Кто не работает, тот не ошибается
Предложение возглавить НИИАР поступило мне от директора Владимира Андреевича Цыканова, который в 1979 году решил сделать из меня заместителя и проверял меня в течение десяти лет. К 1989 году я работал заместителем директора по науке, в том числе последние три года — первым заместителем. Был накоплен опыт в координации работы планового отдела, бухгалтерии, отдела труда и заработной платы, то есть было полное понимание в экономическом управлении. Чего не было, так это базового образования в области ядерных реакторов, хотя некоторые технологии я освоил в процессе работ по автоматизации измерений, сбора данных и т.п., чем я профессионально занимался в институте. Естественно, в то время все решала коллегия министерства на основании рекомендации директора и с учетом мнения партийной организации (поэтому перед коллегией я проходил проверку в ЦК КПСС). Меня тревожило отсутствие базового физического образования, но обнадеживало то, что одним из условий моего назначения со стороны В. А. Цыканова было утверждение его первым заместителем. Владимир Андреевич в противном случае просто ушел бы из института, он ни при каких обстоятельствах не хотел оставаться директором, хотя, несомненно, был на голову выше всех в этом отношении. Кроме того, в команде были такие профессионалы, как В. А. Куприенко, В. С. Фофанов и другие руководители. Поэтому, полагаясь на их опыт и помощь, я решился.
Несомненно, практически всему я научился у Владимира Андреевича, хотя не смог добиться такой же дисциплины в организации труда, какая была у него. Я не смог заставить себя так же, как он, работать над каждой бумагой, не допускать управленческого брака. Это уже личные качества, заложенные и воспитанные в человеке. Учился я и у моего первого шефа Аркадия Моисеевича Шиманского, у начальника планово-производственного отдела Юрия Федоровича Власова, у начальника ядерно-физического отдела Юрия Сергеевича Замятнина. Немного пришлось оценить управленческие качества Олега Дмитриевича Казачковского (в то время я был еще далек от высших эшелонов управления).
Важнейшим достижением своего директорства считаю сохранение единства института, хотя предложений и инициатив по его разделению на ряд независимых предприятий и сверху, и снизу было предостаточно. Дважды со стороны министерства (от Льва Дмитриевича Рябева) мне было предложено приступить к приостановке деятельности (попросту к закрытию) института. Удалось выстоять. Об этом в институте знали всего несколько человек: нельзя было допускать, чтобы у сотрудников возникло дополнительное психологическое напряжение. Удалось достать средства на завершение реконструкции реактора СМ-2, причем не в министерстве, а за счет выгодного кредита (в немецких марках) у будущих наших партнеров компании «Энергомонтаж-интернейшнл». Удалось быстро увеличить производство и наладить сбыт радиоактивных источников. Полагаю, что достаточно много моего участия было в работе по расширению международного сотрудничества института. То, что в начале 90-х не была окончательно остановлена установка «Орел», также отношу к своим достижениям. Только моими усилиями были созданы Димитровградский вентильный завод, предприятие по производству железнодорожных вагонов-лабораторий «Инфаст», компания «Стройкомплекс». Все это предприятия, которые и сегодня являются партнерами и помощниками института. Ну и, конечно, достижением я считаю присвоение институту 14 апреля 1994 года статуса Государственного научного центра.
Зимой 1995 года произошла утечка радиоактивных продуктов на реакторе ВК-50. При проведении транспортных работ крановщик ударил грузом по электрическому щиту, где было расположено одно из реле аварийной защиты реактора. Прошел ложный сигнал, реактор начал глушиться раствором борной кислоты, которая впрыскивалась с помощью сжатого азота. Сработало два баллона, хотя хватило бы и одного. Давление в надреакторном пространстве превысило положенное. Штатно сработал предохранительный клапан на крыше здания. Через него газ из реактора в течение одной минуты выходил в атмосферу. Все сработало в соответствии с проектом. Но, к сожалению, проект создавался в конце пятидесятых, тогда были другие требования, а в годы перестройки средств на модернизацию попросту не было. День, когда произошла авария, был безветренным и морозным. Пар замерз и выпал на территории института полосой 200 на 70 метров. Загрязнение было небольшим, причем это были в основном короткоживущие вещества, то есть примерно через месяц их радиоактивность должна была исчезнуть. Конечно, неприятное событие, но с точки зрения опасности для людей или окружающей среды — никакое. Во-первых, всё на территории института, поэтому доступ людей к этому месту был прекращен; во-вторых, был ранний март, снег сгребался в транспортный въезд здания реактора, там таял, вода стекала в специальную канализацию. Обо всём мы вовремя сообщили и властям, и контролирующим органам, пригласили городских и областных журналистов. Я лично на глазах у всех с дозиметристом залазил в центр пятна, чтобы замерить активность излучения и показать, что нет ничего опасного. Однако реакция большей части средств массовой информации была истеричной.
В 1997 году из-за ошибки персонала на остановленном реакторе «Мир» произошел выход йода. Концентрация изотопа йода, уходившего через трубу спецвентиляции, в течение суток превышала норму. Далее персоналу удалось удерживать всё в пределах нормы. И снова — никакой опасности, поскольку разбавленный огромным количеством воздуха йод имел ничтожную концентрацию и сохранялся в верхних слоях атмосферы до полного распада (период полураспада — около 8 дней). Но в прессе появились пугающие статьи, зловещие черные рисунки на первых страницах газет.
Кто не работает, тот не ошибается. Я старался работать честно и, конечно, совершал ошибки. Плохо и недостаточно работал в министерстве, в правительстве, из-за этого многое было упущено. Не смог внедриться в тогдашнюю московскую среду, мы долго ничего не получали от Росэнергоатома, мало нам перепадало от концерна «ТВЭЛ». В институте я не был решителен в кадровых вопросах, что затягивало решение проблем.
В марте 1998 года министром стал директор НИИ конструкторской энерготехники Евгений Олегович Адамов. Мы были с ним давно знакомы по работе, кроме того, он организовал еще в начале девяностых, в самые трудные для нас времена, своеобразный клуб директоров институтов, где мы обменивались опытом, обсуждали проблемы. В конце апреля он предложил мне стать первым заместителем министра, но я вежливо отказался. Дело в том, что, когда еще министром был Лев Дмитриевич Рябев (1987 год), меня однажды приглашали на работу в министерство на должность начальника Главного научно-технического управления. Тогда я сначала смалодушничал и согласился, но потом уехал домой, собрался с духом, написал жалостливое письмо с отказом, пошел к министру. Рябев все понял и отпустил с миром. Не хотел я работать в министерстве и в 1998 году. Но Евгений Олегович — человек упорный. Дважды, уже в мае, он повторил приглашение, причем последний раз в больнице (у него было вирусное воспаление легких). Я понял: отказ невозможен. Это бы напоминало предательство общих интересов. И согласился. С конца мая до 19 июля, продолжая работать директором института, я начал втягиваться в должность первого заместителя министра по атомной энергии, перелетая каждую неделю из Димитровграда в Москву и обратно.
Димитровград и НИИАР — это вся моя жизнь. В 1998 году я был вынужден переместиться в Москву, в министерство, но не могу согласиться с тем, что я теперь москвич. Здесь можно эффективно работать и в смысле денежного вознаграждения, и в смысле «лоббирования» каких-то задач, в том числе и нииаровских. Но многого из того, что составляет так называемое «качество жизни», здесь нет, и вряд ли будет.