Иванов Юрий Германович

Монологи старого атомщика

Я работал в Фин­лян­дии с 1983 до 1988 года и могу сказать, что финны — это лучший партнёр, кото­рого можно поже­лать. Я всегда пора­жался, нас­колько они честные люди. Дух такой в них вос­питан. И не только в ком­па­нии — это страна такая. Там без этого не про­жи­вешь. Я не иде­али­зи­рую финнов, но это действи­тельно пре­дельно честные люди. Ника­кого мухляжа, никаких "кривых" схем, а если кривая схема, то она сделана для того, чтобы решить про­блему. Ува­жа­е­мые люди, ува­жа­е­мая ком­па­ния ИВО. Она малень­кая по срав­не­нию с другими евро­пейскими ком­па­ни­ями, но в Фин­лян­дии это круп­нейшая энер­гети­че­ская ком­па­ния. И их очень уважают. А репу­та­ция — она чем зара­ба­ты­ва­ется? Никого не "кидать", никого не обма­ны­вать. И отно­ше­нием к делу, выпол­не­нием своих обя­за­тель­ств. У них, если дал слово, то за это слово ты дер­жишься. И неважно, какую долж­ность человек зани­мает — ему пору­чено дело, и он за него отве­чает, он при­ни­мает решения. У китай­цев при­ни­мает решения только главный человек. У них очень трудно деле­ги­ру­ются решения, и ответ­ствен­но­сти они как-то поба­и­ва­ются, — потому что, видимо, спрос там другой.

Несмо­тря на наше поло­же­ние в 90-х годах, китайцы взяли на себя риск с нами сотруд­ни­чать. Потому что обо­га­ти­тель­ный завод сделали с опе­ре­же­нием сроков, и он рабо­тает и выра­ба­ты­вает уран-235. Там уни­каль­ные тех­ноло­гии. Там цен­три­фуга рабо­тает без оста­новки 15 лет, а то и больше. Можете себе пред­ставить железо, которое кру­тится 15 лет? Это совер­шенно секрет­ная тех­ноло­гия, которой обла­дает только Россия. Вернее, цен­три­фуж­ными тех­ноло­ги­ями обла­дают и другие страны: кон­сор­циум Франция, Англия, Гол­лан­дия. Но наша — это наша. Она более надеж­ная и, самое главное, более эко­но­мич­ная. Их цен­три­фуги гро­моздки, а наши просты, и только сам меха­низм исполь­зует уни­каль­ное ноу-хау.

Когда мы строили обо­га­ти­тель­ный завод, отно­ше­ние к нам было как к близким род­ствен­ни­кам. А вот на станции мы ока­зались в роли Золушки. Когда китай­цам что-то надо, они хорошие ребята, а вообще они очень жесткие пере­го­вор­щики и раз­го­ва­ри­вают с позиции силы. К тому же кон­ку­рен­ция была уже очень серьезная: тут фран­цузы строят, там, глядишь, немцы. А у нас с кон­ку­рен­цией, честно говоря, не очень. Потому что кон­ку­рен­ция — это каче­ство «от и до», а вот как раз с этим у нас вечные слож­но­сти. У нас каче­ство стра­дает исто­ри­че­ски. Потому что в России все дела­ется кувал­дой. Бомбу водо­род­ную создать, маги­страль­ный путь раз­ви­тия энер­гетики проло­жить на тысячу лет вперед — термояд, токамак — это пожа­луйста, тут мы впереди планеты всей. А что до каче­ства нашей маши­но­стро­и­тель­ной про­дук­ции — оно тоже хорошо известно. С плохой стороны. Почему мы не поку­паем наши холо­диль­ники и теле­ви­зоры? Хотя наши тоже есть — иди, бери. Нет, не хочется. Машину тоже пред­по­читаем — ино­ма­рочку. И это везде так. И в нашей области так же. Реак­торы у нас отлично рабо­тают, но каче­ство нашего даже основ­ного обо­ру­до­ва­ния всегда вызы­вало наре­ка­ния. То же самое было и в Китае. Так что в этом плане нам кон­ку­ри­ро­вать с Западом довольно сложно.

Но, я пов­то­ряю, это не умаляет наших бес­с­пор­ных пре­и­му­ще­ств, а наше бес­с­пор­ное пре­и­му­ще­ство — это ядерные тех­ноло­гии. Если гово­рить об атомных стан­циях, ори­ги­наль­ных про­ек­тов суще­ство­вало всего несколько: аме­ри­кан­ская тех­ноло­гия с реак­то­рами с водой под дав­ле­нием и мы. Фран­цузы купили у аме­ри­кан­цев, немцы тоже. Потом — да, они все большие доки стали, даже финны, но осо­бенно фран­цузы. Прямо-таки в первых рядах. Но, в прин­ципе, раз­ра­бо­тал это все Вестин­гауз для под­вод­ных лодок. Как и наша соб­ствен­ная тех­ноло­гия — тоже сначала дела­лась для лодок. А это и кадры, и решения соот­вет­ству­ю­щие. Это — наше. Не где-то при­об­ретен­ное, а свое, кровное. Мы как страна, которая раз­ра­ба­ты­вала все это сама, сама нахле­ба­лась, училась, сама соз­да­вала фун­да­мен­таль­ные знания, несо­мненно, имеем право назы­вать себя лиде­рами в этой области. Потому что это не куплено, это своим горбом нажито… Вот почему так важно было сохра­нить отрасль! Не рас­тра­тить этот бес­цен­ный капитал.

Когда нача­лась китайская станция, это стало спа­се­нием для оте­че­ствен­ной отрасли, потому что заказов не было, финан­си­ро­ва­ния не было. Своих станций мы не строили, только достра­и­вали старые, да и то с грехом пополам. И вот этот заказ на Китай — он спас отрасль. Так что все воз­ник­шие труд­но­сти и издер­жки — они того стоили. Они воз­ни­кли в силу этих же обсто­я­тель­ств. Мы не пускали новых блоков уже с Чер­но­быля. Мы достра­и­вали первую Вол­го­дон­скую, Кали­нин­скую. Но это старые проекты — 320-е. И этот перерыв, конечно, не мог не ска­заться. Так не бывает, что можешь 20 лет ничего не делать, а потом пришел и сделал. Про­мыш­лен­ность лежала на боку много лет, ничего не стро­и­лось, и тут — голов­ные блоки и сразу на экспорт, такого же не было никогда! А голов­ные блоки — это мно­же­ство непред­ви­ден­ных изме­не­ний, допол­не­ний. У нас по Китаю было 30 000 про­ек­т­ных изме­не­ний. А это все деньги, деньги. Допол­ни­тель­ного обо­ру­до­ва­ния при­шлось поставить на 200 млн. по срав­не­нию с тем, что пре­ду­сма­т­ри­ва­лось кон­трак­том. Но это риски, которые всегда суще­ствуют в таком большом деле, — тем более, когда блок нере­фе­рен­т­ный, когда нет такого же рабо­та­ю­щего блока. Это всегда огромный риск. Вот почему в меж­ду­на­род­ной прак­тике не принято строить голов­ные блоки. Ты у себя построил, испытал, отра­бо­тал, а уж потом — подай за бугор. Конечно, рефе­рен­т­ные блоки для ТАЭС вроде бы были: Кали­нин­ская, Запо­рож­ская, Бала­ков­ская, и ТАЭС как бы более раз­ви­тый проект. Но на самом-то деле там мно­же­ство изме­не­ний, слишком много изме­не­ний, и поэтому риск был большой. Все эти риски мы полу­чили сполна. И соот­вет­ственно — расходы.

Все там было: нару­ше­ние тех­ноло­гии, скрытые дефекты; мно­же­ство было труд­но­стей такого рода, и все это при­во­дило к допол­ни­тель­ным рас­хо­дам.

