Иванов Юрий Германович

Монологи старого атомщика

Я рабо­тал в Фин­лян­дии с 1983 до 1988 года и могу ска­зать, что финны — это лучший парт­нёр, кото­рого можно поже­лать. Я все­гда поражался, насколько они чест­ные люди. Дух такой в них воспи­тан. И не только в компа­нии — это страна такая. Там без этого не про­жи­вешь. Я не иде­а­ли­зи­рую фин­нов, но это действи­тельно пре­дельно чест­ные люди. Ника­кого мух­ляжа, ника­ких "кри­вых" схем, а если кри­вая схема, то она сде­лана для того, чтобы решить про­блему. Уважа­емые люди, уважа­емая компа­ния ИВО. Она маленькая по срав­не­нию с другими европе­йскими компа­ни­ями, но в Фин­лян­дии это круп­нейшая энерге­ти­че­ская компа­ния. И их очень уважают. А репу­тация — она чем зара­ба­ты­ва­ется? Никого не "кидать", никого не обма­ны­вать. И отноше­нием к делу, выпол­не­нием своих обя­за­тельств. У них, если дал слово, то за это слово ты держишься. И неважно, какую долж­ность чело­век занимает — ему пору­чено дело, и он за него отве­чает, он при­нимает реше­ния. У китайцев при­нимает реше­ния только глав­ный чело­век. У них очень трудно делеги­руются реше­ния, и ответ­ствен­но­сти они как-то поба­и­ваются, — потому что, видимо, спрос там дру­гой.

Несмотря на наше положе­ние в 90-х годах, китайцы взяли на себя риск с нами сотруд­ни­чать. Потому что обога­ти­тель­ный завод сде­лали с опе­реже­нием сро­ков, и он рабо­тает и выра­ба­ты­вает уран-235. Там уни­каль­ные тех­но­логии. Там цен­три­фуга рабо­тает без оста­новки 15 лет, а то и больше. Можете себе пред­ста­вить железо, кото­рое кру­тится 15 лет? Это совершенно сек­рет­ная тех­но­логия, кото­рой обла­дает только Рос­сия. Вер­нее, цен­три­фуж­ными тех­но­логи­ями обла­дают и другие страны: кон­сорциум Франция, Англия, Гол­лан­дия. Но наша — это наша. Она более надеж­ная и, самое глав­ное, более эко­номич­ная. Их цен­три­фуги громоздки, а наши про­сты, и только сам меха­низм исполь­зует уни­каль­ное ноу-хау.

Когда мы стро­или обога­ти­тель­ный завод, отноше­ние к нам было как к близ­ким род­ствен­ни­кам. А вот на станции мы ока­за­лись в роли Золушки. Когда китай­цам что-то надо, они хорошие ребята, а вообще они очень жест­кие перего­ворщики и разго­ва­ри­вают с позиции силы. К тому же кон­ку­ренция была уже очень серьез­ная: тут фран­цузы строят, там, гля­дишь, немцы. А у нас с кон­ку­ренцией, честно говоря, не очень. Потому что кон­ку­ренция — это каче­ство «от и до», а вот как раз с этим у нас веч­ные слож­но­сти. У нас каче­ство стра­дает исто­ри­че­ски. Потому что в Рос­сии все дела­ется кувал­дой. Бомбу водо­род­ную создать, маги­страль­ный путь раз­ви­тия энерге­тики про­ложить на тысячу лет впе­ред — термояд, токамак — это пожа­луй­ста, тут мы впе­реди пла­неты всей. А что до каче­ства нашей маши­но­стро­и­тель­ной про­дукции — оно тоже хорошо известно. С пло­хой сто­роны. Почему мы не покупаем наши холо­диль­ники и теле­ви­зоры? Хотя наши тоже есть — иди, бери. Нет, не хочется. Машину тоже предпо­чи­таем — ино­ма­рочку. И это везде так. И в нашей обла­сти так же. Реак­торы у нас отлично рабо­тают, но каче­ство нашего даже основ­ного обо­ру­до­ва­ния все­гда вызы­вало наре­ка­ния. То же самое было и в Китае. Так что в этом плане нам кон­ку­ри­ро­вать с Запа­дом довольно сложно.

Но, я повто­ряю, это не ума­ляет наших бес­спор­ных пре­имуществ, а наше бес­спор­ное пре­имуще­ство — это ядер­ные тех­но­логии. Если гово­рить об атом­ных станциях, ориги­наль­ных про­ек­тов суще­ство­вало всего несколько: аме­ри­кан­ская тех­но­логия с реак­то­рами с водой под дав­ле­нием и мы. Фран­цузы купили у аме­ри­канцев, немцы тоже. Потом — да, они все большие доки стали, даже финны, но осо­бенно фран­цузы. Прямо-таки в пер­вых рядах. Но, в принципе, раз­ра­бо­тал это все Вестингауз для под­вод­ных лодок. Как и наша соб­ствен­ная тех­но­логия — тоже сна­чала дела­лась для лодок. А это и кадры, и реше­ния соот­вет­ствующие. Это — наше. Не где-то при­об­ре­тен­ное, а свое, кров­ное. Мы как страна, кото­рая раз­ра­ба­ты­вала все это сама, сама нахле­ба­лась, учи­лась, сама созда­вала фун­дамен­таль­ные зна­ния, несо­мненно, имеем право назы­вать себя лиде­рами в этой обла­сти. Потому что это не куп­лено, это своим гор­бом нажито… Вот почему так важно было сохра­нить отрасль! Не рас­тра­тить этот бесцен­ный капи­тал.

Когда нача­лась китай­ская станция, это стало спа­се­нием для оте­че­ствен­ной отрасли, потому что зака­зов не было, финан­си­ро­ва­ния не было. Своих станций мы не стро­или, только достра­и­вали ста­рые, да и то с гре­хом попо­лам. И вот этот заказ на Китай — он спас отрасль. Так что все воз­никшие труд­но­сти и издержки — они того сто­или. Они воз­никли в силу этих же обсто­я­тельств. Мы не пус­кали новых бло­ков уже с Чер­но­быля. Мы достра­и­вали первую Волго­дон­скую, Кали­нин­скую. Но это ста­рые про­екты — 320-е. И этот пере­рыв, конечно, не мог не ска­заться. Так не бывает, что можешь 20 лет ничего не делать, а потом при­шел и сде­лал. Промыш­лен­ность лежала на боку много лет, ничего не стро­и­лось, и тут — голов­ные блоки и сразу на экс­порт, такого же не было никогда! А голов­ные блоки — это множе­ство непред­ви­ден­ных изме­не­ний, допол­не­ний. У нас по Китаю было 30 000 про­ект­ных изме­не­ний. А это все деньги, деньги. Допол­ни­тель­ного обо­ру­до­ва­ния при­ш­лось поста­вить на 200 млн. по срав­не­нию с тем, что преду­смат­ри­ва­лось кон­трак­том. Но это риски, кото­рые все­гда суще­ствуют в таком большом деле, — тем более, когда блок нерефе­рент­ный, когда нет такого же рабо­тающего блока. Это все­гда огром­ный риск. Вот почему в меж­ду­на­род­ной прак­тике не при­нято стро­ить голов­ные блоки. Ты у себя построил, испытал, отра­бо­тал, а уж потом — подай за бугор. Конечно, рефе­рент­ные блоки для ТАЭС вроде бы были: Кали­нин­ская, Запо­рож­ская, Бала­ков­ская, и ТАЭС как бы более раз­ви­тый про­ект. Но на самом-то деле там множе­ство изме­не­ний, слиш­ком много изме­не­ний, и поэтому риск был большой. Все эти риски мы полу­чили сполна. И соот­вет­ственно — рас­ходы.

Все там было: нару­ше­ние тех­но­логии, скрытые дефекты; множе­ство было труд­но­стей такого рода, и все это при­во­дило к допол­ни­тель­ным рас­хо­дам.

