Три слоя моей профессиональной жизни
В мае 1956 года я защитил диплом на геофизическом факультете Московского геологоразведочного института имени Серго Орджоникидзе, получив квалификацию «Горный инженер-геофизик».
Помню, как ещё на 3-м курсе нас, студентов-радиационщиков, собрали в одной из аудиторий, и полковник КГБ (в кожаном макинтоше!) в присутствии дрожащего от страха ректора Кравцова «распределил» почти всю нашу группу РФ-51-1 на поиски урановых месторождений в Китае. Но судьба моя распорядилась по-другому. Дело в том, что в мае 1956 года я не только защитил диплом, но и … женился. И когда в отделе кадров Министерства среднего машиностроения я объявил об этом, тотчас был «переброшен» из Китая в Румынию (в Европе нужны были только женатики!). Я было начал возражать: «Не хочу в Румынию, хочу в Китай!». Кадровик Иван Ефимыч Холик удивился: «Ты что, малой?! Радуйся! Ты меня ещё вспомнишь!».
Так и получилось! Угадал кадровик! В 1958 году Н. С. Хрущёв поссорился с Мао Цзедуном, и в итоге все мои однокашники были вытурены из Китая, не проработав и двух лет. А я «задержался» в Румынии на 4 года. Таким образом и началась моя жизнь в системе «Минсредмаш» — «Минатом» — «Росатом».
В Румынии в то время отрабатывались два крупных урановых месторождения: «Баице» и «Натра», которые находились в западной части Румынии, в провинции Трансильвания, спорной территории между Венгрией и Румынией. Жили специалисты в специальном «урановом» городке Штея, вне контактов с коренным населением венгров-румын. Все мы были в ту пору молодые, жизнерадостные, много работали, весело отдыхали, занимались спортом. Запомнилась теплая уважительная атмосфера в коллективе, добрая взаимопомощь старших товарищей.
В Румынии произошла моя первая встреча с одним из корифеев атомной отрасли — Олегом Леонидовичем Кедровским. Тогда он был генеральным директором Советско-Румынского акционерного общества «Кварцит». Много позже, уже работая вместе с ним во ВНИПИпромтехнологии (он стал директором института в 1965 году), я брал у О. Л. Кедровского интервью в качестве главного редактора стенной газеты «За качество проекта». Ему было уже 70 лет, и на мой вопрос, какой период его жизни запомнился ему более всего, Олег Леонидович ответил: «Конечно же, Румыния! Представляешь, мне всего 40 лет, а я уже генеральный директор! Я общался с послом Епишевым, меня слушали в ЦК КПСС в Москве, когда я предложил больше допускать румын к управлению Обществом. И вообще, я был уважаемый и энергичный руководитель!». В этом О. Л. Кедровскому нельзя было отказать. И в то же время он очень уважительно и чутко относился к сотрудникам, понимал чаянья женщин — наших жен и коллег, и никогда без причины не повышал голоса.
В Румынии я отработал 4 года. Старшие товарищи везли в Союз после окончания загранкомандировки автомашины «Волга», я привез 2 ковра и огромный фанерный ящик с художественной литературой (за границей любые книги можно было выписать по специальному каталогу, чем мы активно пользовались).
Жизненный путь каждого человека, как правило, разделяется на несколько слоев, особенно в профессиональном плане. Для меня следующим слоем в биографии стала Германия. В мае 1963 года я прибыл с семьёй в Советско-германское акционерное общество «Висмут» и сразу был назначен руководителем небольшого подразделения, в обязанности которому был вменен контроль за загрязнением окружающей среды в ареале деятельности урановых шахт и карьеров. Каждое утро ко мне в Грюну (предместье Карл-Маркс-Штадта) приезжал служебный микроавтобус, и мы с Роландом (мой шофер в течение всех 5 лет моего пребывания в «Висмуте»), погрузив аппаратуру, мчались в поля и леса Тюрингии и Саксонии для отбора проб воды, травы и почв.
В СГАО «Висмут» мне довелось близко познакомиться ещё с одним корифеем-уранщиком, генеральным директором СГАО Семеном Николаевичем Волощуком. Невысокого роста (где-то 165 см), коренастый, крепко сложенный, он с первой встречи показывал себя умным и мудрым хозяйственником. На совещаниях он всегда сначала внимательно выслушивал мнения собравшихся специалистов и только потом принимал решение. Семен Николаевич «правил» в «Висмуте» более 20 лет, несколько раз его пытались «убрать» министерские завистники, но каждый раз за него вступались … немцы (!). Легендарный был руководитель!