Когда станция не пус­ка­ется — одни расходы только, доходов-то нет. И это довольно тяжелая, непри­ят­ная ситу­а­ция. Надо отдать должное китай­цам: они, в общем-то, тоже все вытер­пели, они поняли — надо всё равно пус­каться. Они повели себя достойно — без скан­да­лов и раз­бо­рок. Молодцы! Они всё это вынесли. Потом стали, конечно, сето­вать, что у них убытки — когда мы всё уже пустили. Кроме того, у нас руко­во­ди­тель был мощный — Нечаев. Алек­сандр Кон­стан­ти­но­вич уже много станций пускал. Нервы хорошие у чело­века. Он никогда не под­да­вался панике. А ситу­а­ции бывали разные. Даже после пуска, когда, каза­лось, все непри­ят­но­сти позади… Пред­ставьте себе: при­ез­жают люди на тор­же­ствен­ные меро­при­ятия по случаю пуска, и тут кусок лопасти ГЦН (главный цир­ку­ля­ци­он­ный насос) отвали­ва­ется и попа­дает в реактор. Какая уж тут радость? Но и с этим справи­лись. Со всем справи­лись, и даже гаран­тийный срок отра­бо­тали. Все в конце концов реша­ется. Потому что у ком­па­нии есть ответ­ствен­ность: взялся — объект должен быть сдан. Если мы сохра­ним такой дух, если будем всегда помнить, что за нами стоит престиж госу­дар­ства и всей нашей атомной про­мыш­лен­но­сти, если будем помнить: не сде­ла­ешь всего на своем месте — всей стране будет нанесен ущерб, — я думаю, ком­па­ния и дальше будет вершить великие дела. Потому что в таких усло­виях первыми постро­ить рефе­рен­т­ные блоки нового поко­ле­ния — это великое дело.

Дух ком­па­нии всегда был нацелен на то, чтобы проект был осу­ще­ст­в­лен любой ценой, вовремя и каче­ственно. Сохра­ним этот дух — будет про­цвета­ние, в том числе и про­мыш­лен­но­сти. Ведь про­мыш­лен­ность, если ты с нее тре­бу­ешь, под­тя­ги­ва­ется. Слава Богу, сегодня есть кон­ку­рен­ция. Сейчас уже не фонды решают, как раньше, а деньги. Поэтому, кроме моно­по­ли­стов, можно себе выбрать под­ряд­чика. Что-то можно купить и на Западе. В этом смысле рабо­тать легче, чем раньше, когда опре­де­ля­лось сверху: вот тебе постав­щик — и работай только с ним, а с другим нельзя. Вообще жизнь стала лучше. Хотя — как на это посмо­треть... При Бреж­неве был застой, а водка стоила 2-87, колбаса "Люби­тель­ская" — 2-90, мясо — рубль сорок. И все, снизу доверху, рабо­тали на про­цвета­ние госу­дар­ства. Чем больше на него рабо­та­ешь, тем больше оно тебе даст. Такая была иде­оло­гия. Моему поко­ле­нию странно было видеть, как все это меня­ется. Но в диви­зи­оне сохра­ни­лось это старое отно­ше­ние. Конечно, пришла моло­дежь, но дух ком­па­нии опре­де­лялся людьми зрелого воз­ра­ста. И этот дух был вос­питан в таких тра­ди­циях: дело чести постро­ить станцию, пустить станцию, и всё — только для этого. Вот этот дух сохра­нить — самое главное. Потому что сейчас очень легко впасть в другую крайность: хорошо зара­бо­тать, а дела вовсе не сделать.

Китайские блоки по безо­пас­но­сти полу­чи­лись намного выше тех, которые стро­и­лись в Совет­ском Союзе. Блоки рабо­тают нор­мально, гаран­тийные пока­за­тели мы под­твер­дили, выпол­нили. При всех неи­мо­вер­ных слож­но­стях был реали­зо­ван пол­но­цен­ный проект станции нового поко­ле­ния, а это не так мало. Никто этим, кроме нас, в ХХI веке пока похва­статься не может. Но самое главное, что про­мыш­лен­ность и вся наша атомная отрасль бла­го­даря китайскому и иран­скому про­ек­там полу­чила воз­мож­ность дышать, полу­чила реаль­ные деньги в то время, когда не было заказов и у нас ничего не стро­и­лось. Блок в Бушере, два блока в Китае, через какое-то время два блока в Индии — это довольно суще­ствен­ный про­гресс. И это новые проекты. Не старые, которые у нас достра­и­ва­ются еще до сих пор (Ростов­ская АЭС), а новые проекты. И наука вос­пря­нула, и про­ек­т­ные орга­ни­за­ции. Когда мы заклю­чили кон­тракт еще и с инду­сами, это прак­ти­че­ски спасло нашу про­мыш­лен­ность. У сотен пред­при­ятий поя­вился реаль­ный заказ, поя­ви­лись воз­мож­но­сти финан­си­ро­ва­ния, — не какие-то вза­и­мо­за­четы, а живые деньги.

Я помню, мне дирек­тор одного завода сказал: «Мы увидели деньги — не пове­рили! Так не бывает!». У них годами были одни вза­и­мо­за­четы и непла­тежи, и вдруг они полу­чили от нас аванс в полтора мил­ли­она дол­ла­ров. Дирек­тор говорит: «Мы как увидели — обал­дели! Как это может быть?! Да ведь это живые деньги!». Они потом к этому при­вы­кли, а пона­чалу просто отка­зы­вались верить… Там же кошки бегали по цехам. Не только на Ижоре. Вот уже и ядерный ренес­санс начался — давайте, ребята, стройте, а кошки все бегают и бегают. Почему? Долгая борьба за то, чтобы при­ве­сти нашу эко­но­мику на мировой уровень, закон­чи­лась тем, что мировые цены стали ниже наших вну­трен­них. А когда поя­вился этот зару­беж­ный заказ, поя­ви­лась работа, поя­ви­лись реаль­ные деньги, реаль­ные воз­мож­но­сти. Заводы и научные инсти­туты полу­чили работу. Пред­при­ятия сумели собрать людей. Питер­ский АЭП, напри­мер, набрал много моло­дежи. Конечно, это пов­ли­яло на каче­ство проекта, потому что старые, опытные про­ек­ти­ров­щики ушли, а моло­дежь допус­кала много ошибок. Из-за чего мы задер­жали пуск? Из-за этих слож­но­стей. 15 лет ничего не строили, кадры частично рас­те­ряли, неко­то­рые заводы закры­лись. Хотели мы, к примеру, в Питере дизель купить — был такой завод «Русский дизель». Посы­лаем письмо — при­хо­дит ответ: да, всё можем. Поехали, а там, ока­зы­ва­ется, водку уже льют во всех цехах. Какие дизели?! «Да мы можем, мы все можем!». Но мы-то не можем ждать, пока вы вос­ста­но­вите завод!

Заводы были в очень плохом состо­я­нии. Те, которые рабо­тали для теп­ло­вой энер­гетики — выпус­кали арма­туру, краны, — как-то пере­би­вались. Ижор­ский завод, напри­мер, мог и для неф­те­химии рабо­тать, и для газа. Потом у них было метал­лур­ги­че­ское про­из­вод­ство, они катали листы. И все равно, как вспо­мнишь — так вздро­г­нешь! Завод-то Петр Первый основал, чтобы рос­сийский флот соз­да­вать. Гор­дость рос­сийского маши­но­стро­е­ния! Завод, который все корпуса реак­то­ров делал — не только гра­ждан­ских, но и для лодок, и корпуса самих лодок. А его за два мил­ли­она при­ва­ти­зи­ро­вали.