Когда станция не пус­ка­ется — одни рас­ходы только, дохо­дов-то нет. И это довольно тяже­лая, непри­ят­ная ситу­ация. Надо отдать долж­ное китай­цам: они, в общем-то, тоже все вытерпели, они поняли — надо всё равно пус­каться. Они повели себя достойно — без скан­да­лов и раз­бо­рок. Молодцы! Они всё это вынесли. Потом стали, конечно, сето­вать, что у них убытки — когда мы всё уже пустили. Кроме того, у нас руко­во­ди­тель был мощ­ный — Нечаев. Алек­сандр Кон­стан­ти­но­вич уже много станций пус­кал. Нервы хорошие у чело­века. Он никогда не под­да­вался панике. А ситу­ации бывали раз­ные. Даже после пуска, когда, каза­лось, все непри­ят­но­сти позади… Пред­ставьте себе: при­езжают люди на торже­ствен­ные меропри­я­тия по слу­чаю пуска, и тут кусок лопа­сти ГЦН (глав­ный цир­ку­ляци­он­ный насос) отва­ли­ва­ется и попа­дает в реак­тор. Какая уж тут радость? Но и с этим спра­ви­лись. Со всем спра­ви­лись, и даже гаран­тий­ный срок отра­бо­тали. Все в конце концов реша­ется. Потому что у компа­нии есть ответ­ствен­ность: взялся — объект должен быть сдан. Если мы сохра­ним такой дух, если будем все­гда пом­нить, что за нами стоит пре­стиж госу­дар­ства и всей нашей атом­ной промыш­лен­но­сти, если будем пом­нить: не сде­ла­ешь всего на своем месте — всей стране будет нане­сен ущерб, — я думаю, компа­ния и дальше будет вершить вели­кие дела. Потому что в таких усло­виях пер­выми постро­ить рефе­рент­ные блоки нового поко­ле­ния — это вели­кое дело.

Дух компа­нии все­гда был наце­лен на то, чтобы про­ект был осуществ­лен любой ценой, вовремя и каче­ственно. Сохра­ним этот дух — будет процве­та­ние, в том числе и промыш­лен­но­сти. Ведь промыш­лен­ность, если ты с нее тре­бу­ешь, под­тяги­ва­ется. Слава Богу, сегодня есть кон­ку­ренция. Сей­час уже не фонды решают, как раньше, а деньги. Поэтому, кроме монопо­ли­стов, можно себе выбрать под­ряд­чика. Что-то можно купить и на Западе. В этом смысле рабо­тать легче, чем раньше, когда опре­де­ля­лось сверху: вот тебе поставщик — и рабо­тай только с ним, а с другим нельзя. Вообще жизнь стала лучше. Хотя — как на это посмот­реть... При Бреж­неве был застой, а водка сто­ила 2-87, кол­баса "Люби­тельская" — 2-90, мясо — рубль сорок. И все, снизу доверху, рабо­тали на процве­та­ние госу­дар­ства. Чем больше на него рабо­та­ешь, тем больше оно тебе даст. Такая была идео­логия. Моему поко­ле­нию странно было видеть, как все это меня­ется. Но в диви­зи­оне сохра­ни­лось это ста­рое отноше­ние. Конечно, при­шла моло­дежь, но дух компа­нии опре­де­лялся людьми зре­лого воз­раста. И этот дух был воспи­тан в таких тра­дициях: дело чести постро­ить станцию, пустить станцию, и всё — только для этого. Вот этот дух сохра­нить — самое глав­ное. Потому что сей­час очень легко впасть в другую край­ность: хорошо зара­бо­тать, а дела вовсе не сде­лать.

Китайские блоки по без­опас­но­сти полу­чи­лись намного выше тех, кото­рые стро­и­лись в Совет­ском Союзе. Блоки рабо­тают нормально, гаран­тий­ные пока­за­тели мы под­твер­дили, выпол­нили. При всех неимо­вер­ных слож­но­стях был реа­ли­зо­ван пол­ноцен­ный про­ект станции нового поко­ле­ния, а это не так мало. Никто этим, кроме нас, в ХХI веке пока похва­статься не может. Но самое глав­ное, что промыш­лен­ность и вся наша атом­ная отрасль благо­даря китайскому и иран­скому про­ек­там полу­чила возмож­ность дышать, полу­чила реаль­ные деньги в то время, когда не было зака­зов и у нас ничего не стро­и­лось. Блок в Бушере, два блока в Китае, через какое-то время два блока в Индии — это довольно суще­ствен­ный прогресс. И это новые про­екты. Не ста­рые, кото­рые у нас достра­и­ваются еще до сих пор (Ростов­ская АЭС), а новые про­екты. И наука воспря­нула, и про­ект­ные орга­ни­за­ции. Когда мы заклю­чили кон­тракт еще и с инду­сами, это прак­ти­че­ски спасло нашу промыш­лен­ность. У сотен предпри­я­тий появился реаль­ный заказ, появи­лись возмож­но­сти финан­си­ро­ва­ния, — не какие-то вза­имо­за­четы, а живые деньги.

Я помню, мне дирек­тор одного завода ска­зал: «Мы уви­дели деньги — не пове­рили! Так не бывает!». У них годами были одни вза­имо­за­четы и непла­тежи, и вдруг они полу­чили от нас аванс в пол­тора мил­ли­она дол­ла­ров. Дирек­тор гово­рит: «Мы как уви­дели — обал­дели! Как это может быть?! Да ведь это живые деньги!». Они потом к этому при­выкли, а пона­чалу про­сто отка­зы­ва­лись верить… Там же кошки бегали по цехам. Не только на Ижоре. Вот уже и ядер­ный ренес­санс начался — давайте, ребята, стройте, а кошки все бегают и бегают. Почему? Долгая борьба за то, чтобы при­ве­сти нашу эко­номику на миро­вой уро­вень, закон­чи­лась тем, что миро­вые цены стали ниже наших внут­рен­них. А когда появился этот зару­беж­ный заказ, появи­лась работа, появи­лись реаль­ные деньги, реаль­ные возмож­но­сти. Заводы и науч­ные инсти­туты полу­чили работу. Предпри­я­тия сумели собрать людей. Питер­ский АЭП, напри­мер, набрал много моло­дежи. Конечно, это повли­яло на каче­ство про­екта, потому что ста­рые, опыт­ные про­ек­ти­ровщики ушли, а моло­дежь допус­кала много оши­бок. Из-за чего мы задержали пуск? Из-за этих слож­но­стей. 15 лет ничего не стро­или, кадры частично рас­те­ряли, неко­то­рые заводы закры­лись. Хотели мы, к при­меру, в Питере дизель купить — был такой завод «Рус­ский дизель». Посы­лаем письмо — при­хо­дит ответ: да, всё можем. Поехали, а там, ока­зы­ва­ется, водку уже льют во всех цехах. Какие дизели?! «Да мы можем, мы все можем!». Но мы-то не можем ждать, пока вы вос­ста­но­вите завод!

Заводы были в очень пло­хом состо­я­нии. Те, кото­рые рабо­тали для теп­ло­вой энерге­тики — выпус­кали арма­туру, краны, — как-то пере­би­ва­лись. Ижор­ский завод, напри­мер, мог и для неф­те­хи­мии рабо­тать, и для газа. Потом у них было метал­лурги­че­ское про­из­вод­ство, они катали листы. И все равно, как вспом­нишь — так вздрог­нешь! Завод-то Петр Пер­вый осно­вал, чтобы рос­сийский флот созда­вать. Гор­дость рос­сийского маши­но­стро­е­ния! Завод, кото­рый все корпуса реак­то­ров делал — не только граж­дан­ских, но и для лодок, и корпуса самих лодок. А его за два мил­ли­она при­ва­ти­зи­ро­вали.