Оглядывая ретроспективно развитие атомной отрасли, я думаю, что вслед за первой волной великих атомщиков (И. В. Курчатов, А. Д. Сахаров, Е. П. Славский, Я. Б. Зельдович, Ю. Б. Харитон и др.) можно выделить и вторую «волну». В уранодобывающей подотрасли к этой волне можно причислить упомянутых уже С. Н. Волощука и О. Л. Кедровского, а также многолетнего начальника I Главка Минсредмаша Н. Б. Карпова, генерального директора Приаргунского комбината С. С. Покровского, генеральных директоров Навоийского комбината З. П. Зарапетяна, А. А. Петрова, Н. И. Кучерского и многих других.
Работа в «Висмуте» оказалась хорошей школой не только для меня. Пожалуй, половина специалистов ВНИПИпромтехнологии той поры (тогда ещё ПромНИИпроекта) прошла эту школу в командировках по оказанию технической помощи, применяя на практике свои знания и одновременно обогащаясь опытом горного дела Германии. По различным оценкам, мы добыли в ГДР и вывезли в Союз около 150 тыс. тонн урана. Моя работа в «Висмуте» запомнилась несколькими курьёзными случаями, об одном из которых следующий рассказ. Где-то на третьем году моей службы, глубокой осенью, прошла информация, что в соседний городок Цвикау приезжает московская футбольная команда «Торпедо» (в составе которой уже играл возвратившийся из тюрьмы Эдуард Стрельцов) для проведения товарищеского матча с местной командой «Мотор-Цвикау». Матч был назначен на 14-00 в будний день, и С. Н. Волощук издал специальный приказ, запрещающий советским специалистам покидать свои рабочие места на время матча.
Запрет запретом, но там же Эдик будет играть! Мы начали искать обходные пути, и я «догадался». Накануне матча я заехал в кассу стадиона, узнал, на какой трибуне будет стоять телекамера (на всякий случай!) и купил три билета прямо за камерой, направленной на футбольное поле.
Матч получился неинтересным и очень тягучим, обе команды месили грязь на размокшем поле, редко атакуя ворота соперника. Заморосил дождь, и я попросил Роланда принести из машины солдатское одеяло, под которым мы с Жорой Андреевым и укрылись. Но где-то на 89-й минуте матча свершилось! Стрельцов, ворвавшись в штрафную немцев, в падении, из-под ноги защитника бьёт и укладывает мяч ровно в угол ворот. 1:0! Стадион взрывается в рёве, взорвались и мы с Жорой, высунувшись из-под одеяла…
И надо ж было такому случиться! Немецкий телевизионщик в этот момент развернул свою камеру на 180 градусов, увидел такую импозантную пару под одеялом … и дал телевизионную картинку во весь экран! Но об этом мы с Жорой узнали позже…
Вернувшись в свой поселок Зигмар и зайдя в кантину (буфет) выпить по кружке пива, мы увидели лукаво улыбающиеся физиономии друзей и товарищей и услышали ехидный вопрос: «Ну, где были? Чего видели?». "Да, так, — отвечаем, — на объекты ездили".
«Ну-ну, — говорят товарищи. — Молите бога, чтобы заместитель Волощука по режиму не смотрел этот матч!». И рассказывают нам всю эпопею с камерой. Нам уже мерещатся увольнение в 24 часа, позорное возвращение в Москву, слезы жены, детей… Ночь прошла в кошмарном ожидании неминуемой кары. Но… пронесло! Мудрому Волощуку, конечно же, донесли наши местные доброжелатели, но он нас почему-то простил.
Пять лет «Висмута» для меня пролетели как песня. Было много работы, много праздников, был спорт. Из ГДР я увёз половину кандидатской диссертации, рождённую там же вторую дочь и кучу адресов своих вновь приобретенных советских и немецких друзей. Третий мой жизненный слой, который продолжается, слава богу, до сих пор, начался в августе 1968 года, когда по возвращении из ГДР я начал свою работу в научно-исследовательской лаборатории (НИЛ-6) Ведущего проектно-изыскательского и научно-исследовательского института промышленной технологии в системе Минатома (ВНИПИпромтехнологии). Лаборатория была призвана вести научные исследования по созданию нормальных санитарно-гигиенических условий труда урановых горнорабочих.
Начались трудовые будни, наполненные командировками, семинарами, кропотливой обработкой полученных в поездках данных и написанием отчетов и статей.
Лаборатория была очень многоплановой. Начальник лаборатории доктор технических наук Борис Дмитриевич Чижов вел направление по применению детандеров (охлаждение машин) в горячих горных выработках, его заместитель Валентин Алексеевич Дзасохов занимался вентиляторами, Лев Дмитриевич Салтыков вел радиационное направление, Юрий Михайлович Первов занимался расчетами проветривания горных выработок. При каждом из них существовала группа сотрудников. Я оказался в группе у Л. Д. Салтыкова.
Коллектив лаборатории был в основном молодым, работали весело и с энтузиазмом, решая конкретные задачи каждый в своей сфере деятельности.
Из моих «достижений» можно упомянуть создание деэманатора для удаления радона, выделяющегося из шахтных вод при прорыве их из груди забоя в горную выработку.