Третий блок Карель­ской станции достра­и­вали сто лет и достро­или по цене дороже, чем два блока ТАЭС. И Ростов­скую достра­и­вали сто лет. Ни шатко, ни валко. А здесь сразу пять блоков. И это были един­ствен­ные заказы, обес­пе­чен­ные финан­си­ро­ва­нием. В то время это спасло всю нашу отрасль. Никуда не денешься — это исто­ри­че­ский факт! Финан­си­ро­ва­ния не было, ничего не строили, достра­и­вали третий блок Кали­нин­ской АЭС и второй — Ростов­ской АЭС. А здесь поя­ви­лись реаль­ные деньги, реаль­ные заказы и потом — новые блоки. Это про­гресс, это шаг вперед. Хоть и трудно было. Взять хотя бы завод "Сиб­тяж­маш" в Крас­но­яр­ске, который делает поляр­ные краны — послед­ний кран был изго­то­в­лен на нем для АЭС «Курагуа» на Кубе, за 15 лет до нашего заказа. Завод-гигант, спо­соб­ный про­из­во­дить элек­три­че­ские мосто­вые краны для пред­при­ятий цветной и черной метал­лур­гии, лен­точ­ные кон­вейеры для откры­той добычи угля, про­мыш­лен­ные краны-пере­гру­жа­тели, — его кто-то купил (обычная для 90-х история), и завод замерз. Это не Сочи — это Крас­но­ярск. Зимой надо было изго­та­в­ли­вать поляр­ные краны для ТАЭС, а тем­пе­ра­тура в цехе — минус 20 гра­ду­сов. И вот устра­и­вали тепляки, как во время войны, наду­вали теплый воздух. Да, и такое было. Пока эти краны делали, наши люди были там в коман­ди­ровке, помо­гали. И пред­при­ятие под­ня­лось бла­го­даря китайскому и другим про­ек­там.

Сагу можно напи­сать, если рас­ска­зы­вать все, что тво­ри­лось в нашей про­мыш­лен­но­сти. Не было ни одного завода, который бы не лежал на боку. Пред­при­ятиям при­хо­ди­лось все начи­нать с нуля. Ижора не могла свар­щи­ков найти. Свар­щи­ков соби­рали по всему Северо-Западу и даже заби­рали их с севе­ро­двин­ского завода «Звез­дочка». Потому что сва­ри­вать нер­жавейку — это не каждый сможет, нужны свар­щики высочайшей квали­фи­ка­ции. А где их взять? Это тоже была про­блема. Станки стоят закон­сер­ви­ро­ван­ные, а людей нет. Но ничего, ожила про­мыш­лен­ность. И в этом, я считаю, главную роль нео­жи­данно сыграл «Атом­строй­экс­порт». Все полу­чили работу, а через это работу полу­чили и смеж­ники, те же метал­лурги. А это рабочие места, это налоги. Скажу без всякого пре­у­ве­ли­че­ния: в то время Атом­строй­экс­порт спас отрасль. Это при­знают многие в про­мыш­лен­но­сти, в про­ек­т­ных инсти­ту­тах. Они говорят: без «Атом­строй­экс­порта» мы бы погибли. И это говорят люди, которые лично нам ничем не обязаны.

Орден Дружбы при­су­жда­ется от имени прави­тель­ства КНР, он суще­ствует только как награда для ино­стран­ных спе­ци­али­стов. Награ­жде­ние про­ис­хо­дит очень тор­же­ственно, орден вручает зам. пре­мьера. В 2009 году было 100 спе­ци­али­стов, которым вручили эту награду. Награ­жде­ние про­ис­хо­дило в колос­саль­ном здании Все­китайского собра­ния народ­ных пред­стави­те­лей на площади Тяньань­мэнь. К тому же это было в канун 60-летия КНР. Потом нас всех при­гла­сили на госу­дар­ствен­ный прием 30 октября по случаю 60-летия, на приеме при­сут­ство­вало 5100 человек. Все было очень тор­же­ственно и достойно. Ранее этой награды были удо­сто­ены Селихов, Решет­ни­ков, Нечаев. А до этого награ­дили по реак­тору на быстрых нейтро­нах. То есть много пред­стави­те­лей атомной отрасли было награ­ждено в разные времена. Но еще больше людей оста­лось без наград, хотя они не менее достойны. Поэтому к награ­дам я спо­койно отно­шусь, не замо­ра­чи­ва­юсь. Дали — хорошо. Приятно, но, тем не менее, немного неу­доб­но…

Китайцы сейчас строят одно­вре­менно около 20 блоков. Они очень многое могут, они создали атомную про­мыш­лен­ность. Да, у них опыта пока мало­вато, они только начи­нают, но такими темпами они очень быстро все освоят. Тех­ноло­гии, у них, конечно, не свои — запад­ные, куп­лен­ные, как и лицен­зии на про­из­вод­ство обо­ру­до­ва­ния. Блок, который они сейчас строят, они назы­вают CPR — Chine Power Reactor. Это фран­цуз­ский блок, который стро­ился в Китае с помощью фран­цу­зов. Китайцы его модер­ни­зи­ро­вали, повы­сили его мощ­ность. И он сейчас стро­ится в Китае очень широко. Для этих про­ек­тов они уже осу­ще­ствили, навер­ное, 90% локали­за­ции обо­ру­до­ва­ния. Так что они сильно дви­жутся вперед. Локали­за­ция нашего проекта про­хо­дит сложнее, потому что у нас блок сильно отли­ча­ется от запад­ного. Дело в том, что когда начи­на­лось раз­ви­тие атомной энер­гетики, свои проекты, от начала до конца соз­дан­ные само­сто­я­тельно, имели только аме­ри­канцы и мы. Проекты похожи по схемам, по пара­мет­рам, но совер­шенно разные, потому что наши бази­ру­ются на наших сталях и мате­ри­а­лах, аме­ри­кан­ские — на аме­ри­кан­ских. Фак­ти­че­ски в мире было два ори­ги­наль­ных проекта — Westinghouse и наш. И весь запад пошел по пути аме­ри­кан­цев, у них купили лицен­зии, у тех же фран­цу­зов было лицен­зи­он­ное согла­ше­ние с аме­ри­кан­цами. И в чем, соб­ственно, их похо­жесть? Это оди­на­ко­вые мате­ри­алы; напри­мер, сталь прак­ти­че­ски у всех оди­на­ко­вая — аме­ри­кан­ская. А у нас сталь другая. Наш реактор меньше, а дав­ле­ние в реак­торе при­мерно такое же, то есть наши корпуса прочнее. И если изго­та­в­ли­вать обо­ру­до­ва­ние для нас на их заводах, нужно иметь и свое про­из­вод­ство подоб­ной стали. И так же с другими мате­ри­а­лами. А это все сложно. Это и пре­и­му­ще­ство, и недо­ста­ток, потому что на Западе проще реша­ются вопросы замены обо­ру­до­ва­ния. Я имею в виду обо­ру­до­ва­ние серьез­ное, для первого контура. Скажем, корпус реак­тора фран­цузы или аме­ри­канцы могут зака­зать у японцев, у корей­цев, они так и делают. А мы не можем зака­зать. Тео­рети­че­ски можем, но прак­ти­че­ски это слишком сложно.