Тре­тий блок Карельской станции достра­и­вали сто лет и достро­или по цене дороже, чем два блока ТАЭС. И Ростов­скую достра­и­вали сто лет. Ни шатко, ни валко. А здесь сразу пять бло­ков. И это были един­ствен­ные заказы, обес­пе­чен­ные финан­си­ро­ва­нием. В то время это спасло всю нашу отрасль. Никуда не денешься — это исто­ри­че­ский факт! Финан­си­ро­ва­ния не было, ничего не стро­или, достра­и­вали тре­тий блок Кали­нин­ской АЭС и вто­рой — Ростов­ской АЭС. А здесь появи­лись реаль­ные деньги, реаль­ные заказы и потом — новые блоки. Это прогресс, это шаг впе­ред. Хоть и трудно было. Взять хотя бы завод "Сиб­тяж­маш" в Крас­но­яр­ске, кото­рый делает поляр­ные краны — послед­ний кран был изго­тов­лен на нем для АЭС «Кура­гуа» на Кубе, за 15 лет до нашего заказа. Завод-гигант, спо­соб­ный про­из­во­дить элек­три­че­ские мосто­вые краны для предпри­я­тий цвет­ной и чер­ной метал­лургии, лен­точ­ные кон­вейеры для открытой добычи угля, промыш­лен­ные краны-перегружа­тели, — его кто-то купил (обыч­ная для 90-х исто­рия), и завод замерз. Это не Сочи — это Крас­но­ярск. Зимой надо было изго­тав­ли­вать поляр­ные краны для ТАЭС, а темпе­ра­тура в цехе — минус 20 гра­ду­сов. И вот устра­и­вали теп­ляки, как во время войны, наду­вали теп­лый воз­дух. Да, и такое было. Пока эти краны делали, наши люди были там в коман­ди­ровке, помогали. И предпри­я­тие под­ня­лось благо­даря китайскому и другим про­ек­там.

Сагу можно напи­сать, если рас­ска­зы­вать все, что тво­ри­лось в нашей промыш­лен­но­сти. Не было ни одного завода, кото­рый бы не лежал на боку. Предпри­я­тиям при­хо­ди­лось все начи­нать с нуля. Ижора не могла сварщи­ков найти. Сварщи­ков соби­рали по всему Северо-Западу и даже заби­рали их с севе­ро­двин­ского завода «Звез­дочка». Потому что сва­ри­вать нержа­вейку — это не каж­дый сможет, нужны сварщики высо­чайшей ква­лифи­кации. А где их взять? Это тоже была про­блема. Станки стоят закон­сер­ви­ро­ван­ные, а людей нет. Но ничего, ожила промыш­лен­ность. И в этом, я счи­таю, глав­ную роль неожи­данно сыг­рал «Атом­стройэкс­порт». Все полу­чили работу, а через это работу полу­чили и смеж­ники, те же метал­лурги. А это рабо­чие места, это налоги. Скажу без вся­кого пре­уве­ли­че­ния: в то время Атом­стройэкс­порт спас отрасль. Это при­знают многие в промыш­лен­но­сти, в про­ект­ных инсти­ту­тах. Они гово­рят: без «Атом­стройэкс­порта» мы бы погибли. И это гово­рят люди, кото­рые лично нам ничем не обя­заны.

Орден Дружбы при­суж­да­ется от имени пра­ви­тельства КНР, он суще­ствует только как награда для ино­стран­ных спе­ци­а­ли­стов. Награж­де­ние про­ис­хо­дит очень торже­ственно, орден вру­чает зам. премьера. В 2009 году было 100 спе­ци­а­ли­стов, кото­рым вру­чили эту награду. Награж­де­ние про­ис­хо­дило в колос­саль­ном зда­нии Все­ки­тайского собра­ния народ­ных пред­ста­ви­те­лей на площади Тяньа­ньмэнь. К тому же это было в канун 60-летия КНР. Потом нас всех при­гла­сили на госу­дар­ствен­ный прием 30 октября по слу­чаю 60-летия, на при­еме при­сут­ство­вало 5100 чело­век. Все было очень торже­ственно и достойно. Ранее этой награды были удо­сто­ены Сели­хов, Решет­ни­ков, Нечаев. А до этого награ­дили по реак­тору на быст­рых нейтро­нах. То есть много пред­ста­ви­те­лей атом­ной отрасли было награж­дено в раз­ные времена. Но еще больше людей оста­лось без наград, хотя они не менее достойны. Поэтому к награ­дам я спо­койно отношусь, не замо­ра­чи­ваюсь. Дали — хорошо. При­ятно, но, тем не менее, немного неудобно…

Китайцы сей­час строят одно­временно около 20 бло­ков. Они очень многое могут, они создали атом­ную промыш­лен­ность. Да, у них опыта пока мало­вато, они только начи­нают, но такими темпами они очень быстро все освоят. Тех­но­логии, у них, конечно, не свои — запад­ные, куп­лен­ные, как и лицен­зии на про­из­вод­ство обо­ру­до­ва­ния. Блок, кото­рый они сей­час строят, они назы­вают CPR — Chine Power Reactor. Это фран­цуз­ский блок, кото­рый стро­ился в Китае с помощью фран­цу­зов. Китайцы его модер­ни­зи­ро­вали, повы­сили его мощ­ность. И он сей­час стро­ится в Китае очень широко. Для этих про­ек­тов они уже осуще­ствили, навер­ное, 90% лока­ли­за­ции обо­ру­до­ва­ния. Так что они сильно движутся впе­ред. Лока­ли­за­ция нашего про­екта про­хо­дит слож­нее, потому что у нас блок сильно отли­ча­ется от запад­ного. Дело в том, что когда начи­на­лось раз­ви­тие атом­ной энерге­тики, свои про­екты, от начала до конца создан­ные само­сто­я­тельно, имели только аме­ри­канцы и мы. Про­екты похожи по схемам, по парамет­рам, но совершенно раз­ные, потому что наши бази­руются на наших ста­лях и мате­ри­а­лах, аме­ри­кан­ские — на аме­ри­кан­ских. Фак­ти­че­ски в мире было два ориги­наль­ных про­екта — Westinghouse и наш. И весь запад пошел по пути аме­ри­канцев, у них купили лицен­зии, у тех же фран­цу­зов было лицен­зи­он­ное соглаше­ние с аме­ри­кан­цами. И в чем, соб­ственно, их похожесть? Это оди­на­ко­вые мате­ри­алы; напри­мер, сталь прак­ти­че­ски у всех оди­на­ко­вая — аме­ри­кан­ская. А у нас сталь другая. Наш реак­тор меньше, а дав­ле­ние в реак­торе при­мерно такое же, то есть наши корпуса проч­нее. И если изго­тав­ли­вать обо­ру­до­ва­ние для нас на их заво­дах, нужно иметь и свое про­из­вод­ство подоб­ной стали. И так же с другими мате­ри­а­лами. А это все сложно. Это и пре­имуще­ство, и недо­ста­ток, потому что на Западе проще решаются вопросы замены обо­ру­до­ва­ния. Я имею в виду обо­ру­до­ва­ние серьез­ное, для пер­вого кон­тура. Скажем, корпус реак­тора фран­цузы или аме­ри­канцы могут зака­зать у японцев, у корейцев, они так и делают. А мы не можем зака­зать. Тео­ре­ти­че­ски можем, но прак­ти­че­ски это слиш­ком сложно.

В то же время китайцы уже не так сильно заин­те­ре­со­ваны в наших бло­ках. Они были бы заин­те­ре­со­ваны, если бы это было быстро и дешево. А у нас цены сильно выросли, и нам трудно кон­ку­ри­ро­вать с самими китай­цами по цене. Конечно, CPR — ста­рый про­ект, он уступает нашему по без­опас­но­сти — ну и ладно, думают китайцы. Самое глав­ное, что он удо­вле­тво­ряет тре­бо­ва­ниям без­опас­но­сти. Да, там нет ловушки, одна обо­лочка, а не две. Ну и Бог с этим, глав­ное, что он удо­вле­тво­ряет тре­бо­ва­ниям без­опас­но­сти. Да, можно сде­лать лучше, но это обой­дётся дороже — а зачем делать дороже? Вот и строят. Плюс у аме­ри­канцев купили их EP-1000, это их будущее, как они счи­тают. Если верить тому, что заяв­ляют аме­ри­канцы, то их про­ект вообще вне кон­ку­ренции. Они быстро стро­ятся, дешево обхо­дятся, потому что основ­ной упор сде­лан на пас­сив­ные системы без­опас­но­сти, то есть на такие, кото­рые сра­ба­ты­вают без внеш­него источ­ника энергии, — скажем, под воз­действием силы тяго­те­ния. У нас тоже есть пас­сив­ные системы, но другие. Так что китайцы идут сей­час своим путем.