В 1973 году я успешно защитил кандидатскую диссертацию и относительно быстро прошёл карьерную лестницу от младшего до старшего научного сотрудника. В этот период работы я удачно выбрал себе поле самостоятельной деятельности и начал заниматься решением радиационных проблем на урановых геологоразведочных шахтах Министерства геологии СССР. На этом поприще я проработал около 15 лет.
Наиболее важным считаю моё участие в решении проблемы «радон в жилищах» для поселка Октябрьского близ города Краснокаменска. Проводя дозиметрические исследования вместе со специалистами ГРЭ-324, мы однажды опустили свои дозиметры в погреб-колодец одного из одноэтажных домов посёлка геологов и ужаснулись полученным результатам. Оказалось, что хозяйка дома, занимаясь, например, переборкой картофеля в своём погребе в течение 2-3 часов, получает за этот период такую же дозу облучения, как и её муж, работающий в урановом забое геологоразведочной шахты за свой 6-часовой рабочий день.
А дело заключалось в том, что геологи, придя в регион первыми и разведав первые урановые месторождения Стрельцовской мульды, «посадили» свой поселок прямо над рудными телами, вскрытыми позднее. От кровли горных выработок первого эксплуатационного горизонта до земной поверхности оказалось всего 40 метров, и радон с конвективным потоком воздуха стал поступать в погреба жилых домов.
Доложили руководству экспедиции. Начались поиски возможных способов изоляции жилища от проникновения радона. Предлагались всевозможные пластиковые покрытия, но всё оказалось напрасным. Через 5-7 лет проблема «радон в жилищах» пос. Октябрьского вышла сначала на региональный, а потом и на федеральный уровень. Поселок был полностью снесен, а жители переселены в Краснокаменск и Иркутск, часть геологов уехала в другие экспедиции.
Моя работа с 1-м Главком Мингео СССР охватывала радиационным контролем все геологоразведочные экспедиции: «Сосновская», «Краснохолмская», «Степная», «Приленская», «Волковская». Были успехи, были и неудачи. Материалы, собранные мною в полевых командировках, послужили основанием к написанию и защите докторской диссертации. А после нескольких лет совмещенной с работой преподавательской деятельности в геологоразведочном институте мне было присвоено звание профессора.
Между тем моя научная карьера складывалась весьма удачно: в 1984 году я был назначен начальником отдела научно-технической информации, в котором работали 20 женщин (все красавицы!), а затем, через 10 лет, я получил должность заместителя директора по научной работе (директором в ту пору был В. В. Лопатин).
Это были очень насыщенные годы, в течение которых приходилось решать самые различные задачи: от разработки новых технологий добычи урана до исследований в сфере подземной изоляции радиоактивных отходов.
На протяжении многих лет я был ученым секретарём, а затем и председателем Диссертационного совета при ВНИПИпромтехнологии вплоть до его закрытия в 2014 году. За этот период успешно защитили свои диссертации 30 кандидатов и 10 докторов технических наук.
Работая в руководстве ВНИПИпромтехнологии, я ещё раз порадовался, наблюдая успешную деятельность атомщиков «второй волны», которые ещё продолжали работать в нашем институте. В проектном деле есть такое понятие (и должность!) как «главный инженер проекта» (ГИП). По существу, это хозяин будущего строительства уранового объекта. Генеральные директора наших комбинатов очень уважали (и даже, я думаю, побаивались иногда) «своих» ГИПов. Такими корифеями были Эдуард Тигранович Оганезов (Навоийский горно-металлургический комбинат), Юрий Николаевич Вачнадзе (Прикаспийский горно-химический комбинат), Александр Кузьмич Рассадников (Целинный горно-металлургический комбинат), Петр Иванович Кравченко (Приагрунский горно-химический комбинат) и некоторые другие. Это они двигали вперед атомную отрасль, они способствовали расширению добычи урана в стране. Честь им и хвала! И наша память!
Последние годы я тружусь в должности ученого секретаря. В 2018 году вместе с товарищами мы успешно отметили 50 лет работы в стенах родного института, получив даже ведомственные награды.
В апреле 2021 года ВНИПИпромтехнологии будет отмечать 70 лет своего существования. В истории института было три легендарных директора, руководивших 10, 25 и 19 лет: это соответственно Борис Иванович Нифонтов, Олег Леонидович Кедровский и Владимир Викторович Лопатин.
В настоящее время генеральным директором является Алексей Иннокентьевич Шеметов. Имея за плечами богатый опыт работы в высших эшелонах руководства в Якутии и в Забайкалье, он умело руководит коллективом, сплачивая его, модернизируя и направляя на современное решение насущных проблем уранодобывающей отрасли и аналогичных задач в смежных отраслях народного хозяйства.
Впереди у нас 70-летний юбилей!