В то же время китайцы уже не так сильно заин­те­ре­со­ваны в наших блоках. Они были бы заин­те­ре­со­ваны, если бы это было быстро и дешево. А у нас цены сильно выросли, и нам трудно кон­ку­ри­ро­вать с самими китай­цами по цене. Конечно, CPR — старый проект, он усту­пает нашему по безо­пас­но­сти — ну и ладно, думают китайцы. Самое главное, что он удо­вле­тво­ряет тре­бо­ва­ниям безо­пас­но­сти. Да, там нет ловушки, одна оболочка, а не две. Ну и Бог с этим, главное, что он удо­вле­тво­ряет тре­бо­ва­ниям безо­пас­но­сти. Да, можно сделать лучше, но это обойдётся дороже — а зачем делать дороже? Вот и строят. Плюс у аме­ри­кан­цев купили их EP-1000, это их будущее, как они считают. Если верить тому, что зая­в­ляют аме­ри­канцы, то их проект вообще вне кон­ку­рен­ции. Они быстро стро­ятся, дешево обхо­дятся, потому что основ­ной упор сделан на пас­сив­ные системы безо­пас­но­сти, то есть на такие, которые сра­ба­ты­вают без внеш­него источ­ника энергии, — скажем, под воз­действием силы тяго­те­ния. У нас тоже есть пас­сив­ные системы, но другие. Так что китайцы идут сейчас своим путем.

А вот что им действи­тельно инте­ресно — это реак­торы на быстрых нейтро­нах — БН. Это да! Реактор на быстрых нейтро­нах, если гово­рить о про­мыш­лен­ных стан­циях с БН, работал еще в 70-х годах в Каза­х­стане на острове Ман­гышлак. И до недав­него времени работал. Станция хорошая была, с опрес­ни­тель­ной уста­нов­кой. Я там был один раз. Там сушь, гиблое место, а город Шев­ченко — зеленый, оро­ша­ется опрес­нен­ной водой. У нас в России сильные тра­ди­ции по БН. Научный руко­во­ди­тель проекта — Физико-энер­гети­че­ский инсти­тут в Обнин­ске. Они давно зани­ма­ются БН-ской тема­ти­кой. Есть главный кон­струк­тор ОКБМ в Нижнем Нов­го­роде. Все БН, которые у нас есть, скон­стру­и­ро­ваны там. И сейчас кон­стру­и­ру­ется уже БН-1200. Так что про­бле­мой зани­ма­ются. Но это дело доро­го­сто­я­щее, там не все просто. БН-800 начал стро­иться еще при совет­ской власти, потом его замо­ро­зили, потом снова стали строить, он стоит уже лет 20, навер­ное. Иссле­до­ва­тель­ские БН были у многих — у аме­ри­кан­цев, фран­цу­зов, японцев. Но если гово­рить о стан­циях, то фран­цузы постро­или две станции — Феникс и Супер­фе­никс, 600 МВт и 1200 МВт. Постро­или, рабо­тали, но по каким-то при­чи­нам несколько лет назад закрыли. А у нас постро­или БН-600 на Бело­яр­ской АЭС, и он рабо­тает уже 30 лет.

Индусы строят такой же реактор на 500 МВт, но пока реактор рабо­тает только у нас. Во-первых, сложная тех­ноло­гия, а во-вторых, основ­ное пред­на­зна­че­ние БН — это нара­ботка ядер­ного горючего. Вы загру­жа­ете уран-238, кото­рого в природе очень много, и полу­ча­ете плу­то­ний. Причем полу­ча­ете больше, чем загру­зили — есть такое понятие, как период удво­е­ния, период времени, за который коли­че­ство топлива удво­ится. И когда соот­вет­ству­ю­щие пара­метры выпол­ня­ются, тогда он ста­но­вится эко­но­ми­че­ски целе­со­об­разным. Это первое, а второе — реактор нужен для того, чтобы зам­кнуть топ­лив­ный цикл. Есть два подхода — зам­кну­тый и разо­м­кну­тый топ­лив­ный цикл. Зам­кну­тый цикл пред­по­ла­гает, что все топливо, которое вы выгру­зили из реак­тора на теп­ло­вых нейтро­нах, вы не хоро­ните, а пус­ка­ете в дело. А как в дело? Нужно из него изго­то­вить топливо для БН, дожечь его там. То есть дожи­га­ется и еще нара­ба­ты­ва­ется плу­то­ний. Вот в чем смысл БН. Ну, пока у них еще эко­но­мика не дости­гла таких пара­мет­ров, которые необ­хо­димы для широ­кого и эко­но­мич­ного исполь­зо­ва­ния БН. Чтобы такой реактор был эко­но­ми­чен, нужно, во-первых, добиться большей глубины выго­ра­ния, а во-вторых, срок удво­е­ния — 5-7 лет. Таких реак­то­ров в мире около 15-ти. Пока эти реак­торы носят опытно-про­мыш­лен­ный харак­тер, на них отра­ба­ты­ва­ются тех­ноло­гии для буду­щего. Они выра­ба­ты­вают элек­тро­энер­гию, но все же это пока опытно-про­мыш­лен­ные станции. Я не знаю, почему этим не зани­ма­ются. Ну, аме­ри­канцы не зани­ма­ются, потому что у них была стра­те­гия неза­м­кну­того цикла. А вот китайцы хотят!

Во всяком случае, это, конечно, техника буду­щего. И эта тех­ноло­гия обя­за­тельно будет раз­ви­ваться. Может, у чело­ве­че­ства сейчас просто нет острой нужды. Когда воз­ни­кает острая нужда, тогда туда бро­са­ются сред­ства и реша­ется про­блема. Когда нужно было сделать атомную бомбу — сделали. Нужно было слетать на Луну — слетали. Вот аме­ри­канцы слетали — и пере­стали: дорого, а что там делать? Но дока­зали, что они не отстают от нас. То же самое и здесь. Просто тех­ноло­гия, может быть, еще не вос­тре­бо­вана.

Решение о стро­и­тель­стве БН-800 по нашей тех­ноло­гии в Китае принято в увязке со второй оче­ре­дью ТАЭС. Оба пакета рас­сма­т­ри­вают как единое целое — если будет один, то будет и второй. На встрече с Путиным под­пи­сали кон­тракт на пред­про­ек­т­ное иссле­до­ва­ние БН-800. Или, как его назы­вают китайцы, — CDFR, Chine Demonstration Fast Reactor. То есть под­чер­ки­вают, что это китайский реактор на базе БН-800. У китай­цев есть экс­пе­ри­мен­таль­ный CEFR в инсти­туте атомной энергии, который нахо­дится под Пекином, его еще в 1950-е годы Китаю помогал строить СССР. Его мощ­ность — 20 МВт элек­три­че­ских и 60 МВт теп­ло­вых. Там есть турбина, то есть он будет выра­ба­ты­вать элек­тро­энер­гию. Для этого реак­тора они сами сделали корпус. И вообще они многое могут делать сами. Китай — про­мыш­ленно раз­витая держава. У них хорошие, осна­щен­ные маши­но­стро­и­тель­ные пред­при­ятия. Если они делают турбину для реак­то­ров с ВВЭР или для теп­ло­вой элек­тро­стан­ции, почему они не могут сделать и для БН? Есть вещи уни­каль­ные, которые содер­жат большой НИОКР, ноу-хау, большие опыт и знания, а есть вещи доста­точно простые. Для реак­тора уни­каль­ные каса­ются зоны, топлива, кон­струк­ции. Но все, что каса­ется нея­дер­ной части, я думаю, китайцы могут сделать.

Другое дело — тех­ноло­гии зам­кну­того цикла. Самому раз­ви­вать тех­ноло­гии — дело тяжелое, трудное. И пока они это поку­пают, копи­руют. Но как они посту­пили с фран­цу­зами по теп­ло­вому реак­тору? Заклю­чили кон­тракт, фран­цузы постро­или два блока. А дальше китайцы говорят: давай еще два блока построим, но ты дай мне обо­ру­до­ва­ние, которое я буду изго­та­в­ли­вать. А как дать? Ну, давай построим заводы. Фран­цузы помогли им постро­ить заводы и дали этим заводам заказы. Ведь мало постро­ить завод — надо обес­пе­чить его зака­зами. Фран­цузы провели большую работу по локали­за­ции, целая про­грамма была выра­бо­тана в Китае, и эта про­грамма довольно кон­крет­ная — где, когда, сов­мест­ные команды, пред­при­ятия. И все это привело к тому, что китайцы говорят: «Это наш проект, и мы его будем строить, и назы­ва­ется он CPR». Хотя права на проект при­над­ле­жат AREVA, и китайцы его экс­пор­ти­ро­вать не могут. Но в Китае — пожа­луйста, строй. Пред­при­ятия постро­или и, видимо, от фран­цу­зов китайцы полу­чили лицен­зию на право исполь­зо­ва­ния этого проекта.