А вот что им действи­тельно инте­ресно — это реак­торы на быст­рых нейтро­нах — БН. Это да! Реак­тор на быст­рых нейтро­нах, если гово­рить о промыш­лен­ных станциях с БН, рабо­тал еще в 70-х годах в Казах­стане на ост­рове Мангыш­лак. И до недав­него времени рабо­тал. Станция хорошая была, с опрес­ни­тель­ной уста­нов­кой. Я там был один раз. Там сушь, гиб­лое место, а город Шев­ченко — зеле­ный, ороша­ется опрес­нен­ной водой. У нас в Рос­сии силь­ные тра­диции по БН. Науч­ный руко­во­ди­тель про­екта — Физико-энерге­ти­че­ский инсти­тут в Обнин­ске. Они давно занимаются БН-ской тема­ти­кой. Есть глав­ный кон­струк­тор ОКБМ в Ниж­нем Новго­роде. Все БН, кото­рые у нас есть, скон­стру­и­ро­ваны там. И сей­час кон­стру­и­ру­ется уже БН-1200. Так что про­блемой занимаются. Но это дело дорого­сто­ящее, там не все про­сто. БН-800 начал стро­иться еще при совет­ской вла­сти, потом его замо­ро­зили, потом снова стали стро­ить, он стоит уже лет 20, навер­ное. Иссле­до­ва­тельские БН были у многих — у аме­ри­канцев, фран­цу­зов, японцев. Но если гово­рить о станциях, то фран­цузы постро­или две станции — Феникс и Суперфе­никс, 600 МВт и 1200 МВт. Постро­или, рабо­тали, но по каким-то при­чи­нам несколько лет назад закрыли. А у нас постро­или БН-600 на Бело­яр­ской АЭС, и он рабо­тает уже 30 лет.

Индусы строят такой же реак­тор на 500 МВт, но пока реак­тор рабо­тает только у нас. Во-пер­вых, слож­ная тех­но­логия, а во-вто­рых, основ­ное пред­на­зна­че­ние БН — это нара­ботка ядер­ного горю­чего. Вы загружа­ете уран-238, кото­рого в при­роде очень много, и полу­ча­ете плу­то­ний. При­чем полу­ча­ете больше, чем загру­зили — есть такое поня­тие, как период удво­е­ния, период времени, за кото­рый коли­че­ство топ­лива удво­ится. И когда соот­вет­ствующие параметры выпол­няются, тогда он ста­но­вится эко­номи­че­ски целе­со­об­раз­ным. Это пер­вое, а вто­рое — реак­тор нужен для того, чтобы замкнуть топ­лив­ный цикл. Есть два под­хода — замкну­тый и разо­мкну­тый топ­лив­ный цикл. Замкну­тый цикл предпо­лагает, что все топ­ливо, кото­рое вы выгру­зили из реак­тора на теп­ло­вых нейтро­нах, вы не хоро­ните, а пус­ка­ете в дело. А как в дело? Нужно из него изго­то­вить топ­ливо для БН, дожечь его там. То есть дожига­ется и еще нара­ба­ты­ва­ется плу­то­ний. Вот в чем смысл БН. Ну, пока у них еще эко­номика не достигла таких парамет­ров, кото­рые необ­хо­димы для широ­кого и эко­номич­ного исполь­зо­ва­ния БН. Чтобы такой реак­тор был эко­номи­чен, нужно, во-пер­вых, добиться большей глу­бины выго­ра­ния, а во-вто­рых, срок удво­е­ния — 5-7 лет. Таких реак­то­ров в мире около 15-ти. Пока эти реак­торы носят опытно-промыш­лен­ный харак­тер, на них отра­ба­ты­ваются тех­но­логии для будущего. Они выра­ба­ты­вают элек­троэнергию, но все же это пока опытно-промыш­лен­ные станции. Я не знаю, почему этим не занимаются. Ну, аме­ри­канцы не занимаются, потому что у них была стра­тегия неза­мкну­того цикла. А вот китайцы хотят!

Во вся­ком слу­чае, это, конечно, тех­ника будущего. И эта тех­но­логия обя­за­тельно будет раз­ви­ваться. Может, у чело­ве­че­ства сей­час про­сто нет острой нужды. Когда воз­ни­кает ост­рая нужда, тогда туда бро­саются сред­ства и реша­ется про­блема. Когда нужно было сде­лать атом­ную бомбу — сде­лали. Нужно было сле­тать на Луну — сле­тали. Вот аме­ри­канцы сле­тали — и пере­стали: дорого, а что там делать? Но дока­зали, что они не отстают от нас. То же самое и здесь. Про­сто тех­но­логия, может быть, еще не вос­тре­бо­вана.

Реше­ние о стро­и­тельстве БН-800 по нашей тех­но­логии в Китае при­нято в увязке со вто­рой оче­ре­дью ТАЭС. Оба пакета рас­смат­ри­вают как еди­ное целое — если будет один, то будет и вто­рой. На встрече с Пути­ным подпи­сали кон­тракт на предпро­ект­ное иссле­до­ва­ние БН-800. Или, как его назы­вают китайцы, — CDFR, Chine Demonstration Fast Reactor. То есть под­чер­ки­вают, что это китайский реак­тор на базе БН-800. У китайцев есть экс­пе­римен­таль­ный CEFR в инсти­туте атом­ной энергии, кото­рый нахо­дится под Пеки­ном, его еще в 1950-е годы Китаю помогал стро­ить СССР. Его мощ­ность — 20 МВт элек­три­че­ских и 60 МВт теп­ло­вых. Там есть тур­бина, то есть он будет выра­ба­ты­вать элек­троэнергию. Для этого реак­тора они сами сде­лали корпус. И вообще они многое могут делать сами. Китай — промыш­ленно раз­ви­тая держава. У них хорошие, оснащен­ные маши­но­стро­и­тель­ные предпри­я­тия. Если они делают тур­бину для реак­то­ров с ВВЭР или для теп­ло­вой элек­тро­станции, почему они не могут сде­лать и для БН? Есть вещи уни­каль­ные, кото­рые содержат большой НИОКР, ноу-хау, большие опыт и зна­ния, а есть вещи доста­точно про­стые. Для реак­тора уни­каль­ные касаются зоны, топ­лива, кон­струкции. Но все, что каса­ется неядер­ной части, я думаю, китайцы могут сде­лать.

Другое дело — тех­но­логии замкну­того цикла. Самому раз­ви­вать тех­но­логии — дело тяже­лое, труд­ное. И пока они это покупают, копи­руют. Но как они поступили с фран­цу­зами по теп­ло­вому реак­тору? Заклю­чили кон­тракт, фран­цузы постро­или два блока. А дальше китайцы гово­рят: давай еще два блока построим, но ты дай мне обо­ру­до­ва­ние, кото­рое я буду изго­тав­ли­вать. А как дать? Ну, давай построим заводы. Фран­цузы помогли им постро­ить заводы и дали этим заво­дам заказы. Ведь мало постро­ить завод — надо обес­пе­чить его зака­зами. Фран­цузы про­вели большую работу по лока­ли­за­ции, целая программа была выра­бо­тана в Китае, и эта программа довольно кон­крет­ная — где, когда, совмест­ные команды, предпри­я­тия. И все это при­вело к тому, что китайцы гово­рят: «Это наш про­ект, и мы его будем стро­ить, и назы­ва­ется он CPR». Хотя права на про­ект при­над­лежат AREVA, и китайцы его экс­пор­ти­ро­вать не могут. Но в Китае — пожа­луй­ста, строй. Предпри­я­тия постро­или и, видимо, от фран­цу­зов китайцы полу­чили лицен­зию на право исполь­зо­ва­ния этого про­екта.

