных компьютеров и сами исследователи, и вся их деятельность переместились в машзал (так в народе назывался наш информационно-вычислительный центр). Здесь обсуждались результаты обработки данных, формировались отчеты о результатах исследований, готовились доклады на отраслевые и международные конференции, оформлялись результаты диссертационных работ. Одним из принципов работы были открытые двери. Как в прямом, так и в переносном смысле. Все менялось на наших глазах: инженеры-методисты становились материаловедами, исследователи становились компьютерными асами. Это было счастливое время, проведенное среди замечательных людей!
Руководители придавали большое значение публичной пропаганде нашей деятельности, наших возможностей и результатов. Мы участвовали во всех значимых научных мероприятиях по нашей тематике — как российских, так и международных. Конференции «Безопасность, экономика и эффективность атомной энергетики» под эгидой Росэнергоатома и конференции ТВЭЛ по проблемам работоспособности новых видов топлива проходили обычно в Москве. Мы принимали в них активное участие. Конференции МАГАТЭ по топливу для ВВЭР проходили, как правило, в Болгарии, на побережье Черного моря, и пользовались у ученой братии большой популярностью. В 2001 году в состав делегации на конференцию МАГАТЭ в г. Албене вошел и Владимир Андреевич Цыканов. Он был тепло принят участниками конференции, среди которых находились зарубежные гости. Владимир Андреевич взял на себя роль ведущего заседаний. Он был узнаваем и уважаем.
По дороге в г. Албену, в московской отраслевой гостинице нас с ним поселили в один (!) номер без элементарных удобств. Комната была похожа на какой-то длинный пенал. Две кровати: одна — у окна, другая — у двери. Удобства — в конце коридора. Из сервиса был только кипятильник, который я по своей советской привычке захватил с собой. Вечером попили чаю, поговорили о жизни. Владимир Андреевич всегда относился ко мне по-отечески. Спасибо ему за это. Своеобразным итогом этого периода деятельности ОИТ был наш пленарный доклад на седьмой конференции по реакторному материаловедению в 2003 году в Димитровграде. Он имел претенциозное название: «Топливо российских легководных реакторов: результаты послереакторных исследований, обоснование надежности и работоспособности». Авторы: А. В. Смирнов, Б. А. Канашов, В. П. Смирнов, В. А. Цыканов (ГНЦ РФ НИИАР), В. Л. Молчанов (ТВЭЛ), В. В. Новиков (ГНЦ РФ ВНИИНМ). Это был гигантский доклад на 25 страницах с графиками, иллюстрациями и фотоматериалами. Он готовился в основном для печати в сборнике трудов конференции и совершенно не был предназначен для представления перед публикой. Этим докладом можно было погрузить в сон не одну сотню материаловедов. Тем не менее так случилось, что Алексей Смирнов решил преподнести материал слушателям, пытаясь объять необъятное. Вместо положительной оценки доклад вызвал только раздражение почтенной публики. Труд впоследствии не пропал зря: он был разобран на части и послужил основой для докладов молодых сотрудников нашего отдела. Это утешило.
Оценивая ретроспективно роль и значение Отдела исследования твэлов и ТВС в российской атомной энергетике, можно смело утверждать, что результаты и выводы о состоянии и поведении различных вариантов российского топлива были не только основой для принятия решений отечественных проектантов, конструкторов, изготовителей и эксплуатантов топлива, но и оказали влияние на режимы работы российских АЭС, размещенных за рубежом. В частности, с учетом результатов наших исследований финский регулятор разрешил АЭС «Ловииса» увеличить проектную энерговыработку на 12%. Кроме того, наши знания о поведении поврежденного топлива сыграли решающую роль при ликвидации последствий разрушения отработавшей тепловыделяющей сборки на венгерской АЭС «Пакш». Но это уже другая история.
В рассказе я упомянул только тех коллег, с которыми пересекался мой жизненный путь в рамках решения проблем измерений, автоматизации, анализа и создания баз данных и которые сыграли значимую роль в моей профессиональной судьбе. Я не упомянул, например, о Валентине Прокопьевиче Бурукине, под руководством которого я проектировал оборудование комплекса защитных камер для исследовательского реактора «ПРИМА». Задача заключалась в том, чтобы, повышая энерговыделение топлива или ухудшая теплосъем с поверхности твэла, доводить тепловыделяющую сборку в реакторе до состояния разрушения и исследовать ее состояние в специальных защитных камерах. Валентин Прокопьевич поразил меня глубиной профессиональных знаний, высокой требовательностью к сотрудникам и скрупулезностью в постановке задач. Реактор мы не построили, но школу проектирования я прошел хорошую.
Особенный след в моей общественной жизни оставил Геннадий Иванович Сочилин. Во времена перестройки мы оба были избраны в состав парткома отделения реакторного материаловедения и оба были кандидатами на пост секретаря парткома, по существу, партийного лидера коллектива в 1200 человек. Г. И. Сочилин был настоящим интеллектуальным лидером: мудрым, рассудительным, честным. Наверное, никогда в советских парткомах не было такого количества горячих и наивных идеалистов. Мы со всей серьезностью обсуждали возможность построить справедливое общество в отдельно взятом подразделении НИИАР, передав права собственности Совету трудового коллектива. При этом исходили из того, что живем в стране Советов. Оказалось, что это не так — об этом нам рассказал наш секретарь, который в итоге назвал наш проект переустройства ОРМ «вторым сном Веры Павловны».
Я рассказал об основных поворотных пунктах моей профессиональной и общественной биографии. Каждое событие было связано с каким-либо близким мне коллегой или случайным человеком. Благодарю судьбу, что в молодые годы она направила меня в НИИАР, где я познакомился с замечательными людьми. Поэтому спасибо всем, кто был рядом.