Они бы и с нашими ВВЭР-ами могли так же посту­пить, но нет смысла, потому что они уже про­из­во­дят фран­цуз­ские. Зачем им раз­нотип­ные реак­торы? Они приняли решение идти по тому пути. Они с фран­цу­зами начали задолго до нас и многое сделали, они при­вя­заны к фран­цуз­ской тех­ноло­гии. А БН — это уни­каль­ная вещь. Кто еще может пред­ло­жить БН? Только мы.

Была еще одна причина столь скру­пулез­ного подхода к делу. Любой наш промах, недо­ра­ботку в доку­мен­та­ции, тех­ни­че­ский дефект они обо­ра­чи­вают в пользу своего само­об­ра­зо­ва­ния. Полу­чить сумму знаний, запа­стись опытом — этого наши парт­неры и заказ­чики не упус­кают. Тут они пре­взо­шли самих себя, и у меня нет сомне­ний, что энер­го­блок соб­ствен­ной кон­струк­ции на 1300 МВт китайцы очень скоро сделают само­сто­я­тельно. Наше общение с китайскими кол­ле­гами было каж­до­д­нев­ным и тесным. Систе­ма­ти­че­ски про­во­ди­лись опе­ра­тивки разного уровня, начиная с началь­ника отдела до зам­ми­ни­стра. Первые три года еже­ме­сячно про­хо­дили дву­сто­рон­ние коор­ди­на­ци­он­ные сове­ща­ния. Кроме того, 250 китайских спе­ци­али­стов при­сут­ство­вали в про­ек­т­ном инсти­туте в Санкт-Петер­бурге, на заводах, про­из­во­дя­щих обо­ру­до­ва­ние, на всех циклах про­цесса изго­то­в­ле­ния обо­ру­до­ва­ния, которое при­ни­ма­лось в России. Коор­ди­на­ци­он­ные сове­ща­ния на уровне зам­ми­ни­стров соби­рали при­мерно по 70 человек с каждой стороны, дис­кус­сии длились по 7-8 дней, обсу­жда­лось до 500 вопро­сов. Позже потре­бо­ва­лось про­во­дить коор­ди­на­ци­он­ные сове­ща­ния и с третьей сто­ро­ной, ком­па­нией Сименс, где соз­да­ва­лась АСУ. Еже­ме­сячно мы по три дня сове­щались то в Петер­бурге, то во Фран­к­фурте-на-Майне. Увя­зы­вали проекты и всегда нахо­дили решения.

Я искренне вос­хи­ща­юсь тем, как рабо­тают наши китайские това­рищи из «23-й Китайской стро­и­тель­ной кор­по­ра­ции ядерной про­мыш­лен­но­сти». У нее есть и опыт, и инстру­мент, она атте­сто­вана и пре­красно рабо­тает. Отли­ча­ется очень высокой куль­ту­рой про­из­вод­ства: здесь порядок, иде­аль­ная чистота, жесткая дис­ци­плина. И вся доку­мен­та­ция ведется очень хорошо. И это у них везде, в любой области. В Китае нет непро­фес­си­о­на­лов ни на каком уровне. Почему? Потому что дурак учится на своих ошибках, а умный — на чужих. Я вам скажу то же самое и про индусов, и про персов. Да, у них могут быть руко­во­ди­тели из силовых струк­тур, но ниже — только спе­ци­али­сты. А в Китае только большой политик может быть поли­ти­ком, а все замы у него по всем напра­в­ле­ниям — только спе­ци­али­сты, снизу доверху. И сегодня они нам говорят: «Это же ваш опыт, мы же у вас брали»… А у них сегодня и ядерные спец­ш­колы есть, и ядерные спе­цу­ни­вер­си­теты, и для этого они посы­лали людей обу­чаться за рубеж, а госу­дар­ство платило огромные деньги за их обу­че­ние. Когда мы спра­ши­вали у того же Ли Пэна в 1993 году, сколько Китай платит за обу­че­ние сту­ден­тов за рубежом, он сказал: 8 тысяч дол­ла­ров в месяц. А в то время — в начале 90-х — Китай был грязной, бедной страной, и когда Михайлов задал вопрос, как много сту­ден­тов оста­ется за рубежом, Ли Пэн ответил: «Про­цен­тов 40». «Товарищ Ли Пен, какие убытки!». А Ли Пэн отве­чает: «Михайлов, ты не пони­ма­ешь, это наши люди. Они к нам вер­нутся, но они вер­нутся со зна­ни­ями, с день­гами, с тех­ноло­ги­ями».

Самый главный человек, который при­ни­мал в Китае решения по нашему проекту, был пре­зи­дент Цзян­суской ядерной энер­гети­че­ской кор­по­ра­ции Чэнь Чжаобо. До этого он был зам. мини­стра (мы тогда заводы строили), а когда-то был даже первым зам. мини­стра. Потом ушел с госу­дар­ствен­ной службы, стал пред­се­да­те­лем дирек­то­ров Цзян­суской кор­по­ра­ции, с которой мы сотруд­ни­чали. И долгое время, вплоть до ввода в экс­плу­а­та­цию первого блока, он оста­вался у руля. Это был человек, который при­ни­мал решения. Он очень умный человек, очень гра­мот­ный, учился, кстати, в Совет­ском Союзе, в Ленин­граде. Русский язык знал пре­красно. Большой умница — и поэтому трудный пере­го­вор­щик. Он по большей части работал на уровне пре­зи­дента ЗАО АСЭ и даже нашего мини­стра по атомной энер­гетике Виктора Михайлова, но в про­цессе работы мне тоже при­хо­ди­лось стал­ки­ваться с ним. Мы спорили, он меня сильно кри­ти­ко­вал. У меня долж­ность такая, свя­зан­ная c день­гами, а за деньги — вечные споры. Но это были споры про­фес­си­о­на­лов. Достойный человек, очень достойный. Сейчас он на пенсии, но про­дол­жает рабо­тать. У них в Китае такая система: когда хорошо себя про­я­вив­ший руко­во­ди­тель уходит на пенсию, ему дают что-то вроде долж­но­сти «мини­стра без порт­феля». И это не просто какой-то номи­наль­ный совет­ник. Он имеет серьез­ное право голоса, с ним счита­ются. Это, между прочим, одна из достойнейших черт Китая: если опытный человек еще может рабо­тать, его слушают, его при­гла­шают. Напри­мер, когда на станцию при­ез­жал бывший премьер Ли Пэн, его встре­чали как действу­ю­щего лидера.