Они бы и с нашими ВВЭР-ами могли так же поступить, но нет смысла, потому что они уже про­из­во­дят фран­цуз­ские. Зачем им раз­но­тип­ные реак­торы? Они при­няли реше­ние идти по тому пути. Они с фран­цу­зами начали задолго до нас и многое сде­лали, они при­вя­заны к фран­цуз­ской тех­но­логии. А БН — это уни­каль­ная вещь. Кто еще может пред­ложить БН? Только мы.

Была еще одна при­чина столь скрупу­лез­ного под­хода к делу. Любой наш про­мах, недо­ра­ботку в докумен­тации, тех­ни­че­ский дефект они обо­ра­чи­вают в пользу сво­его само­об­ра­зо­ва­ния. Полу­чить сумму зна­ний, запа­стись опытом — этого наши парт­неры и заказ­чики не упус­кают. Тут они пре­взошли самих себя, и у меня нет сомне­ний, что энерго­блок соб­ствен­ной кон­струкции на 1300 МВт китайцы очень скоро сде­лают само­сто­я­тельно. Наше обще­ние с китайскими кол­легами было каж­до­днев­ным и тес­ным. Система­ти­че­ски про­во­ди­лись опе­ра­тивки раз­ного уровня, начи­ная с началь­ника отдела до замми­ни­стра. Пер­вые три года ежеме­сячно про­хо­дили дву­сто­рон­ние коор­ди­наци­он­ные совеща­ния. Кроме того, 250 китайских спе­ци­а­ли­стов при­сут­ство­вали в про­ект­ном инсти­туте в Санкт-Петер­бурге, на заво­дах, про­из­во­дящих обо­ру­до­ва­ние, на всех цик­лах процесса изго­тов­ле­ния обо­ру­до­ва­ния, кото­рое при­нима­лось в Рос­сии. Коор­ди­наци­он­ные совеща­ния на уровне замми­ни­стров соби­рали при­мерно по 70 чело­век с каж­дой сто­роны, дис­кус­сии дли­лись по 7-8 дней, обсуж­да­лось до 500 вопро­сов. Позже потре­бо­ва­лось про­во­дить коор­ди­наци­он­ные совеща­ния и с тре­тьей сто­ро­ной, компа­нией Сименс, где созда­ва­лась АСУ. Ежеме­сячно мы по три дня совеща­лись то в Петер­бурге, то во Франкфурте-на-Майне. Увя­зы­вали про­екты и все­гда нахо­дили реше­ния.

Я искренне вос­хищаюсь тем, как рабо­тают наши китайские това­рищи из «23-й Китайской стро­и­тель­ной корпо­рации ядер­ной промыш­лен­но­сти». У нее есть и опыт, и инструмент, она атте­сто­вана и пре­красно рабо­тает. Отли­ча­ется очень высо­кой культу­рой про­из­вод­ства: здесь поря­док, иде­аль­ная чистота, жест­кая дис­ци­плина. И вся докумен­тация ведется очень хорошо. И это у них везде, в любой обла­сти. В Китае нет непро­фес­си­о­на­лов ни на каком уровне. Почему? Потому что дурак учится на своих ошиб­ках, а умный — на чужих. Я вам скажу то же самое и про инду­сов, и про пер­сов. Да, у них могут быть руко­во­ди­тели из сило­вых струк­тур, но ниже — только спе­ци­а­ли­сты. А в Китае только большой поли­тик может быть поли­ти­ком, а все замы у него по всем направ­ле­ниям — только спе­ци­а­ли­сты, снизу доверху. И сегодня они нам гово­рят: «Это же ваш опыт, мы же у вас брали»… А у них сегодня и ядер­ные спец­школы есть, и ядер­ные спе­цу­ни­вер­си­теты, и для этого они посылали людей обу­чаться за рубеж, а госу­дар­ство пла­тило огром­ные деньги за их обу­че­ние. Когда мы спраши­вали у того же Ли Пэна в 1993 году, сколько Китай пла­тит за обу­че­ние сту­ден­тов за рубежом, он ска­зал: 8 тысяч дол­ла­ров в месяц. А в то время — в начале 90-х — Китай был гряз­ной, бед­ной стра­ной, и когда Михай­лов задал вопрос, как много сту­ден­тов оста­ется за рубежом, Ли Пэн отве­тил: «Процен­тов 40». «Това­рищ Ли Пен, какие убытки!». А Ли Пэн отве­чает: «Михай­лов, ты не понима­ешь, это наши люди. Они к нам вер­нутся, но они вер­нутся со зна­ни­ями, с деньгами, с тех­но­логи­ями».

Самый глав­ный чело­век, кото­рый при­нимал в Китае реше­ния по нашему про­екту, был пре­зи­дент Цзян­суской ядер­ной энерге­ти­че­ской корпо­рации Чэнь Чжа­обо. До этого он был зам. мини­стра (мы тогда заводы стро­или), а когда-то был даже пер­вым зам. мини­стра. Потом ушел с госу­дар­ствен­ной службы, стал пред­се­да­те­лем дирек­то­ров Цзян­суской корпо­рации, с кото­рой мы сотруд­ни­чали. И долгое время, вплоть до ввода в экс­плу­а­тацию пер­вого блока, он оста­вался у руля. Это был чело­век, кото­рый при­нимал реше­ния. Он очень умный чело­век, очень грамот­ный, учился, кстати, в Совет­ском Союзе, в Ленинграде. Рус­ский язык знал пре­красно. Большой умница — и поэтому труд­ный перего­ворщик. Он по большей части рабо­тал на уровне пре­зи­дента ЗАО АСЭ и даже нашего мини­стра по атом­ной энерге­тике Вик­тора Михай­лова, но в процессе работы мне тоже при­хо­ди­лось стал­ки­ваться с ним. Мы спо­рили, он меня сильно кри­ти­ко­вал. У меня долж­ность такая, свя­зан­ная c деньгами, а за деньги — веч­ные споры. Но это были споры про­фес­си­о­на­лов. Достой­ный чело­век, очень достой­ный. Сей­час он на пен­сии, но про­должает рабо­тать. У них в Китае такая система: когда хорошо себя про­явивший руко­во­ди­тель ухо­дит на пен­сию, ему дают что-то вроде долж­но­сти «мини­стра без портфеля». И это не про­сто какой-то номи­наль­ный совет­ник. Он имеет серьез­ное право голоса, с ним счи­таются. Это, между про­чим, одна из достой­нейших черт Китая: если опыт­ный чело­век еще может рабо­тать, его слушают, его при­глашают. Напри­мер, когда на станцию при­езжал бывший премьер Ли Пэн, его встре­чали как действующего лидера.

В Китае масса недо­стат­ков, и я много думал об этом. Китайцы, напри­мер, по большей части необ­ра­зо­ванны или мало­об­ра­зо­ванны. Нельзя ска­зать, что это самая читающая страна или что там все заяд­лые теат­ралы, как это было при­нято когда-то у нас. Сей­час у нас этого нет, а в Китае и не было никогда. Не инте­ре­суются китайские массы ничем — живут своим про­блемами. Конечно, там есть своя элита, интел­ли­генция, интел­лек­ту­алы, но я говорю об общей массе. А у нас и про­стые инже­неры, и широ­кие массы всем инте­ре­со­ва­лись, пока людей не загнали в биз­нес. В Китае этого нет и не было никогда. Пол­тора мил­ли­арда! Подумать только, глыба какая, и в основ­ном — сельское насе­ле­ние. Может быть, поэтому у них там все так про­сто про­ис­хо­дит. Ска­зал това­рищ Дэн Сяопин: «Неважно, какого цвета кошка, лишь бы ловила мышей». Кто-то попытался возмущаться, сту­денты те же, — пода­вили тан­ками. А если бы не пода­вили — было бы то же самое, что у нас. Или еще хуже. Но тем более странно, что у этого народа есть какая-то вели­кая муд­рость, кото­рой нет у нас. Эта муд­рость — ген­ная память тыся­че­ле­тий. Каза­лось бы, по нашим поня­тиям они плохо воспи­таны: за едой хар­кают, плюют. Но это про­сто совершенно другая циви­ли­за­ция. И этой циви­ли­за­ции пять тысяч лет. За столько лет появится запас проч­но­сти у любого госу­дар­ства. Колос­саль­ный запас проч­но­сти и воспи­та­ния народа в какой-то необъяс­нимой муд­ро­сти. Это не выра­зить сло­вами, но это так. Тыся­че­ле­тия циви­ли­за­ции не про­хо­дят даром. И в любых культур­ных рево­люциях это не сго­рало, сохра­ня­лось. Это помогло сохра­нить и страну, и госу­дар­ство, и народ.

У нас такого запаса проч­но­сти нет. Да, был у нас СССР. Была могу­чая промыш­лен­ность. Пло­хого каче­ства, но каче­ство можно под­нимать. Глав­ное, что промыш­лен­ность-то была мощ­ная, колос­саль­ная. Ну и куда она делась? А Китай никто еще не раз­ва­ли­вал. Уви­дели, что хро­мает система — навер­ное, мы что-то непра­вильно делаем. Наша деревня — нищая, а за рекой такая же, корей­ская, но только част­но­соб­ствен­ни­че­ская — процве­тает. Навер­ное, мы что-то делаем не так. Отда­дим-ка мы землю кре­стья­нам. Отдали — и они накормили страну. Пол­тора мил­ли­арда накормили. Это не сто мил­ли­о­нов наших, кото­рых мы не можем накормить, а они накормили. Потому что в Китае как была комму­ни­сти­че­ская пар­тия, так и оста­лась. Госплан тоже был — его убрали. Смешно пла­ни­ро­вать выпуск нос­ков, и китайцы оста­вили только те базо­вые инсти­туты, кото­рые опре­де­ляют состо­я­ние всей эко­номики: промыш­лен­ность, воен­ная область. Все осталь­ное — пожа­луй­ста, берите в соб­ствен­ность. Пусть рас­тут все цветы на этой клумбе. Если бы мы так сде­лали в свое время… Почему нет? Что нам мешает? Да воро­вать бы стали. И в Китае воруют. Недавно пре­зи­дента неф­те­хи­ми­че­ской компа­нии при­го­во­рили к высшей мере. Simens China Petrolium — больше нашего Газпрома, тре­тья в мире по капи­та­ли­за­ции. Поста­вили к стенке — правда, с отсроч­кой на два года. Если за два года он выдаст что-то полез­ное для след­ствия, — может быть, пожиз­нен­ным заме­нят.

В Совет­ском Союзе чего боя­лись? Дай сво­боду — раз­во­руют. Про­да­дутся, западу про­да­дутся немед­ленно, поэтому — не пущать. Но это же нера­зумно. Это как раз и есть отсут­ствие опыта циви­ли­за­ции. А в Китае совершенно спо­койно и без­бо­лез­ненно пере­шли на новые капи­та­ли­сти­че­ские рельсы. Потому что за ними стоит пять тысяч лет циви­ли­за­ции, кото­рая отсе­вает все ненуж­ное и остав­ляет все то, что нужно. Это мой лич­ный взгляд, — очень, навер­ное, неква­лифици­ро­ван­ный, потому что я не кита­ист. Но я сужу по своим лич­ным впе­чат­ле­ниям. Я это все видел сво­ими гла­зами.

Я начал ездить в Китай в 1993 году. Тогда там был Совет­ский Союз ста­рого пошиба. Машин не было. Началь­ник управ­ле­ния при­езжал на работу на вело­сипеде. Сей­час этот началь­ник при­езжает на «Ауди-8», удли­нен­ной, китайского про­из­вод­ства. Дороги постро­или — у нас таких дорог долго еще не будет (если вообще будут когда-нибудь). Колос­саль­ный прогресс. Я уже не говорю о том, какие они заводы постро­или. При этом сами китайцы мало что выдумы­вают. Они больше воруют. Японцы покупают тех­но­логии, а эти берут там, где плохо лежит. Нет у них такой науки, какая была в Совет­ском Союзе. Инсти­туты, науч­ные кадры — мы все это сами созда­вали в усло­виях бло­кады. Конечно, и мы где-то под­во­ро­вы­вали, где-то покупали тех­но­логии, но тем не менее большую часть создали сами, а в Китае этого нет. Правда, сей­час и они меньше воруют, многое берут по лицен­зиям. Весь модель­ный ряд машин взяли, напри­мер. И нам экс­пор­ти­руют китайские машины на базе миро­вых автомо­биль­ных брен­дов.

Более муд­рыми людьми они ока­за­лись. Не надо рушить все до осно­ва­ния, а затем… Мы уже наступили на грабли в сем­на­дца­том году. В девя­но­сто пер­вом опять то же самое сде­лали. Заводы закрыть — рынок сам себя отрегу­ли­рует. Вот он и отрегу­ли­ро­вал. Отстре­ляли всех регу­ля­то­ров — тем и закон­чи­лось. А в Китае — нет, там — пар­тия, и там, если что, к стенке. А у нас невозможно свое дело открыть — ходят с побо­рами с утра до ночи. В Китае давно бы к стене поста­вили, потому что он дис­кре­ди­ти­рует дело пар­тии и вби­вает клин между пар­тией и наро­дом. Все: пошел, това­рищ, вон. Кого-то комму­низм раз­рушает, а кого-то нет. В конце концов, если народу хорошо живется при любой вла­сти, он будет тал­ды­чить и эту комму­ни­сти­че­скую молитву, какая ему раз­ница. Подума­ешь, большое дело. Тем более, в Китае никогда не было таких запре­тов, как в СССР. За гра­ницу они ездили все­гда. Это у нас не пус­кали. Из-за чего Совет­ский Союз раз­ва­лился? Интел­ли­генцию не пус­кали за рубеж. Соц­страны спо­койно могли ездить, Совет­ский Союз — нет. «Не-не-не, куда ты поедешь? Нельзя!». Сплош­ные запреты, а люди читающие, думающие — они этого не любят.

Есть, правда, у них еще одна инте­рес­ная черта. Китай ведь не зря назы­вают сре­дин­ной импе­рией. Они все­гда счи­тали себя пупом земли, а сей­час, когда поперли впе­ред, тем более. Если полезно для Китая — зна­чит, хорошо. Не полезно — плохо. Да многие страны так себя ведут. Англи­чане все­гда так себя вели. Все отста­и­вают свои инте­ресы без затей, но китайцы в этом плане ребята пока­за­тель­ные. Эти ребята думают только о себе и видели они всех осталь­ных в гробу и в белых тап­ках. И ерунда это все про стра­теги­че­ское парт­нер­ство. Никогда они нам дру­зьями не будут, и это даже хорошо. Нужно стро­ить отноше­ния с уче­том вза­им­ных инте­ре­сов. И поли­тику строят именно так. У всех свои инте­ресы, а вся эта брат­ская дружба, кото­рая была в Совет­ском Союзе, — пол­ная чепуха. Да, было время такое, когда Китай был в изо­ляции, как и мы. И есте­ственно, они учи­лись в Совет­ском Союзе и до сих пор сохра­нили доб­рые о нас воспоми­на­ния. Для меня это не странно, потому что и у нас это искренне все дела­лось. Я сам был сви­де­те­лем, как пели «Ста­лин и Мао слушают нас». Потом Ста­лин назвал Мао Дзэ­дуна редис­кой — крас­ный сна­ружи, белый внутри, — пере­руга­лись, но отноше­ния между самими наро­дами были искрен­ними. И китайцы у нас учи­лись, поль­зо­ва­лись всеми благами, никто их не бил в метро за то, что у них косые глаза. В те времена за такое тоже в лагеря рас­сылали. Разжига­ешь наци­о­наль­ную рознь? Оскорб­ля­ешь концес­сии? Поди сюда!