В Китае масса недо­стат­ков, и я много думал об этом. Китайцы, напри­мер, по большей части необ­ра­зо­ванны или мало­об­ра­зо­ванны. Нельзя сказать, что это самая чита­ю­щая страна или что там все заядлые теа­т­ралы, как это было принято когда-то у нас. Сейчас у нас этого нет, а в Китае и не было никогда. Не инте­ре­су­ются китайские массы ничем — живут своим про­бле­мами. Конечно, там есть своя элита, интел­ли­ген­ция, интел­лек­ту­алы, но я говорю об общей массе. А у нас и простые инже­неры, и широкие массы всем инте­ре­со­вались, пока людей не загнали в бизнес. В Китае этого нет и не было никогда. Полтора мил­ли­арда! Поду­мать только, глыба какая, и в основ­ном — сель­ское насе­ле­ние. Может быть, поэтому у них там все так просто про­ис­хо­дит. Сказал товарищ Дэн Сяопин: «Неважно, какого цвета кошка, лишь бы ловила мышей». Кто-то попы­тался воз­му­щаться, сту­денты те же, — подавили танками. А если бы не подавили — было бы то же самое, что у нас. Или еще хуже. Но тем более странно, что у этого народа есть какая-то великая муд­рость, которой нет у нас. Эта муд­рость — генная память тыся­че­летий. Каза­лось бы, по нашим понятиям они плохо вос­питаны: за едой харкают, плюют. Но это просто совер­шенно другая циви­ли­за­ция. И этой циви­ли­за­ции пять тысяч лет. За столько лет поя­вится запас проч­но­сти у любого госу­дар­ства. Колос­саль­ный запас проч­но­сти и вос­пита­ния народа в какой-то необъ­яс­ни­мой муд­ро­сти. Это не выра­зить словами, но это так. Тыся­че­летия циви­ли­за­ции не про­хо­дят даром. И в любых куль­тур­ных рево­лю­циях это не сгорало, сохра­ня­лось. Это помогло сохра­нить и страну, и госу­дар­ство, и народ.

У нас такого запаса проч­но­сти нет. Да, был у нас СССР. Была могучая про­мыш­лен­ность. Плохого каче­ства, но каче­ство можно под­ни­мать. Главное, что про­мыш­лен­ность-то была мощная, колос­саль­ная. Ну и куда она делась? А Китай никто еще не раз­вали­вал. Увидели, что хромает система — навер­ное, мы что-то неправильно делаем. Наша деревня — нищая, а за рекой такая же, корейская, но только част­но­соб­ствен­ни­че­ская — про­цветает. Навер­ное, мы что-то делаем не так. Отдадим-ка мы землю кре­стья­нам. Отдали — и они накор­мили страну. Полтора мил­ли­арда накор­мили. Это не сто мил­ли­о­нов наших, которых мы не можем накор­мить, а они накор­мили. Потому что в Китае как была ком­му­ни­сти­че­ская партия, так и оста­лась. Госплан тоже был — его убрали. Смешно пла­ни­ро­вать выпуск носков, и китайцы оставили только те базовые инсти­туты, которые опре­де­ляют состо­я­ние всей эко­но­мики: про­мыш­лен­ность, военная область. Все осталь­ное — пожа­луйста, берите в соб­ствен­ность. Пусть растут все цветы на этой клумбе. Если бы мы так сделали в свое время… Почему нет? Что нам мешает? Да воро­вать бы стали. И в Китае воруют. Недавно пре­зи­дента неф­те­хими­че­ской ком­па­нии при­го­во­рили к высшей мере. Simens China Petrolium — больше нашего Газ­прома, третья в мире по капитали­за­ции. Поставили к стенке — правда, с отсроч­кой на два года. Если за два года он выдаст что-то полез­ное для след­ствия, — может быть, пожиз­нен­ным заменят.

В Совет­ском Союзе чего боялись? Дай свободу — раз­во­руют. Про­да­дутся, западу про­да­дутся немед­ленно, поэтому — не пущать. Но это же нера­зумно. Это как раз и есть отсут­ствие опыта циви­ли­за­ции. А в Китае совер­шенно спо­койно и без­бо­лез­ненно перешли на новые капитали­сти­че­ские рельсы. Потому что за ними стоит пять тысяч лет циви­ли­за­ции, которая отсе­вает все ненуж­ное и оста­в­ляет все то, что нужно. Это мой личный взгляд, — очень, навер­ное, неквали­фи­ци­ро­ван­ный, потому что я не китаист. Но я сужу по своим личным впе­ча­т­ле­ниям. Я это все видел своими глазами.

Я начал ездить в Китай в 1993 году. Тогда там был Совет­ский Союз старого пошиба. Машин не было. Началь­ник упра­в­ле­ния при­ез­жал на работу на вело­сипеде. Сейчас этот началь­ник при­ез­жает на «Ауди-8», удли­нен­ной, китайского про­из­вод­ства. Дороги постро­или — у нас таких дорог долго еще не будет (если вообще будут когда-нибудь). Колос­саль­ный про­гресс. Я уже не говорю о том, какие они заводы постро­или. При этом сами китайцы мало что выду­мы­вают. Они больше воруют. Японцы поку­пают тех­ноло­гии, а эти берут там, где плохо лежит. Нет у них такой науки, какая была в Совет­ском Союзе. Инсти­туты, научные кадры — мы все это сами соз­да­вали в усло­виях блокады. Конечно, и мы где-то под­во­ро­вы­вали, где-то поку­пали тех­ноло­гии, но тем не менее большую часть создали сами, а в Китае этого нет. Правда, сейчас и они меньше воруют, многое берут по лицен­зиям. Весь модель­ный ряд машин взяли, напри­мер. И нам экс­пор­ти­руют китайские машины на базе мировых авто­мо­биль­ных брендов.

Более мудрыми людьми они ока­зались. Не надо рушить все до осно­ва­ния, а затем… Мы уже насту­пили на грабли в сем­на­дца­том году. В девя­но­сто первом опять то же самое сделали. Заводы закрыть — рынок сам себя отре­гу­ли­рует. Вот он и отре­гу­ли­ро­вал. Отстре­ляли всех регу­ля­то­ров — тем и закон­чи­лось. А в Китае — нет, там — партия, и там, если что, к стенке. А у нас невоз­можно свое дело открыть — ходят с побо­рами с утра до ночи. В Китае давно бы к стене поставили, потому что он дис­кре­ди­ти­рует дело партии и вбивает клин между партией и народом. Все: пошел, товарищ, вон. Кого-то ком­му­низм раз­ру­шает, а кого-то нет. В конце концов, если народу хорошо живется при любой власти, он будет тал­ды­чить и эту ком­му­ни­сти­че­скую молитву, какая ему разница. Поду­ма­ешь, большое дело. Тем более, в Китае никогда не было таких запретов, как в СССР. За границу они ездили всегда. Это у нас не пускали. Из-за чего Совет­ский Союз раз­валился? Интел­ли­ген­цию не пускали за рубеж. Соц­страны спо­койно могли ездить, Совет­ский Союз — нет. «Не-не-не, куда ты поедешь? Нельзя!». Сплош­ные запреты, а люди чита­ю­щие, дума­ю­щие — они этого не любят.

Есть, правда, у них еще одна инте­рес­ная черта. Китай ведь не зря назы­вают сре­дин­ной импе­рией. Они всегда считали себя пупом земли, а сейчас, когда поперли вперед, тем более. Если полезно для Китая — значит, хорошо. Не полезно — плохо. Да многие страны так себя ведут. Англи­чане всегда так себя вели. Все отста­и­вают свои инте­ресы без затей, но китайцы в этом плане ребята пока­за­тель­ные. Эти ребята думают только о себе и видели они всех осталь­ных в гробу и в белых тапках. И ерунда это все про стра­те­ги­че­ское парт­нер­ство. Никогда они нам дру­зьями не будут, и это даже хорошо. Нужно строить отно­ше­ния с учетом вза­им­ных инте­ре­сов. И поли­тику строят именно так. У всех свои инте­ресы, а вся эта брат­ская дружба, которая была в Совет­ском Союзе, — полная чепуха. Да, было время такое, когда Китай был в изо­ля­ции, как и мы. И есте­ственно, они учились в Совет­ском Союзе и до сих пор сохра­нили добрые о нас вос­по­ми­на­ния. Для меня это не странно, потому что и у нас это искренне все дела­лось. Я сам был сви­дете­лем, как пели «Сталин и Мао слушают нас». Потом Сталин назвал Мао Дзэдуна редис­кой — красный снаружи, белый внутри, — пере­ру­гались, но отно­ше­ния между самими наро­дами были искрен­ними. И китайцы у нас учились, поль­зо­вались всеми благами, никто их не бил в метро за то, что у них косые глаза. В те времена за такое тоже в лагеря рас­сы­лали. Раз­жи­га­ешь наци­о­наль­ную рознь? Оскор­б­ля­ешь кон­цес­сии? Поди сюда!