И мы учили китайцев изо всех сил, помогали китайскому народу. Заводы им стро­или — чего им о нас плохо думать? Так что отноше­ние и к нам нормаль­ное было. Осо­бенно они полю­били рус­ские песни. У нас, напри­мер, глав­ным инже­не­ром рабо­тал Маи. Учился в МЭИ, на кафедре атом­ных станций (я, кстати, тоже эту кафедру закон­чил, но позже). Он ездил на целину, участ­во­вал в художе­ствен­ной само­де­я­тель­но­сти. Пре­красно поет, очень любит рус­ские песни. Мы как-то откопали ему здесь почет­ную грамоту и награ­дили его «За актив­ное уча­стие в художе­ствен­ной само­де­я­тель­но­сти». Так что доб­рые чув­ства оста­лись, потому что люди — они и есть люди. У меня был тесть. Когда Никита Серге­е­вич с Китаем рассо­рился, он страшно ругался: «Иди­оты, дураки! Дове­сти до такого состо­я­ния отноше­ние с Китаем! Это ведь вели­кий народ! Что мы без них?". Я с ним спо­рил: ни пяди не отда­дим! Отдали, все отдали. Что поде­ла­ешь? Такой сосед — вели­кий, могу­чий и страш­ный. Инте­рес­ная страна, инте­рес­ный народ, и, конечно, глав­ный ее потенциал — люд­ской. В Рос­сии было бы так с мил­ли­ар­дик насе­ле­ния, воспряли бы тоже. Очень дис­ци­пли­ни­рует. Во-пер­вых, всех надо накормить, во-вто­рых, обес­пе­чить рабо­той — тут действи­тельно будешь бороться с кор­рупци­о­не­рами. Потому что это не шутки, когда такая масса под­нимется.

В Индии межго­су­дар­ствен­ное соглаше­ние о стро­и­тельстве Кудан­ку­лам было подпи­сано в 1988 году с Инди­рой Ганди. До 1991 года мы согла­со­вы­вали с инду­сами эко­номику, цены, тех­ни­че­ское зада­ние. Очень сложно все шло. Они ребята нето­роп­ли­вые, хотя и хорошие про­фес­си­о­налы. Сами много стро­или. Для них атом­ная энерге­тика — это дело госу­дар­ствен­ной важ­но­сти, они серьезно вкла­ды­вают в нее деньги. Поэтому когда мы начали перего­воры по станции, при­ти­ра­лись долго, они никак не могли понять наши системы вза­и­мо­действия, нашу эко­номику. Они эко­номи­сты силь­ные, а мы в Совет­ском Союзе жили — зачем нам эко­номика? В СССР эко­номики не было. В СССР вообще не было нужды в деньгах. Денег нава­лом было. Нам кре­ди­то­вали под 0, 2%. Что это за кре­дит? Для того, чтобы кас­со­вый раз­рыв — пока деньги не при­шли от заказ­чика, — пожа­луй­ста, кре­дит 0,2 %. Вот фонды в Совет­ском Союзе были про­блемой. Металл, все мате­ри­алы — вот что было дефици­том. А деньги — кому нужны были эти деньги? Всё рас­пи­сал: этот завод постав­ляет вот этому, а этот — вот этому. Име­ешь фонды при­креп­ле­ния, при­крепили тебя, в строчку попал — всё, тебе положено, и можешь спать спо­койно. Если не спишь — в ЦК пожа­лу­ешься, дирек­тора снимут к чер­то­вой матери. Заявоч­ная компа­ния — это было глав­ное. Если ты забыл что-то внеси в заявку — потом, извини, будешь иметь труд­но­сти. Вот что было сложно — все преду­смот­реть. Выде­лили тебе фонды, денег нава­лом, зарплата — 140. Нормально всё. А когда мы с инду­сами начали — там все по-серьез­ному. Всё, что мы в ака­демии учили, — тут и всплыло. Вме­сте с Олегом Ива­но­ви­чем Мельки­ным мы мучи­лись три года, пока все не согла­со­вали. Нако­нец, дого­во­ри­лись — и тут Совет­ский Союз рас­пался. Есте­ственно, кон­тракт не был подпи­сан, хоть мы его согла­со­вали, запа­рафи­ро­вали, но не до инду­сов стало. Свои бы про­блемы решить.

Так вот, в 1995 году мы, то есть АСЭ, начали воз­об­нов­лять с инду­сами перего­воры — сами, безо вся­ких пра­ви­тельств. Поехали в Индию, встре­ти­лись с ними, пого­во­рили, про­явился у них инте­рес. Потом в наше пра­ви­тельство обра­ти­лись: мол, так и так, Индия про­яв­ляет инте­рес, и нам было бы инте­ресно. Гай­дар тогда еще был. Сло­вом, мы начали всю эту компа­нию, подго­то­вили новое межпра­ви­тельствен­ное соглаше­ние. Я сам его писал. Пере­смот­рели усло­вия кре­дита, потому что там был пол­ный ген­под­ряд, а в новых усло­виях мы бы ген­под­ряд не потя­нули. Кре­дит был руб­ле­вый, стал дол­ла­ро­вый. За это тоже долго бились — чтобы не това­рами, а дол­ла­рами. И так, при­вле­кая Минфин, подпи­сали соглаше­ние. Тогда Михаил Касья­нов был зам. мини­стра, он реально помог. Он дого­во­рился с инду­сами насчет погаше­ния кре­ди­тов. Но мы сами всё это иници­и­ро­вали. Никто нас не застав­лял. Ника­ких поста­нов­ле­ний, ничего не было, и в 1998 году Адамов подпи­сал кон­тракт. Тут я был сви­де­тель и участ­ник. Если бы мы тогда не стали под­нимать вопрос, он сам бы не под­нялся. Разуме­ется, без под­держки пра­ви­тельства мы бы этого не сде­лали, но мы этот кон­тракт иници­и­ро­вали. Смогли заин­те­ре­со­вать все сто­роны и выбить для Индии кре­дит. Тут, правда, воз­никло неожи­дан­ное ослож­не­ние. Ельцин подпи­сал указ по сотруд­ни­че­ству в обла­сти атом­ной тема­тики со стра­нами, кото­рые не имели дого­вора об огра­ни­че­нии ядер­ных испыта­ний. Индия была в числе этих стран (она, кстати, до сих пор этого дого­вора не имеет). Согласно ельцин­скому указу, с этими стра­нами мы могли сотруд­ни­чать только при усло­вии, что страна поста­вит всю ядер­ную дея­тель­ность под кон­троль МАГАТЭ. А индусы ска­зали магатэш­ни­кам: «Станцию мы поста­вим, а вся наша ядер­ная дея­тель­ность — не ваше соба­чье дело». То есть формально мы не имели права рабо­тать с Индией. Но мы нашли лазейку. Соглаше­ние было подпи­сано в 1988 году Гор­ба­че­вым, и мы заявили, что мы-де только допол­не­ние к этому соглаше­нию делаем, а поскольку Рос­сия — пра­вопре­ем­ник Совет­ского Союза, она должна испол­нять свои меж­ду­на­род­ные обя­за­тельства. И нам раз­решили. Даже аме­ри­канцы не возму­ти­лись по дипло­ма­ти­че­ским кана­лам — закон обрат­ного действия не имеет.