И мы учили китай­цев изо всех сил, помо­гали китайскому народу. Заводы им строили — чего им о нас плохо думать? Так что отно­ше­ние и к нам нор­маль­ное было. Осо­бенно они полю­били русские песни. У нас, напри­мер, главным инже­не­ром работал Маи. Учился в МЭИ, на кафедре атомных станций (я, кстати, тоже эту кафедру закон­чил, но позже). Он ездил на целину, участ­во­вал в худо­же­ствен­ной само­де­я­тель­но­сти. Пре­красно поет, очень любит русские песни. Мы как-то отко­пали ему здесь почет­ную грамоту и награ­дили его «За актив­ное участие в худо­же­ствен­ной само­де­я­тель­но­сти». Так что добрые чувства остались, потому что люди — они и есть люди. У меня был тесть. Когда Никита Сер­ге­е­вич с Китаем рас­со­рился, он страшно ругался: «Идиоты, дураки! Довести до такого состо­я­ния отно­ше­ние с Китаем! Это ведь великий народ! Что мы без них?". Я с ним спорил: ни пяди не отдадим! Отдали, все отдали. Что поде­ла­ешь? Такой сосед — великий, могучий и страш­ный. Инте­рес­ная страна, инте­рес­ный народ, и, конечно, главный ее потен­циал — людской. В России было бы так с мил­ли­ар­дик насе­ле­ния, вос­пряли бы тоже. Очень дис­ци­пли­ни­рует. Во-первых, всех надо накор­мить, во-вторых, обес­пе­чить работой — тут действи­тельно будешь бороться с кор­руп­ци­о­не­рами. Потому что это не шутки, когда такая масса под­ни­мется.

В Индии межго­су­дар­ствен­ное согла­ше­ние о стро­и­тель­стве Кудан­ку­лам было под­пи­сано в 1988 году с Индирой Ганди. До 1991 года мы согла­со­вы­вали с инду­сами эко­но­мику, цены, тех­ни­че­ское задание. Очень сложно все шло. Они ребята нето­ро­пли­вые, хотя и хорошие про­фес­си­о­налы. Сами много строили. Для них атомная энер­гетика — это дело госу­дар­ствен­ной важ­но­сти, они серьезно вкла­ды­вают в нее деньги. Поэтому когда мы начали пере­го­воры по станции, при­ти­рались долго, они никак не могли понять наши системы вза­и­мо­действия, нашу эко­но­мику. Они эко­но­ми­сты сильные, а мы в Совет­ском Союзе жили — зачем нам эко­но­мика? В СССР эко­но­мики не было. В СССР вообще не было нужды в деньгах. Денег навалом было. Нам кре­ди­то­вали под 0, 2%. Что это за кредит? Для того, чтобы кас­со­вый разрыв — пока деньги не пришли от заказ­чика, — пожа­луйста, кредит 0,2 %. Вот фонды в Совет­ском Союзе были про­бле­мой. Металл, все мате­ри­алы — вот что было дефи­ци­том. А деньги — кому нужны были эти деньги? Всё рас­пи­сал: этот завод поста­в­ляет вот этому, а этот — вот этому. Имеешь фонды при­креп­ле­ния, при­кре­пили тебя, в строчку попал — всё, тебе поло­жено, и можешь спать спо­койно. Если не спишь — в ЦК пожа­лу­ешься, дирек­тора снимут к чер­то­вой матери. Зая­воч­ная ком­па­ния — это было главное. Если ты забыл что-то внеси в заявку — потом, извини, будешь иметь труд­но­сти. Вот что было сложно — все пре­ду­смо­треть. Выде­лили тебе фонды, денег навалом, зар­плата — 140. Нор­мально всё. А когда мы с инду­сами начали — там все по-серьез­ному. Всё, что мы в ака­демии учили, — тут и всплыло. Вместе с Олегом Ива­но­ви­чем Мель­ки­ным мы мучи­лись три года, пока все не согла­со­вали. Наконец, дого­во­ри­лись — и тут Совет­ский Союз рас­пался. Есте­ственно, кон­тракт не был под­пи­сан, хоть мы его согла­со­вали, запа­ра­фи­ро­вали, но не до индусов стало. Свои бы про­блемы решить.

Так вот, в 1995 году мы, то есть АСЭ, начали воз­о­б­но­влять с инду­сами пере­го­воры — сами, безо всяких прави­тель­ств. Поехали в Индию, встрети­лись с ними, пого­во­рили, про­я­вился у них интерес. Потом в наше прави­тель­ство обра­ти­лись: мол, так и так, Индия про­я­в­ляет интерес, и нам было бы инте­ресно. Гайдар тогда еще был. Словом, мы начали всю эту ком­па­нию, под­го­то­вили новое меж­прави­тель­ствен­ное согла­ше­ние. Я сам его писал. Пере­смо­трели условия кредита, потому что там был полный ген­под­ряд, а в новых усло­виях мы бы ген­под­ряд не потя­нули. Кредит был рубле­вый, стал дол­ла­ро­вый. За это тоже долго бились — чтобы не това­рами, а дол­ла­рами. И так, при­вле­кая Минфин, под­пи­сали согла­ше­ние. Тогда Михаил Касья­нов был зам. мини­стра, он реально помог. Он дого­во­рился с инду­сами насчет пога­ше­ния кре­ди­тов. Но мы сами всё это ини­ци­и­ро­вали. Никто нас не заста­в­лял. Никаких поста­но­в­ле­ний, ничего не было, и в 1998 году Адамов под­пи­сал кон­тракт. Тут я был сви­детель и участ­ник. Если бы мы тогда не стали под­ни­мать вопрос, он сам бы не под­нялся. Разу­ме­ется, без под­дер­жки прави­тель­ства мы бы этого не сделали, но мы этот кон­тракт ини­ци­и­ро­вали. Смогли заин­те­ре­со­вать все стороны и выбить для Индии кредит. Тут, правда, воз­ни­кло нео­жи­дан­ное ослож­не­ние. Ельцин под­пи­сал указ по сотруд­ни­че­ству в области атомной тема­тики со стра­нами, которые не имели дого­вора об огра­ни­че­нии ядерных испы­та­ний. Индия была в числе этих стран (она, кстати, до сих пор этого дого­вора не имеет). Согласно ель­цин­скому указу, с этими стра­нами мы могли сотруд­ни­чать только при условии, что страна поставит всю ядерную дея­тель­ность под кон­троль МАГАТЭ. А индусы сказали магат­эш­ни­кам: «Станцию мы поставим, а вся наша ядерная дея­тель­ность — не ваше собачье дело». То есть фор­мально мы не имели права рабо­тать с Индией. Но мы нашли лазейку. Согла­ше­ние было под­пи­сано в 1988 году Гор­ба­че­вым, и мы заявили, что мы-де только допол­не­ние к этому согла­ше­нию делаем, а поскольку Россия — пра­во­пре­емник Совет­ского Союза, она должна испол­нять свои меж­ду­на­род­ные обя­за­тель­ства. И нам раз­ре­шили. Даже аме­ри­канцы не воз­му­ти­лись по дипло­ма­ти­че­ским каналам — закон обрат­ного действия не имеет.