И опять все эти вопросы мы под­нимали. Ведь самое глав­ное — чтобы кто-то эти вопросы под­нимал, иначе не будет ничего. Тем более, какие времена были! Это в Совет­ском Союзе все дела­лось по-другому. Дирек­тиву сверху тебе спус­кают — давай рабо­тай. В 90-х же вообще никто не знал, что делать, и многие — те, кто при­вык сидеть и ждать ука­за­ний сверху, — «погибли». Ведь и в 90-е тоже при­нима­лись раз­ные программы по стро­и­тельству атом­ных станций, идей-то много было, но под эти программы никто и копе­йки не давал. А мы сами про­би­вали. И нас под­держали. Такая вот исто­рия. Для госу­дар­ства была сде­лана полез­ная работа, кото­рая поз­во­лила сохра­нить потенциал в обла­сти стро­и­тельства атом­ных элек­тро­станций и саму отрасль. И я счи­таю, что мы сыг­рали тут положи­тель­ную роль, важ­ную роль. И этим можно гор­диться. Так уж полу­чи­лось. Мы, конечно, не зага­ды­вали, боро­лись за себя, за компа­нию, за свою работу. А полу­чи­лось, что при этом помогли стране и госу­дар­ству. Так что если сей­час кри­зис не закон­чится, опять при­дется стать "спа­си­те­лями оте­че­ства".

Индийский про­ект Кудан­ку­лам, как и про­ект Тянь­ваньской АЭС, — это про­ект нового поко­ле­ния, и созда­вался он в такие же лихие времена, в пол­ном без­де­нежье. То есть, с одной сто­роны — нет денег, с дру­гой сто­роны — про­рыв в будущее. Вот харак­тер­ные черты всех наших зару­беж­ных про­ек­тов начала нового века. Только в про­екте индийской станции заложено еще больше ново­вве­де­ний, чем на Тянь­ваньской АЭС, и слож­но­стей с сооруже­нием, соот­вет­ственно, тоже больше. Про­ек­тант спро­ек­ти­ро­вал, а ведь все это надо под­твер­дить, дока­зать, про­ве­рить. То есть все то, что назы­ва­ется НИОКР (научно-иссле­до­ва­тельские и опытно-кон­струк­тор­ские работы). А это — и науч­ные иссле­до­ва­ния, и про­из­вод­ство опыт­ных и мел­ко­се­рий­ных образцов про­дукции. Это огром­ные затраты.

Поэтому если госу­дар­ство не финан­си­рует НИОКР, то у этого госу­дар­ства нет будущего. А нам в свое время именно такая пер­спек­тива — без будущего — как раз и све­тила. НИОКР финан­си­ро­вался в мизер­ном коли­че­стве, прак­ти­че­ски не финан­си­ро­вался, а своих средств у предпри­я­тия не было. И мы с китайского про­екта частично финан­си­ро­вали НИОКР для индийского про­екта — не было у госу­дар­ства денег. А без НИО­КРа никуда. Посчи­тать можно все, что угодно, но пока ты «в железе» не сде­ла­ешь, испыта­нием не под­твер­дишь, никто не пове­рит тому, что ты там насчи­тал. Тех­но­логия у нас свя­зана с радио­ак­тив­ным воз­действием, и нужно обя­за­тельно все это про­ве­рять на прак­тике, на стен­дах. Поэтому НИОКР — это ста­но­вой хре­бет инно­ваций, и если посчи­тать, сколько аме­ри­канцы тра­тят на это, — с нами про­сто не срав­нимо. Почему у них тех­но­логии лучше всех? Потому что НИОКР финан­си­руются. Совет­ский Союз почему так лиди­ро­вал, ну хотя бы в воен­ной обла­сти? Потому что в НИОКР валили деньги, не жалели. Потому и под­вод­ные лодки у нас на уровне, и вся воен­ная тех­ника, и кос­мос. Конечно, это огром­ные, колос­саль­ные сред­ства, но другого пути нет. В атом­ной энерге­тике НИОКР в годы реформ пре­кра­тился пол­но­стью. Ничего не стро­и­лось, ничего не испыты­ва­лось. Зару­беж­ные ядер­ные про­екты только и давали как-то вздох­нуть, пережить этот момент. Появи­лись денежки с китайского про­екта, и НИОКР пошел, потому что это было жиз­ненно необ­хо­димо для того, чтобы обос­но­вать про­ект, решить новые задачи. Ту же систему диагно­стики. Колос­саль­ная система диагно­стики. У нас самих ни на одной станции такой не было и, может быть, долго не будет. Все это при­ш­лось созда­вать. Инсти­туты рабо­тали с большим тру­дом, даже когда деньги появи­лись. Опыт­ных спе­ци­а­ли­стов-то мало оста­лось, кто-то за рубеж уехал, кто-то на пен­сию ушел, а если нет пре­ем­ствен­но­сти, если моло­дой чело­век при­шел в инсти­тут и не пора­бо­тал с тем, кто имеет зна­ния и опыт, — он, может, и дой­дет своим умом, но долго будет дохо­дить. Но спра­ви­лись. Оши­бок наде­лали, конечно, но потом испра­вили. С китайского про­екта и на индийские НИО­КРы деньги пошли. Так поти­хоньку, от одного на другое, оде­яло и пере­тас­ки­вали. С миру по нитке, чело­ве­че­ству — энерге­тика будущего, станции нового тыся­че­ле­тия.

Индусы — одни из немногих, кто создал прак­ти­че­ски свою тех­но­логию. Первую станцию на тяже­лой воде они взяли у канад­цев, а дальше все сами стро­или. Потому что им эмбарго объявили. Индусы всё сами делали, и поэтому они накопили огром­ный опыт. У них вообще очень серьез­ный потенциал. Они сами стали делать тяже­лую воду, а это уже мате­риал стра­теги­че­ский. Вы можете обогащать уран на обога­ти­тель­ных заво­дах, а можно взять тяже­лую воду и на тяже­лой воде рабо­тать без вся­кого обогаще­ния. Исполь­зо­вать при­род­ный уран, а там плу­то­ний накап­ли­ва­ется. Плу­то­ний выде­лил — вот тебе и бомба. И они ее сде­лали. Они сами про­из­во­дят обо­ру­до­ва­ние, у них есть свои про­ект­ные орга­ни­за­ции. Тоже очень тяжело у них станции рабо­тали, мел­кие — 200 МВт, потом 500 МВт. Но они накопили опыт — в атом­ной промыш­лен­но­сти, в науке. Сей­час вот сде­лали атом­ную лодку. Реак­тор на быст­рых нейтро­нах про­дви­нули. Индия во многом похожа на Китай. Это две древ­ние циви­ли­за­ции, кото­рые сохра­ни­лись в мире. Все осталь­ные исчезли. Фара­оны, шумеры — кого только не было. Масса прошла вся­ких циви­ли­за­ций. Исчезли все, а эти оста­лись. А индусы — так вообще всё в себя вобрали, пере­ра­бо­тали, а сами какими были, такими и оста­лись. Был до С. К. Джейн такой Чaтурведи — преды­дущий дирек­тор ИКАЭЛ. Он гово­рил: «Как много общего у нас с вами. Даже моя фами­лия «Чатурведи» — четыре зна­ния. Чатур — четыре».

"Веди", кстати, тоже сла­вян­ское слово. Ведуны, веду­нья. Чатурведи мне гово­рил: «Индия — мил­ли­ард насе­ле­ния, Китай — пол­тора. А на земле всего четыре мил­ли­арда (десять лет назад дело было). Это что зна­чит? Это зна­чит, что ты большую часть мира оку­чил». Так можно и ска­зать: АСЭ "оку­чило" полмира. И, кстати, весо­мую его поло­вину. Потому что это две древ­нейшие циви­ли­за­ции, кото­рые сохра­ни­лись на земле, и две будущие вели­кие державы. Эко­номи­че­ски вели­кие, не только в воен­ном отноше­нии. У Индии тоже очень силь­ный рывок, очень силь­ный. Так вот, Чатурведи мне на фото напи­сал по-английски: «Вы мой самый ста­рый парт­нер, без кото­рого реа­ли­за­ция вели­кого индо-рос­сийского сотруд­ни­че­ства была бы невозмож­ной». Спе­ци­ально храню.