И опять все эти вопросы мы под­ни­мали. Ведь самое главное — чтобы кто-то эти вопросы под­ни­мал, иначе не будет ничего. Тем более, какие времена были! Это в Совет­ском Союзе все дела­лось по-другому. Дирек­тиву сверху тебе спус­кают — давай работай. В 90-х же вообще никто не знал, что делать, и многие — те, кто привык сидеть и ждать ука­за­ний сверху, — «погибли». Ведь и в 90-е тоже при­ни­мались разные про­граммы по стро­и­тель­ству атомных станций, идей-то много было, но под эти про­граммы никто и копейки не давал. А мы сами про­би­вали. И нас под­дер­жали. Такая вот история. Для госу­дар­ства была сделана полезная работа, которая поз­во­лила сохра­нить потен­циал в области стро­и­тель­ства атомных элек­тро­стан­ций и саму отрасль. И я считаю, что мы сыграли тут поло­жи­тель­ную роль, важную роль. И этим можно гор­диться. Так уж полу­чи­лось. Мы, конечно, не зага­ды­вали, боро­лись за себя, за ком­па­нию, за свою работу. А полу­чи­лось, что при этом помогли стране и госу­дар­ству. Так что если сейчас кризис не закон­чится, опять при­дется стать "спа­си­те­лями оте­че­ства".

Индийский проект Кудан­ку­лам, как и проект Тянь­вань­ской АЭС, — это проект нового поко­ле­ния, и соз­да­вался он в такие же лихие времена, в полном без­де­не­жье. То есть, с одной стороны — нет денег, с другой стороны — прорыв в будущее. Вот харак­тер­ные черты всех наших зару­беж­ных про­ек­тов начала нового века. Только в проекте индийской станции зало­жено еще больше ново­в­ве­де­ний, чем на Тянь­вань­ской АЭС, и слож­но­стей с соо­ру­же­нием, соот­вет­ственно, тоже больше. Про­ек­тант спро­ек­ти­ро­вал, а ведь все это надо под­твер­дить, дока­зать, про­ве­рить. То есть все то, что назы­ва­ется НИОКР (научно-иссле­до­ва­тель­ские и опытно-кон­струк­тор­ские работы). А это — и научные иссле­до­ва­ния, и про­из­вод­ство опытных и мел­ко­се­рийных образ­цов про­дук­ции. Это огромные затраты.

Поэтому если госу­дар­ство не финан­си­рует НИОКР, то у этого госу­дар­ства нет буду­щего. А нам в свое время именно такая пер­спек­тива — без буду­щего — как раз и светила. НИОКР финан­си­ро­вался в мизер­ном коли­че­стве, прак­ти­че­ски не финан­си­ро­вался, а своих средств у пред­при­ятия не было. И мы с китайского проекта частично финан­си­ро­вали НИОКР для индийского проекта — не было у госу­дар­ства денег. А без НИОКРа никуда. Посчитать можно все, что угодно, но пока ты «в железе» не сде­ла­ешь, испы­та­нием не под­твер­дишь, никто не поверит тому, что ты там нас­читал. Тех­ноло­гия у нас связана с ради­о­ак­тив­ным воз­действием, и нужно обя­за­тельно все это про­ве­рять на прак­тике, на стендах. Поэтому НИОКР — это ста­но­вой хребет инно­ва­ций, и если посчитать, сколько аме­ри­канцы тратят на это, — с нами просто не срав­нимо. Почему у них тех­ноло­гии лучше всех? Потому что НИОКР финан­си­ру­ются. Совет­ский Союз почему так лиди­ро­вал, ну хотя бы в военной области? Потому что в НИОКР валили деньги, не жалели. Потому и под­вод­ные лодки у нас на уровне, и вся военная техника, и космос. Конечно, это огромные, колос­саль­ные сред­ства, но другого пути нет. В атомной энер­гетике НИОКР в годы реформ пре­кра­тился пол­но­стью. Ничего не стро­и­лось, ничего не испы­ты­ва­лось. Зару­беж­ные ядерные проекты только и давали как-то вздох­нуть, пережить этот момент. Поя­ви­лись денежки с китайского проекта, и НИОКР пошел, потому что это было жиз­ненно необ­хо­димо для того, чтобы обо­с­но­вать проект, решить новые задачи. Ту же систему диа­гно­стики. Колос­саль­ная система диа­гно­стики. У нас самих ни на одной станции такой не было и, может быть, долго не будет. Все это при­шлось соз­да­вать. Инсти­туты рабо­тали с большим трудом, даже когда деньги поя­ви­лись. Опытных спе­ци­али­стов-то мало оста­лось, кто-то за рубеж уехал, кто-то на пенсию ушел, а если нет пре­ем­ствен­но­сти, если молодой человек пришел в инсти­тут и не пора­бо­тал с тем, кто имеет знания и опыт, — он, может, и дойдет своим умом, но долго будет дохо­дить. Но справи­лись. Ошибок наде­лали, конечно, но потом исправили. С китайского проекта и на индийские НИОКРы деньги пошли. Так поти­хоньку, от одного на другое, одеяло и перетас­ки­вали. С миру по нитке, чело­ве­че­ству — энер­гетика буду­щего, станции нового тыся­че­летия.

Индусы — одни из немно­гих, кто создал прак­ти­че­ски свою тех­ноло­гию. Первую станцию на тяжелой воде они взяли у канад­цев, а дальше все сами строили. Потому что им эмбарго объ­я­вили. Индусы всё сами делали, и поэтому они нако­пили огромный опыт. У них вообще очень серьезный потен­циал. Они сами стали делать тяжелую воду, а это уже мате­риал стра­те­ги­че­ский. Вы можете обо­га­щать уран на обо­га­ти­тель­ных заводах, а можно взять тяжелую воду и на тяжелой воде рабо­тать без всякого обо­га­ще­ния. Исполь­зо­вать при­род­ный уран, а там плу­то­ний нака­п­ли­ва­ется. Плу­то­ний выделил — вот тебе и бомба. И они ее сделали. Они сами про­из­во­дят обо­ру­до­ва­ние, у них есть свои про­ек­т­ные орга­ни­за­ции. Тоже очень тяжело у них станции рабо­тали, мелкие — 200 МВт, потом 500 МВт. Но они нако­пили опыт — в атомной про­мыш­лен­но­сти, в науке. Сейчас вот сделали атомную лодку. Реактор на быстрых нейтро­нах про­дви­нули. Индия во многом похожа на Китай. Это две древние циви­ли­за­ции, которые сохра­ни­лись в мире. Все осталь­ные исчезли. Фараоны, шумеры — кого только не было. Масса прошла всяких циви­ли­за­ций. Исчезли все, а эти остались. А индусы — так вообще всё в себя вобрали, пере­ра­бо­тали, а сами какими были, такими и остались. Был до С. К. Джейн такой Чaтур­веди — пре­ды­ду­щий дирек­тор ИКАЭЛ. Он говорил: «Как много общего у нас с вами. Даже моя фамилия «Чатур­веди» — четыре знания. Чатур — четыре».

"Веди", кстати, тоже сла­вян­ское слово. Ведуны, ведунья. Чатур­веди мне говорил: «Индия — мил­ли­ард насе­ле­ния, Китай — полтора. А на земле всего четыре мил­ли­арда (десять лет назад дело было). Это что значит? Это значит, что ты большую часть мира окучил». Так можно и сказать: АСЭ "окучило" полмира. И, кстати, весомую его поло­вину. Потому что это две древ­нейшие циви­ли­за­ции, которые сохра­ни­лись на земле, и две будущие великие державы. Эко­но­ми­че­ски великие, не только в военном отно­ше­нии. У Индии тоже очень сильный рывок, очень сильный. Так вот, Чатур­веди мне на фото написал по-английски: «Вы мой самый старый партнер, без кото­рого реали­за­ция вели­кого индо-рос­сийского сотруд­ни­че­ства была бы невоз­мож­ной». Спе­ци­ально храню.